Страница 59 из 77
Покончив с обедом, Эдуард VII предложил гостям перейти в курительную. И уже там, после того как гости несколько минут насладились вкуснейшим дымом сигар, его величество поделился с ними частью своих размышлений. Надо признать, Роберт Гаскойн-Сессил, маркиз Солсбери был весьма потрясен. Как и многие из политиков викторианской эпохи он считал наследника великой королевы легкомысленным прожигателем жизни. Тем более, что сама королева Виктория считала также и не допускала Берти к серьезным государственным делам. А вот Бальфур, у которого было несколько хороших знакомых среди друзей наследника, нисколько не удивился. И лишь иронично посмотрел на своего дядю, которого как раз за день до этого визита пытался убедить в ошибочности его взглядов на нового короля. Зато теперь с этим блестяще справился сам король, которому … мысленно аплодировал. Особенно понравилось ему предложение его величества использовать на пользу Британии личную королевскую дипломатию. Действительно, в разговоре двух монархов всегда можно затронуть такие темы, которые не могут обсудить самые высокопоставленные дипломаты или даже министры иностранных дел и главы правительств. А уж когда коронованные особы являются близкими родственниками… Кайзер Германии Вильгельм II и император России Михаил II [2]были его племянниками. Испанский король Альфонсо XIII женился на племяннице Берти. Король Сербии Петр II, король Дании Фредерик IX и король Швеции Густав Адольф VI были женаты на его внучатых племянницах; король Греции Александр I приходился ему внучатым племянником; король Норвегии Хокон VII — зятем. Таким образом Эдуард имел родственные связи по всей Европе, за исключением Австро-Венгрии, которой правил его старый друг император Франц-Иосиф, и Франции, где его любили как своего лучшего друга и завсегдатая парижских театров и борделей.
Надо заметить, что Солсбери понял преимущества королевского предложения практически сразу и горячо поддержал его. Таким образом, у Эдуарда оказалась поддержка одновременно и главы правительства и главы парламентской оппозиции. После чего собеседники приступили к обсуждению возможных конкретных шагов по выполнению королевских планов, ставших отныне государственными. Дружно сошлись во мнении, что первоначально необходимо сменить англо-французскую враждебность на дружбу и даже нечто вроде союза. И что слишком самостоятельная Россия Англии в качестве союзника не нужна. Поэтому союз с Японией просто необходим, так как решает сразу две задачи. Это отвлекает Россию от европейской политики на Дальний Восток, а борьба с Японией ее ослабляет в любом случае, победят японцы или нет. Одновременно создает у французов убеждение в необходимости поиска дополнительных союзников, кроме русских с учетом германской угрозы. Которую, кстати, не мешало бы слегка раздуть, осторожно повлияв на Вильгельма II. Что одновременно отвлечет кайзера, а за ним и политические круги Германии от африканских и китайско-тихоокеанских колониальных планов, которые стали слишком угрожать английским интересам…
Разговор затянулся до позднего вечера, однако собеседники расстались весьма довольные друг другом.
Через несколько дней японский посланник Хаяши Тадасу, до этого времени безрезультатно пытавшийся прозондировать возможность переговоров об англо-японском союзе против русских, неожиданно был приглашен в министерство иностранных дел. Где помощник лорда Лэнсдоуна сэр Френсис Берти информировал его о готовности английской стороны к переговорам по вопросам англо-японского сотрудничества. Переговоры начались на следующий же день и длились шесть месяцев. Первоначально из вели сэр Берти и граф Хаяси, позднее к ним присоединились министры иностранных дел лорд Лэнсдоун и барон Комура. В результате в январе 1903 года в Лондоне Лэнсдоуном и Хаяси был подписано соглашение, начинающееся с пафосного заявления: «Правительства Великобритании и Японии, движимые исключительно желанием поддержать и общий мир на Дальнем Востоке и будучи кроме того особенно заинтересованы в поддержании независимости и территориальной неприкосновенности Китайской империи и Корейской империи и в обеспечении равных условий в этих странах для торговли и промышленности всех народов…». Особенно заинтересовала русского императора и его министров третья статья соглашения, гласившая: «Если, … какая-либо другая держава или державы присоединятся к враждебным действиям против таковой союзницы, то другая высокая договаривающаяся сторона придет к ней на помощь и будет вести войну сообща…». Прочитав ее военный министр Сахаров грубо, по-мужицки, выругался. Как реагировал Михаил II, точно неизвестно. Но есть основания полагать, что первая его реакция была похожей. Так как даже неискушенному обывателю было понятно, что эта статья делала практически невозможным повторение ситуации предыдущей русско-японской войны. Ибо ни Германия, ни Франция к войне с Англией готовились, но не собирались в нее ввязываться ради русских интересов. Что подтвердили последующие сообщения от послов в этих державах. К этим неприятным известиям добавились сообщения об активности английской дипломатии в Париже и возможном визите Эдуарда во Францию. Пусть посол Урусов, сообщая о серьезной подготовке французов к встрече Эдуарда VII, все же отмечал: «Навряд ли следует приписывать посещению королем Парижа особливое политическое значение». Но само намечавшееся сближение Франции и Англии уже настораживало.
Визит английского короля начался при весьма враждебном отношении публики. Встречавшие его французы выглядели мрачно, из толпы доносились крики: «Да здравствуют буры!», «Да здравствует Фашода!». Ходидли слухи, что один из адъютантов короля заметил, глядя на это:
— Французы нас не любят.