Страница 8 из 19
Пол был убежден, что им нужно выращивать собственные овощи. На заднем дворе, рядом с кухней, есть идеальное место, солнечное и ровное, затененное живописно изогнутыми кронами фиговых деревьев. Романо говорит, здесь когда-то был сад с травами, все заросло розмарином и тмином – огромными серо-зелеными пахучими монстрами. Но Пол выдернул и розмарин, и тмин и, как типичный житель южной части Лондона, посадил салат и томаты. Салат вырос до огромных размеров, но поскольку никто из детей его не любил, а Пол предпочел более интересные варианты, купленные в кадках в КООПе[27], то салатные грядки очень быстро были съедены гусеницами. Томаты уродились красивые: маленькие и твердые, с ароматными листьями, но Эмили вскоре перестала их собирать и консервировать. Так что их тоже поклевали птицы.
Эмили выдергивает еще один гнилой куст салата и бросает в кучу для костра. Она слышит голос позади, пожилой, но на удивление звонкий, который привык быть услышанным.
– Basilico, – говорит он. Потом по-английски: – Вам нужен базилик у двери кухни. Чтобы мухи держались подальше.
Эмили выпрямляет спину и оглядывается. Перед ней оказывается священник в черной рубашке и грязных белых кедах, сидящий верхом на «веспе». Он стар, густые белые волосы выглядят как судейский парик, лицо пересекают морщины, но когда он ловко спрыгивает с мотоцикла и подходит поздороваться, то двигается так, словно он гораздо моложе. А его приветственное рукопожатие достаточно сильное, чтоб заставить ее поморщиться.
– Дон Анджело, – представляется он.
– Эмили Робертсон, – мямлит Эмили, вытирая потную ладонь о шорты.
– Слишком жарко для работы, – твердо говорит дон Анджело. – Вам нужно отдохнуть и выпить чего-нибудь холодного.
– Не хотите ли чашку чая? – спрашивает Эмили. Она ничего не знает о католических священниках, но наверняка чай – обязательная часть любого подобного визита.
– Чай? Никогда! – Дона Анджело передергивает. – Acqua minerale — да.
– Не хотите ли вы стакан acqua minerale? – послушно спрашивает Эмили.
– Grazie[28], – любезно соглашается дон Анджело, словно это была не его собственная идея.
Они сидят на террасе у заросшего кухонного сада. Дон Анджело пьет свою воду и привычно тянется к белому персику на одном из нависающих деревьев.
– Не хотите? – спрашивает он вежливо.
– О нет… спасибо. Угощайтесь.
Он просит нож и режет персик на идеальные дольки, похожие на маленькие сияющие части луны. Косточку он кидает в траву.
– Теперь у вас будет еще одно дерево. Да?
– Через несколько сотен лет.
– Несколько сотен лет? – священник пожимает плечами. – Это ничто.
– Для Бога, может, и ничто, – говорит Эмили довольно смело.
Священник от души смеется.
– Да! Для Бога ничто. – Она замечает, что у него идеальные зубы.
– Так вот. – Разобравшись с персиком, дон Анджело направляет на нее взгляд своих глубоко посаженных карих глаз. – Я думаю, вы не католичка.
– Нет, – признается Эмили, словно извиняясь. – Мы не ходим в церковь.
– Это так, – подтверждает дон Анджело. – Я не видел вас в церкви.
Церковь в Монте-Альбано – довольно хороший образец средневековой архитектуры. Эмили припоминает, что ее построили, кажется, в двенадцатом веке, по слухам, на останках этрусских поселений.
– Помнится, там есть прекрасная фреска с Благовещением…
Но дона Анджело совсем не интересуют достоинства фрески.
– Да. Прекрасная. Да. Вы не бываете в городе?
– О, бываю, – горячо возражает Эмили. – Я езжу на рынок каждый вторник…
– Рынок! – презрительно произносит дон Анджело. – Это для туристов. Ходите в КООП. Там намного дешевле. Вы никогда не приезжаете в город вечером на пасседжату?
Пасседжата – итальянский ритуал. Каждый вечер, как только воздух начинает остывать, итальянцы выбираются из своих закрытых ставнями домов, чтобы прогуляться по площади – на мир посмотреть и себя показать. Эмили нравится то, как старики сидят на кухонных стульях у дверей и беззастенчиво за всеми наблюдают. Тем не менее она никогда не выезжала на такую вечернюю прогулку.
– Ну, по вечерам это сложно, у меня же дети.
– Дети! Приводите детей. Мы любим детей.
Эмили не упоминает, что Чарли ложится спать в семь, тогда как итальянские дети обычно не спят до полуночи.
– Я часто вижу вашу дочь на пьяцце, – продолжает священник.
– Сиену? – спрашивает Эмили, и сердце у нее падает. – Да. Вполне может быть.
– Она красивая девочка, – говорит дон Анджело с куда большим энтузиазмом, чем про фреску. – Она провожает Джанкарло из pasticceria[29]. Да?
– Провожает? Ах да. Думаю, что да.
– Он хороший мальчик. Диковатый, но хороший.
– Да, – соглашается Эмили без особого энтузиазма.
– Так вот. Вы приезжаете в город на Феррагосто. Да?
Феррагосто – праздник в честь Вознесения, отмечается в Италии пятнадцатого августа с размахом, не имеющим ничего общего с религией. Это радостный, анархичный карнавал неположенного удовольствия, что-то вроде летней Двенадцатой ночи. Эмили писала о нем специальный репортаж на две страницы в прошлом году.
– Вы ни разу не были на Феррагосто?
– О, мы были, – говорит Эмили немного обиженно, – в прошлом году.
Она вспоминает, что в то время у них гостили клиенты Пола из Германии, которых они взяли с собой в город посмотреть фейерверки. Хельмут записал двухчасовое видео и до сих пор развлекает им жителей Висбадена.
– Нет, не на пару часов. И не с какими-то stranieri[30], – фыркает дон Анджело.
Эмили удивлена. Откуда мог священник знать, как они провели Феррагосто? Он что, замаскировался под одного из гуляк, шествовавших под средневеко-выми знаменами? И слово, которое он использует, stranieri, дословно – «чужестранцы», звучит враждебно. Звучит как «чужаки». Если немцы чужаки, то кто тогда они? Она начинает править статью, которую пишет в своей голове («дон Анджело, мнимый ангел в грязных белых кедах»), и немного испуганно смотрит на своего гостя.
– Феррагосто празднуют два дня, – продолжает священник. – Вам следует быть там. Готовить еду вместе со всеми.
Эмили смотрит на него с сомнением. Она помнит гигантское барбекю на пьяцце, достаточно большое, чтобы зажарить целую свинью. Помнит женщин, которые готовили стейки с поркеттой[31] как настоящие профессионалки. Она чувствует себя польщенной, но в то же время немного оскорбленной тем, что ее пригласили к ним присоединиться.
– Я… я не знаю как, – говорит она наконец. – Я… я вообще-то писатель…
Ее объяснения прерываются воем из глубины дома.
– Чарли! – Она вскакивает на ноги. Сиена, которая неохотно согласилась присматривать за братом, врывается в поле зрения, держа Чарли у бедра. Он орет, лицо красное. – Чарли! Малыш! Что случилось?
– Его что-то ужалило, – говорит запыхавшаяся Сиена. – Я не знаю что.
Боковым зрением Эмили замечает, как дон Анджело сбегает по ступенькам террасы и пробирается сквозь заросший травой садик. Через пару минут он возвращается с какими-то листьями в руке. Он резко хватает Чарли за ногу и прикладывает листья к коже.
На секунду повисает молчание. В воздухе начинает витать пряный запах. И Чарли, которого на полпути между матерью и сестрой держит за ногу незнакомец в черном костюме, перестает плакать.
– Basilico, – объясняет дон Анджело. – Хорошо помогает от укусов.
– Я сегодня познакомилась со священником, – рассказывает Эмили за ужином Пэрис.
– Я знаю, – говорит Пэрис. – Я видела его в окно.
Она берет крошечный кусочек хлеба и разрезает на два треугольника. Только минуту спустя до Эмили доходит смысл слов дочери.
27
Co-op (англ.) – кооперативный магазин (сокр. КООП).
28
Спасибо (итал.).
29
Кондитерский магазин (итал.).
30
Иностранцы (итал.).
31
Поркетта (итал. porchetta) – традиционный итальянский запеченный рулет из свинины с добавлением специй.