Медленный ад

– Ты её варить собрался? Её жарить надо! – схохмил Саттаров. – Ты лучше подумай, что на кону. Что может вылезти, если начнут копать. Баба нормальная. Ей сорок два, без трёх лет ягодка. Стройная, спортивная, следит за собой. – шеф расхваливал её, как рабыню на базаре. – А главное – она по тебе сохнет.

– Не замечал, – буркнул я.

– Зато я заметил, поверь на слово. Баб, брат, бывает, накрывает, хочется молодого тела, смазливой мордашки. Зацикливаются на ком-то и теряют разум. Даже очень умные бабы, и особенно в возрасте. Вроде Инги. Ты её фикс. Давай! Сделай так, чтобы ради встречи с тобой она была готова на всё. А самое тяжёлое я возьму на себя. Тебе – одни удовольствия.

…

Я перепарковал свою машину ближе к лифту. Сидел и терпеливо ждал. Завибрировал телефон:

– Юлиан Сергеевич, – услышал я голос нашего офис-менеджера, – Инга Борисовна вышла из кабинета и вызвала лифт.

– Спасибо, Вадик, – сказал я и отбился.

Я вышел из машины, открыл багажник, будто только что подошёл и собираюсь уезжать. Когда открылись двери лифта, я вскинул глаза, как бы с удивлением посмотрел на неё.

– Поздно вы, Инга Борисовна, с работы уходите, совсем себя не бережёте.

– Вы, Юлиан Сергеевич, тоже, кажется не по КЗОТу сегодня…

Я поймал её взгляд и понял, что Саттаров был абсолютно прав. Попадала бы она в сферу моих интересов, и я бы заметил. Но я всегда смотрел на неё, как на пустое место.

Я хлопнул багажником и подошёл ближе. Она замерла, кажется, даже дыхание задержала. Где-то в её теле затеплился слабый огонёк надежды. Я вспомнил слова Саттарова и невольно поморщился. От них, от его презрительного тона, стало неприятно. Инга приняла это на свой счёт, и глаза её растерянно забегали. Я улыбнулся. Она немного успокоилась.

– Мне кажется, вы любите джаз, – сказал я.

– Я да, а вы?

– Честно? Нет. Но у меня друг играет в банде, позвал сегодня на их тусовку на пароходе. Отказаться неудобно, а идти одному совсем не хочется. Пойдёте со мной?

– Я? Почему я?

– Почему нет? Это просто концерт и пара коктейлей на прогулочном пароходе.

Инга опустила взгляд.

– Спасибо за приглашение, но я сегодня не могу. Другие планы, извините. Хорошего вечера, Юлиан Сергеевич.

Она пошла к своей машине, я проводил её взглядом. А она ничего. Кожа гладкая, тело упругое. Лицо… Как говорила моя бабушка, “с лица не пить”, но и в нём тоже что-то было. Лошадино-аристократическое.

“Стильная баба, пойдёт. Второй подход продумаю получше.” – Подумал я, садясь в машину. Чирикнул телефон:

“Предложение в силе?”

Ну надо же… У неё есть мой номер, интересно.

Ответил:

“Да”

Открылась дверь и Инга скользнула на пассажирское сидение, смущённо разглаживая юбку. Скрывает мандраж за деланно-бодрыми фразами:

– Вечер джаза на пароходе в круизе по Москва-реке… Я не смогла отказаться.

– Другие планы подождут?

– Подождут, – кивнула она, и мы поехали.

Весь этот джаз…

Джаз… Джа-аз. Кто придумал, что любить джаз – это круто? Это прям сразу делает тебя каким-то утончённо-загадочным и адски привлекательным. Я и без него всегда справлялся. Мне эти бибопы на душу не ложились, от синкопированных ритмов побаливала голова, но здесь, на пароходе, я работал. Пахал с полной самоотдачей. Потому что главный секрет соблазнения – искреннее восхищение в глазах.

Это не изобразишь, надо почувствовать, даже при таком абсолютно холодном контакте, как сейчас. Мне не приходилось раньше “разжигать в себе страсть”. Те, от кого не разгоралось само, просто оставались за бортом. Сейчас я учился на ходу, искал вдохновение в мелочах: её духах, улыбке, изгибе тела. Искал и неожиданно для себя находил.

Пока я старательно собирал детали, Равиль, тот самый друг-саксофонист, заиграл что-то тягуче-блюзовое, и у Инги засияли глаза. Так ярко, что я представил, как она лежит подо мной с таким же блеском в глазах. Случилось то, чего не хватало до сих пор, я на самом деле её захотел, и она поймала мой посыл. Сверкнула белизна между слегка приоткрывшихся губ, чуть опустились веки, чуть раздулись ноздри, втягивая мой запах. Обмен самой древней информацией и коннект. Я получил главное: её доверие. Теперь на любое возражение она сама найдёт ответ, без моего участия.

Полдела сделано. Настал момент, когда ей нужно почувствовать меня ближе, и я разделял её желание на этот раз вполне искренне. Она потянула меня за локоть, и мы вклинились в толпу. Мы танцевали. Она то прижималась ко мне, то, опомнившись, отодвигалась, но ненадолго. Смотрела украдкой, и, столкнувшись с моим взглядом, отворачивалась, шаря глазами по обнимающимся парочкам вокруг. Всё это было странно. Особенно то, что два взрослых человека, кое-кто даже чересчур взрослый, вели себя, как школьники-девственники ни разу не целованные. Она вела, я подыгрывал, и это не было игрой на публику. Но её на самом деле что-то тормозило. Что-то крайне сильное, сильнее влечения, может, пока сильнее.

Блюз был очень долгий, а я уже начал её чувствовать. Уловил лёгкую усталость и желание сменить место.

– Пошли на ют? – Шепнул я ей. Мог бы сказать “на корму”, но вот вам та самая элитарность, к которой стремятся “любители джаза”. Если она этого слова не знает, переспросит. Я объясню. Мой образ расцветится капитанской фуражкой и штурвалом яхты. Не смейтесь, это реально. Наше подсознание намного наивнее разума. Так это и работает: слово за словом, картинка за картинкой, крючок за губу.

– Куда? – Переспросила она, как бы смущаясь, и так невинно взмахнув веками. И у меня проскользнула мысль, что она сейчас играет в ту же самую игру.

– На корму, – улыбнулся я, добавив в голос чуть снисходительности. Не обидной, а будто обращённой к маленькой и очень милой девочке. Дёрнулся уголок рта, я словил. И правда играет. И вот опять: лицо стало отрешённым и чужим. Что происходит в её голове, знать бы.

Мы вышли, По левому борту Москва сияла башнями, по левому – редкими окнами в шикарных сталинках. Инга зябко передёрнула плечами. Её пиджак остался на спинке барного стула. Я сбросил свой и накинул ей на плечи. Я не спешил убрать ладони, она не пыталась их сбросить. Я подался к ней, она ко мне, затылок упёрся в моё плечо.

Как-то всё… Будто по сценарию какого-то нудного педанта, который напихал в сцену соблазнения все возможные штампы. Что сейчас? Что-то про глаза, прекрасный вечер, может Бродского почитать? У меня есть, заучил когда-то, даже пару раз пригодилось. “Августовских любовников”. Или Омар Хайяма “Кто чар её не избежал…” Раз штампы, так до рвотной сладости. Но нет, есть внутренне убеждение, что на неё не подействует. Эта иномарка выше классом. И опять не туда мысли сворачивают выше, чем кто? Маша-фотомодель, лицо Баленсиага? Из недавнего…

Мысли путаются, я сбит с толку. Инга лежит затылком на моей ключице, как могла бы лежать в моей постели, и от этой мысли я так напрягаюсь, что она чувствует, я кожей чувствую, как она довольно улыбается.

– Ты знаешь, Андрас меня предупреждал.

Я напрягся, но в этот раз не так. Андрас это её шеф, Звейниекс. Тот самый, под которого копает Саттаров, и из-за которого я сейчас здесь тусуюсь с его секретаршей.

– О чём? – Максимально равнодушно спрашиваю я, а сам чувствую, как бешенно колотится сердце, толчками перегоняя кровь через подключичную вену, на которой лежит её голова. С тем же успехом можно было подключить меня к полиграфу.

– О тебе и Саттарове. О том, что он вряд ли, а вот ты можешь попытаться… Найти ко мне подход. Он так и сказал: “найти подход”.

– Извини, но твой шеф параноик.

– Может быть, – ответила она.

Мы постояли молча, пока впереди не засияла всеми цветами радуги Европейская площадь. Инга запрокинула голову чуть сильнее, и её щека коснулась моей. Она вздохнула.

– Я тебе и верю, и не верю. А потом думаю, что это в принципе не обязательно.

– Что необязательно?

– Верить. Что тебе на самом деле нужно? Если хочешь, соври.