Страница 7 из 11
И Саша резко обернулась – каменный истукан должен стоять у двери. Стоит? Да, стоит. Отлично!
– Я должна подумать, потому что, потому что, – с каждым словом девушка делала шаг назад, как в старых комедиях, где все и так понятно, но все делают вид, что не замечают, как герой технично сваливает. – Потому что предложение странное. И рискованное, и незаконное.
– И хорошо оплачиваемое, – улыбнулся старик, докуривая свою сигарету. – Подумай, конечно. Но недолго.
Он легко шевельнул пальцем и каменный лев повернул голову к девушке, уже добравшейся до выхода. Конечно, ее ветром сдуло тут же. А Тян Ши смеялся в усы и в свою дивную трехипостасную бороду. Саша чувствовала это спиной.
«Я соберусь и уеду к маме, в деревню, на каникулы! У меня сданная сессия и каникулы. Мне нужны каникулы – я схожу с ума от перенапряжения! Хрен с ним, с заграничным университетом! Будет еще стажировка когда-нибудь. Я просто переработала и уеду к маме в деревню на лето!» – твердила она себе, пока петляла коридорами из кабинета Тян Ши к служебному выходу.
Темный коридор, заваленный, чем попало, боковые входы – бухгалтерия, склад, кухня, подсобка, санузел, еще что-то – идти три минуты, бежать – две. В хорошие дни Саша с закрытыми глазами могла пройти по нему на спор, не задев, ни одной торчащей в проходе вещи, да еще и с сетом суши в руках. Сегодня он вытянулся в какой-то удушливый тесный тоннель с мерцающим светом, и был ли в конце этого тоннеля выход, свет или хотя бы поезд, девушка не представляла. Зато живая голова каменного льва торчала из незакрытого дверного проема кабинета Тян Ши вполне реально. Торчала и пялилась на Сашу. Что-то лезло под ноги, запиная, и ручки дверей, словно сучья в лесу, норовили ухватить за одежду. Долго, как долго бежать к выходу!
Саша зажала рот, чтоб не взвизгивать, когда распахивалась то одна, то другая дверь сбоку, а потом ощутила, что пол уже начал раскачиваться под ее ногами, а коридор – извиваться. Тут никогда не было поворотов, а сейчас вдруг вылез острый угол! Да и он – движется! И в него-то девушка и врубилась, только и успев выставить вперед руки. И снова взмах своего собственного хвоста кольнул в шею и успокоил и тут же звон разбитого стекла привел в чувства окончательно: «Да это ж просто шкаф новый! – поняла для себя Саша. – Неудачно выставленный в коридор шкаф! Для бухгалтерии! Блин! У меня паническая атака! А потом если расскажу о своей панике когда-нибудь хоть кому-нибудь, то добавлю: «Вот как важна для девушки правильная прическа!» И она с улыбкой провела по собственным волосам и с удовольствием намотала прядь на палец. Вот оно, реальное, обыкновенное, настоящее. Я, я сама, мое, то, что не подводит и не кажется. И она огляделась в поисках чего-то, что разбилось. Прямо под ногами лежали два блюдца. А в проеме кабинета стоял Тян Ши и держал в руках чайную пару. Странно так держал, зажав посуду между ладонями.
– Да расставили тут шкафы в коридоре, не пройти-не проехать! – возмутилась Саша с веселой злостью в голосе. И голос тоже был настоящий. – В бухгалтерии мест что ли не нашлось?!
И тут же свет перестал мигать и из ближайшей двери выглянула главбухша, дородная молодая хохлушках-хохотушка:
– А ты смотри, куда идешь! Повылазило, что ли?! И иди, куда смотришь! У тебя премия в процентах от заказов! И за чашки вычту!
Мир снова становился знакомым.
И Саша Кислицкая, вот как была, в джинсиках и футболке с лисой, с волосами, забранными в такой успокаивающий сегодня хвост, вышла из темного коридора в боковую дверь сразу за шкафом и бухгалтерий. Зал суши-бара «Серебристая луна» был полон света, и неполон посетителей. И девушка, радуясь свету, простоте объяснений сегодняшних странностей и будущим каникулам у мамы, села за столик не как официантка, а как клиент, желающий кофе! Прекрасное, новое, свободное состояние – и целые каникулы в простоте и спокойствии, и никаких переживаний и стрессов больше! Хватит паники, хватит грусти – только волосы в задорный хвост на макушке и улыбка. И почему она раньше не делала себе хвост?!
Но нет: без стрессов не бывает. И новый стресс имел ярко-синие глаза и брутальную стрижку. Антон, да, Антон, но без своей феечки Васильевой, появился в дверях «Луны» под звук дверных колокольчиков, как и положено в азиатском общепите. А потом он прошел мимо улыбающейся не ему, а себе Саше, замедлил шаг и, как старой знакомой, по-приятельски кивнул ей: «Привет!» Вот тут-то и появились бабочки в животе, щекочущие под кожей крыльями сердце где-то снизу.
– Что, собственно, было-то?! – спрашивала сейчас себя Кислицкая, сидя по-турецки на кресле дома, во времянке. Вишни за окном роняли лепестки на землю. Так, два куста всего, и цветут лишь несколько дней, но разве этого мало? Весь год потом вспоминаешь эти два дня нежно-розовых метелей. И улыбаешься, вспоминая. – Собственно ничего и не было-то. Но, кажется, что я стала легкой-легкой, как вот эти лепестки вишни, Счастливчик. Понимаешь? – Щенок завозился в своем темном углу. – И если бы я была сейчас маленькой собачкой, то завиляла бы хвостом, вот так, – Саша потрясла головой, чтоб еще раз почувствовать, как шелково хлещут по шее волосы.
Счастливчик выбрался из укрытия: одна лапка, другая, мордочка, – и, склонив голову набок, посмотрел на хозяйку. Саша тоже на него глянула. И обомлела.
У рыжего сильно поредела шерсть. Да так, что бледная кожа просвечивала. Но самое главное – у щенка отрос хвост! Нет, не колечком закрутился, конечно, но десять сантиметров рыжей метелки с белым треугольником на конце сейчас висели, и это было невозможно.
Купированный хвост отрос за ночь! Как будущий охотовед с четверкой по курсу биологии и курсу ветеринарии, Саша Кислицкая знала – этого не может быть! Хвосты отрастают только у ящериц, а собаки к регенерации потерянных частей тела не способны. Но вот он, отрастающий рыжий хвост! И тут же, сквозь закатные лучи солнца и трепетную завесу белых лепестков прорвался заунывный собачий вой.
Глава 4
Мягкая редкая шерстка Счастливчика выпадала даже от легкого прикосновения. Длинные волоски оставались на пальцах, скатывались в комочки, когда Саша гладила щенка. Одно такое движение стоило маленькому сильно прореженной дорожки на спинке, но только от поглаживания он переставал дрожать и поскуливать. Мордочка осунулась, еще больше заострилась, глазки больные, мутные, носик сухой. Щенок дрожал всем тельцем, хотя кожа под шерсткой была горячая. Он даже дышал с трудом, с посвистом. Новый отросший хвостик же торчал вызывающе -рыжий, яркий, пушистый.
Саша гладила малыша и чуть не плакала, видя, как под ее ладошками он успокаивается, закрывает глазки и впадает в какую-то болезненную тревожную дрему. Но стоит убрать руку, как Счастливчик снова дрожит и кажется, что вот-вот отойдет к своим щенячьим богам. Ни еды он не хотел, ни воды не принимал, только жался к хозяйке, пачкая своими ошметками шерсти. И запаха собачьего не было.
– Миленький, не умирай, – шептала, чуть не плача девушка. Щенок, которого она вчера и знать-то не знала, сейчас грелся о ее ладошки и был дороже всех парней и сентиментальных приключений. Она положила Счастливчика на свою кровать и улеглась рядом, чтоб малышу было теплее, и тот, завозившись вначале, пригрелся, задышал спокойнее и уснул. Тельце уже не дрожало зябко, а ровно поднималась и опускалась спинка, раздувались бока в такт выровнявшемуся дыханию Счастливчика. Чужой сон – лучшая колыбельная.
… – Сестричка! Сестричка! – звонкий детский голосок вдали. Ах, как сладко пахнут нагретые солнцем травы. Высокие-высокие, выше макушки, они щекочут шею, когда их раздвигаешь. То и дело осыпают тебя зелеными колючими зернышками. – Лисичка-сестричка! Где ты прячешься? – не унимается голосок, переливаясь смехом.
Пригнуться, лечь на землю, затаиться и лежать тихо-тихо – он и не заметит! А потом я как выскочу, как выпрыгну, как начну трепать – полетят клочки по закоулочкам! Вот смеху-то будет! Как всегда! Папа с мамой пожурят-пожурят, и сами будут с нами играть! Все, идет! Прячусь!