В твоих руках, любовь моя…

– Сказал, вызвали по работе, – облизывая губы, прошептала Анна, – его нет, и нескоро вернется…

– Спасибо, отправляйся домой, деньги передам отцу Отису, – холодно отчитался он и, не обращая более на девушку внимания, направился в детскую.

Мальчишки тут же вскочили, кинулись к ногам. Майкл вцепился в пояс и довольно зашипел, подтягивая себя хвостом, а Наби ткнулся лбом в коленку и захныкал обиженно. Пришлось подхватить их на руки, чмокнуть обоих в щеки и запихнуть под одеяло. Наби не хотел отпускать, уцепился за ладонь и упрашивал посидеть рядом, пока не уснет. У сына были белые волосы, как молоко, и обжигали, когда Димас к ним прикасался. Наби – омега и настолько хорошенький, что у Димаса в горле перехватывало, от мысли, что его сына может кто-то обидеть. Майклу проще, он как дикий зверек всегда легко справлялся с любой проблемой. У него уже росли рожки, а длиннющий хвост приходилось приучать скрывать под человеческим обликом. Но Майкл ленился, поэтому Инге то и дело поправлял Анне воспоминания.

Рядом с ним дети быстро успокоились, Майкл засопел, раскидав руки и ноги по покрывалу, Наби спал, сжимая его пальцы и свернувшись в комок. Димас поправил им одеяльца, поцеловал на прощание и бесшумно прикрыл за собой дверь. Дети – его маленькая отрада, радость, о которой он не признавался никому, даже себе. Его чудесные чертенок и ангелочек, ради чьего благополучия он продолжал работать и подчиняться установленным правилам.

Из кухни приятно пахло сдобой, Димас не нуждался в физической пище, но хорошая еда доставляла удовольствие вкусовым рецепторам, а Димас не хотел отказывать себе хотя бы в такой радости. Холодильник ломило от деликатесов, Димас нагреб полную тарелку и сверху горкой доложил булочек. Анна отлично готовила, и только за это он бы трахнул ее и не прикончил.

От еды разморило и потянуло в сон, Димас забрался с ногами на диван, включил развлекательную программу. Праздность, насыщение. Не хватало только секса. Когда хлопнула входная дверь, он уже задремал. В нос сразу ударил запах усталости, горелой плоти и чужой боли. Инге ранили, вряд ли серьезно, но это вызвало бешеную злость, которую непонятно куда было направить.

– Я дома, – тихо произнес Инге, входя в гостиную и замирая на пороге. Вид у него действительно был потрепанный, возможно, противников было несколько, а может, встретился кто-то из остатков четвертого эшелона. Не важно, кому хватило дурости пойти против законов: если они посмели дать сдачи, значит, уже превратились в пыль.

Инге ударился затылком, когда Димас с силой толкнул его к стене и прижался к губам в поцелуе. Эмоции Инге чувствовались на коже, ощущались каждой клеточкой, вызывая приятную дрожь. Боль впитывалась пальцами, но хотелось еще большего, выдавить из него крик и насытиться ярким всплеском силы. Димас сжал ему горло, второй рукой рванул штаны, зацепив края раны, и Инге тихо вскрикнул. Он не пытался сдерживаться, открывался, намеренно позволяя брать все, что Димас так сильно хотел. И удовольствие от его покорности и податливости разжигало дикое животное безумие.

Димас дотащил мужа до спальни, удерживая за горло, вдавил в кровать и с наслаждением смотрел, как он задыхается. Эмоции били по рецепторам, тело наполнялось силой. Чувства Инге насыщали лучше, чем сотня распотрошенных людей. Димас мог питаться только от него, но однообразие утомляло. Он запустил пальцы в обожженный бок, сдавил с силой, вдыхая крики, и, раздвинув ему ноги, резко вошел в его тело. Совокупление и боль, истинное наслаждение своим превосходством, пусть даже он подсознательно знал, что Инге намного сильнее.

Инге никогда не сопротивлялся, с ним можно было поступать как угодно плохо. Тот всегда возвращался домой. Приходил к нему, отдавался и смотрел на Димаса с присущей только малакам нежностью. Всепрощением. И жалостью. Инге его жалел. Всегда жалел и сострадал опустошающей его скуке, проявляя участие и заботу в ответ на жестокость и злость.

Из полуприкрытых глаз катились слезы, подсвеченные синим от его яркой радужки, Димас слизнул одну, урча от наслаждения. Кровь внутри кипела от избытка силы, но он продолжал тянуть эмоции из Инге и жестко его трахать. Впитывал их с яростью, с такой жадностью, что будь Инге обычным человеком, уже бы заживо сгнил. Но Инге только вздрагивал при особенно жестких толчках, всхлипывал от тянущей боли и даже не сопротивлялся. Димас кончил в него с довольным рыком, привычно вонзил заострившиеся зубы в плечо, чтобы почувствовать кровь на губах, почувствовать его боль и страх и вдохнуть в себя смесь удовольствия и трепетных эмоций. Опустившись рядом с ним на постель, он перевел дыхание, а потом, приподнявшись, коснулся своим лбом его.

Инге все еще дрожал, похолодевший от истощения, он казался слабым и беспомощным. Димас поделился с ним силами, самой крохой, парой капель благодарности и сожаления, и Инге тут же задышал спокойнее. Эмоции, отданные добровольно, насыщали в сотни раз сильнее. Но Димас так и не научился принимать. Только отбирать, вырывать, жестко и грязно. Потому приходилось питаться по старинке, а Инге хватало короткого мысленного «спасибо».

– В порядке? – поинтересовался он дежурно, садясь на краю постели и выбивая сигарету из пачки.

– Мне хорошо в твоих руках, любовь моя, – выдохнул Инге и прижался к спине. От его тепла по телу прошла неприятная дрожь, словно задело что-то изнутри и теперь выворачивалось наизнанку. Димас его скинул, столкнул под одеяло и лег рядом.

– Спи давай. Мне завтра на работу рано, а тебе детей в сад вести.

– Да, – прошептал Инге, осторожно прижимаясь к его плечу своим.

Глава 3. Новое дело

Димас поморщился, заметив Риту на пороге своего кабинета. Утро было таким хорошим и спокойным, а Рита наверняка явилась о чем-то просить. Девушка нарядилась в маленькое красное платье, плотно обтягивающее ее изящную, стройную фигуру, высокие каблуки удлиняли и без того шикарные ноги, крупные бусины на шее и модная широкополая шляпка завершили образ. На Рите почти не было косметики – немного подводки и помады. Кожа, казалось, светилась, мягкая, шелковая, на скулах можно было рассмотреть чуть заметный пух. Когда она томно прикрывала глаза и улыбалась уголками губ, мужчины замирали и забывали дышать.

Прелестница Рита висела у него на контракте, и ее дьявольская красота рождалась его силами. Димас знал, зачем она пришла, и не хотел с ней делиться.

Но Рита, умная прохвостка, поставила перед ним коробку с пончиками из пекарни Свенсонс – свежие, еще теплые, от одной мысли о которых у Димаса потекли слюнки. Он не стал дожидаться приглашения. Притянул к себе коробку и выхватил из нее сразу два. Зажав по одному в руке, сделал глубокий вдох, наслаждаясь ароматом, и со стоном каждый надкусил.

– Зачем пожаловала? – спросил он уже с большим благодушием.

– Знаешь, кажется, у моего пупсика появилась новая пассия, – произнесла она таким сладким тоном, что сидящий за соседним столом напарник Димоса Томас Райт выронил ручку.

– Если ты не в состоянии удержать «своего пупсика», ты мне ни к чему, – отмахнулся Димас.

– Ну я же знаю, ты можешь добавить мне шарма. – Она наклонилась к нему ближе и из глубокого декольте показались грудки идеального молочного цвета. – Я выслала тебе на почту самые последние новости. А еще нашла очередного контрактера, он очень богат и готов заплатить.

Димас немного скривился, но кивнул. Риту он использовал как сборщика информации. Она соблазнила мэра города и одного из крупных владельцев подпольного казино, самопровозглашенного барона Тортвена, легко пробралась в круги коррумпированных чиновников и организованной преступности. Сведения от Риты помогали как на работе, так и в личных делах.

– Ладно, – Димас с неохотой согласился и закинул в рот еще один пончик, – составишь мне компанию на обед, придумаю, что с тобой сделать.

– Ты не наелся? – удивился Томас, указывая на пустую коробку из-под пончиков.

Димас с недоумением взглянул на исчезнувшие пончики – это даже не перекус. На дне остались крошки, и он смахнул их пальцем. Нечего добру пропадать.