Страница 9 из 13
Барон сделался совершенно опереточным героем. Он острил, рассказывал скандальные истории и был шумно весел. В штатском он потерял все свое очарование. А когда после ужина, уже несколько навеселе, он предложил поехать к девицам, он стал мне прямо противен! Ничего, кроме расшитого мундира, перевязи, орденов! Ничего!
Когда его опьянение дошло до высшей точки, он начал мне поверять тайны своей супружеской жизни. Я прервал разговор и встал недовольный, несмотря на его уверения, что его жена разрешила ему развлекаться на стороне во время его вдовства. Это показалось мне невероятным и еще больше убедило меня в целомудренности образа мыслей баронессы. Наконец, на рассвете мы расстались, и я отправился домой, смущенный всеми нескромными признаниями, которые мне пришлось выслушать.
Жена, влюбленная в мужа, дает ему полную свободу после трех лет супружества, не требуя взамен такого же права! Это изумительно! Противоестественно, как любовь без ревности, свет без тени. Непостижимо! Он меня уверил, что его жена целомудренная натура. Опять неестественно! И мать и девушка одновременно, как я уже думал раньше; целомудрие – свойство высшей породы, душевная чистота, являющаяся культурным достоянием высших классов. Так мечтал я в моей юности, когда девушки светского общества внушали мне только чувство поклонения, не будя моей чувственности. Детские мечты, сладостное незнание женщины, этой загадки, разгадать которую труднее, чем может думать старый холостяк.
Наконец, баронесса вернулась; она сияла здоровьем и молодостью, освежившись воспоминаниями и общением с друзьями юности.
– Вот и голубь, принесший масличную ветвь, – сказала она, подавая мне письмо от моей мнимой невесты.
Я прочел высокомерную, бесцветную болтовню, излияния бездушной женщины, синего чулка, хотевшей завоевать свободу браком с каким бы то ни было мужчиной.
Прочтя письмо с плохо сыгранной радостью, я захотел, наконец, очистить свою совесть в эту тяжелую минуту.
– Не можете ли вы мне сказать, – начал я, – что же она – невеста этого певца?
– И да и нет!
– Она дала ему согласие?
– Нет!
– Она хочет выйти за него?
– Нет!
– А хотят этого ее родители?
– Они не выносят его.
– Но почему же она непременно хочет принадлежать ему?
– Потому что…. я не знаю!
– Она меня любит?
– Может быть!
– Тогда она просто помешана на мужчинах!
– Она решила выйти за того, кто может ей предложить больше благ! Разве это не правда? Разве она понимает что-нибудь в любви?
– А что вы понимаете под словом любовь?
– Говоря откровенно, это чувство, которое подавляет все другие, стихийная сила, перед которой ничто не может устоять; любовь – она подобна грому, бурному проливу, потоку, буре…
Она взглянула прямо мне в лицо и не сделала мне ни одного упрека в защиту своей приятельницы.
– И вы так ее любите? – спросила она.
В эту минуту меня охватило желание открыть ей правду; но что же тогда мне останется? Связь будет порвана; а эта ложь, которая должна охранить меня от преступной любви, стала мне теперь необходимой. Я уклонился от прямого ответа и просил ее больше не заговаривать об этом; прелестное чудовище умерло для меня, и мне будет очень тяжело забыть ее.
Баронесса делала все возможное, чтобы утешить меня, но должна была признаться, что певец был очень опасен; на его стороне было то преимущество, что он мог влиять личным присутствием.
Соскучившись нашим разговором, барон прервал нас замечанием, что можно обжечь пальцы, вмешиваясь в чужие любовные дела.
Щеки баронессы вспыхнули от гнева при этом грубом замечании, и мне пришлось рассеять надвигавшуюся бурю.
Камень скатился; ложь, первоначально бывшая шуткой, все росла; боязнь и стыд привели меня к тому, что я наконец сочинил сам себе историю и поверил ей. Я взял на себя роль несчастного влюбленного, играть которую мне было не трудно, принимая во внимание настоящее положение вещей. Только предметом моей любви была не она.
Таким образом я был готов запутаться в сетях, расставленных мною же самим. В один прекрасный день я нахожу у себя визитную карточку господина X., таможенного чиновника, другими словами, отца моего чудовища. Я сейчас же ответил на его визит. Маленький старичок, до неприятного похожий на дочь, карикатура на карикатуру. Он обошелся со мной, как с будущим зятем; расспрашивал меня о моей семье, сбережениях, видах на будущее. Дело грозило принять серьезный оборот. Что делать? Я старался показаться ему как можно незначительнее, чтобы отвлечь от себя его отеческие планы. Цель его путешествия в Стокгольм была мне слишком ясна. Он думал избавиться от ненавистного певца; или же красавица решила выбрать меня и послала своего агента поймать меня. Но я был неумолим, уклонялся от встреч, пропустил даже обед у баронессы, изму чил беднягу тестя постоянной погоней за мной, отговаривался серьезной работой в библиотеке, пока, наконец, он не уехал раньше назначенного срока.
Если бы певец знал, кому он был обязан своим несчастливым браком, когда он женился на своей мадонне? Он не узнал этого никогда и приписывал себе одному честь победы.
После этого произошло новое событие, имевшее решающее значение для судьбы всех нас. Баронесса внезапно уехала со своей маленькой дочкой. Было начало августа. Ссылаясь на расстроенное здоровье, она выбрала курорт «Мариенфриден», пустынное местечко на Мефарском озере, где жила с родителями ее кузина.
Этот поспешный отъезд вскоре по возвращении удивил меня. Но, так как это меня не касалось, то я воздержался от всяких вопросов. Через три дня барон пригласил меня к себе. Он был беспокойно и нервно настроен и таинственно сообщил мне, что баронесса скоро вернется.
– Почему? – спросил я, будучи не в силах скрыть своего изумления.
– Потому что… у нее расстроены нервы; климат ей не подходит, она пишет очень неясно, это сильно меня беспокоит. Я вообще не всегда понимаю ее; ей приходят в голову такие безумные мысли; между прочим, ей кажется, что ты сердишься на нее.
Как мне следовало держать себя?
– Ну, разве это не глупо? – продолжал он. – Во всяком случае, я тебя убедительно прошу, не показывай никакого удивления, когда она вернется; она стыдится своего непостоянства, а так как она невероятно горда, то сделает что-нибудь необдуманное, если увидит, что ты насмехаешься над ее капризами.
Ну вот, скрытые беды начинают выходит наружу, подумал я. С этой минуты я стал готовиться к отступлению, я боялся впутаться в роман страстей, катастрофа которого должна была скоро разразиться.
Первое приглашение я отклонил под плохо выдуманным и фальшивым предлогом. Затем последовала встреча с бароном, который спросил меня о причинах моего недружеского отношения. Я не знал, что ответить; он же воспользовался моим замешательством и взял с меня слово поехать вместе с ними за город.
Баронесса выглядела слабой и утомленной, только глаза ее блестели. Я был сдержан, говорил ледяным тоном и держался очень далеко. После прогулки на пароходе мы зашли в знакомый ресторанчик, где условились встретиться с дядей барона.
Ужин на открытом воздухе прошел довольно скучно; перед нами расстилалось темное озеро, окруженное мрачными горами, над нами шелестели столетние липы, и чернели их стволы.
Разговор тянулся вяло и касался вещей безразличных. Я заметил, что между супругами произошла какая-то размолвка, и не хотел присутствовать при вспышке. К несчастью, барон с дядей встали, им надо было переговорить наедине. Теперь пришло время взрыву.
Баронесса вдруг обернулась ко мне.
– Вы знаете, что мой муж был очень недоволен моим внезапным возвращением?
– Не имею ни малейшего понятия. – Представьте, он надеялся каждое воскресенье навещать прелестную кузину.
– Сударыня, – прервал я ее, – не лучше ли вам принести ваши жалобы в присутствии самого обвиняемого?
Что я сказал? Это было грубо, это был строгий, прямой выговор, который я бросил в лицо неверной жене в защиту существа одного пола со мной.