Страница 1 из 16
Елена Архипова
Нечисть редкого вида
ПРОЛОГ.
Дверь больничной палаты слегка скрипнула и мягко закрылась под действием доводчика за спиной очередного светила медицины, которого «организовала» моя молодая мачеха через своего влиятельного отца. Мой папочка, впрочем, тоже достаточно влиятелен. Покрутившись недолго в «сферах власти» он понял, что делать там карьеру – не с его зубами, обзавелся полезными связями, да и ушел мирно в бизнес. Если судить по достигнутым результатам – это решение было более, чем правильным. А мой, типа, «дедушка», в трудные годы всеобщего развала и уныния, махнул рукой на карьеру ученого, сделал ставку на прогресс и, как он выражается, «тряхнув авторитетом», сумел-таки пробиться в крупнейшие поставщики медицинского оборудования в стране. Ну так кому и иметь блат среди именитых медиков и владельцев престижных клиник?
Впрочем мне от наличия многочисленного блата, похоже, легче не будет. Очередное светило, похлопав меня по плечику, свалило из палаты, а я прямо кожей ощутила, что оно, так же как и несколько предыдущих, понять, что со мной происходит, даже близко не может! За спиной остались всяческие анализы, самые разные обследования с применением новейшего оборудования и консультации с представителями как традиционной, так и не традиционной медицины по всему миру!
Обнадеживать меня продолжали очень дружно, встречая и провожая сияющими улыбками и просто фонтанируя оптимизмом, однако, несмотря на это, или скорее, именно поэтому, я все четче и четче понимала, что как шутят медики, «самый точный диагноз дает вскрытие»! А для меня эта шутка грозит превратиться в реальность. Печально, но это тот случай, когда от пациента ничего не зависит.
Единственное, от чего я все же смогла отбрыкаться – это от попыток полечить меня, что называется, «приблизительно». Обычно, в моем положении, люди готовы хвататься за любой, хотя бы призрачный шанс, но я стойко держалась той позиции, что позволю накачивать себя лекарствами только после постановки диагноза! А то знаете, эти типовые фразы из обихода медиков, вроде: «Давайте для начала полечим…», или так, например: «А давайте-ка мы попробуем вот такой препарат…»? Наверняка ведь тоже доводилось слышать? На подобные предложения я всем без исключения отвечала одинаково: «А давайте лучше не будем проводить на мне опыты и «для начала», поставим диагноз?!» Или: «Доктор, слово «мы», подразумевает нас с Вами, а не меня и мою печень!»
Думаете, что зря не доверилась врачам? А как по вашему, здорово было бы узнать, что сильнейшими препаратами тебя эдак пару-тройку месяцев лечили «не от того»?! Нет уж, я предпочитаю загнуться от болезни, а не от лекарств! Считаете по другому? Ну и флаг вам в руки! Каждый в праве сам выбирать себе Голгофу по вкусу…
На последней мысли меня настиг приступ и я свалилась на подушку, выгибаясь дугой и задыхаясь от пекущей боли: моя «Голгофа», вопреки поговорке про Магомеда и гору, сама пришла ко мне очередной раз, раз уж я не тороплюсь ее навестить добровольно! Раньше эти приступы пугали меня до истерики, но потом я как-то свыклась с их присутствием в моей жизни и теперь только в нужный момент вцеплялась зубами в край подушки, и твердила себе мысленно: «Потерпи, потерпи, сейчас пройдет!»
Возможно, что так получилось из-за того, что каждый приступ, длившийся несколько десятков секунд, потом сменялся эйфорией, продолжавшейся в несколько раз дольше? По этой же причине я и от обезболивающих отказывалась: какой смысл в наркоте, если эффект от нее, по слухам, такой же?!
Мое тело будто приучало меня терпеть эту боль… Странная мысль вообще-то, но внутреннее ощущение такое, будто это как раз и есть ответ. Хотя доктора объясняли эту эйфорию тем, что мой мозг почему-то стал реагировать на приступ выбросом эндорфинов, но почему он стал это делать, они все так же не понимали. Мазохистка, блин! Может от удара молотком по пальцам теперь тоже стану тащиться?! Шучу, естественно, ибо прочие боли эйфории у меня не вызывали. И да – проверила, хоть и не так экстремально, поскольку только волнений из-за дефектов психики мне и не хватало!
Какое-то время назад, мое состояние, как говорили медики, «стабилизировалось», то есть мне не становилось хуже и очередное светило, во владениях которого я находилась на этот раз, страшно гордилось достигнутым и всячески подчеркивало этот прогресс перед моим отцом, а я не понимала, чем тут можно гордиться, ведь до постановки диагноза, как и во всех остальных лечебницах, я в категорической форме отказывалась «попробовать» все те жутко дорогие препараты, которые они мне здесь предлагали. Безвредных «витаминчиков» среди них не имелось совсем, а вот «побочных действий» предусматривалось столько, что нужно было либо уже лежать при смерти, либо тупо не уметь читать, чтобы рискнуть испытать их действие на себе!
Однако доктора, похоже, не теряли надежду «раскрутить» меня в конце-концов и упорно, что называется «на голубом глазу», продолжали предлагать то одно, то другое так, будто у них уже имелась для меня запасная печень и они просто жаждали «пристроить» ее «в добрые руки» за кругленькую сумму за операцию, разумеется! Однако, я держалась стойко и погуглив очередное «чудодейственное средство», упрямо отказывалась проверять, а не оно ли вдруг окажется той самой панацеей?! Ведь как давно известно, лучшее средство от головной боли – это гильотина! Вообще-то мои стойкость и недоверчивость были вполне объяснимы: восемь лет назад почти так же «залечили» мою маму. И да – правильный диагноз ей был поставлен в результате вскрытия. Так что действительно: «В каждой шутке, есть только доля шутки» и зачастую, эта доля исчезающе мала…
***
Той ночью, когда все переменилось, мне не спалось. Я сидела на подоконнике распахнутого настежь окна и с наслаждением вдыхала ароматы пробуждающейся природы. Обширный парк, который окружал очередное лечебное учреждение, дарил их мне целыми букетами, нимало не скупясь. Мне даже холодно не было, хотя первоначально я собиралась закутаться в одеяло.
Перепуганный моей болезнью папа, категорически отказывался забирать меня домой, хотя здесь по-прежнему меня не лечили, а только снова и снова обследовали, будто соревнуясь в постановке самых экзотических диагнозов и высказывая самые нереальные гипотезы. А от их «давайте попробуем» у меня уже оскомина возникла! Я даже свой стандартный ответ изменила и теперь отвечала: «Пробуйте! А потом скажите мне, как ВАМ это понравилось!»
А когда очередной, убеленный сединами дядечка «со степенью», попробовал мягонько меня укорить за эти слова, я ему ответила, что напротив, мои слова совершенно справедливы, так как в этом случае, мы с ним окажемся в равном положении, поскольку у него, так же как и у меня, по диагнозу, показаний к приему не имеется! На что он только хмыкнул, развел пухлыми ладошками и удалился с поля словесной дуэли, укоризненно покачивая головой.
Так что сейчас я тупо «отбывала свой срок» и мне просто мучительно хотелось туда, в парк, а лучше в лес, на свободу! Стены благоустроенной VIP палаты давили и душили, а огромная, как астраханский арбуз луна, висела, казалось, на расстоянии вытянутой руки и так и манила наружу.
В каком-нибудь другом месте, я бы наверное даже вылезла в окно, чтобы нарушая режим и установленные правила, все же прогуляться по ночному парку, но тут, с трехметровыми потолками старинного здания бывшей графской усадьбы, мой третий этаж, увы, становился недосягаем для побега! Я еще раз, глубоко, прямо до боли в грудной клетке, вздохнула и в шутку потянулась распахнутой пятерней к луне:
– Ну, же! Видишь, как мне тут плохо?! Забери меня!
И совершенно не удивилась, когда меня будто сквозняком вытянуло в окошко и я увидела у себя под ногами кроны старых неохватных лип, которыми был богат здешний парк: видимо сон все же добрался до меня, да еще какой замечательный! Радостно засмеявшись я понеслась куда-то, наслаждаясь знакомым с детских лет ощущением полета. Оно было совсем таким, какое я запомнила, почти каждую ночь летая во сне тогда, давно, в те счастливые годы, когда еще не знала какой мучительной бывает боль потерь, а от жизни ждала только радостных и добрых подарков!