Амузия

– Ты поражаешь своим румянцем, – и смайл состряпала.

Ничего не покраснел я. Просто это кринж, так одеваться на репу.

– У нас вроде не премьера, – это режиссёр материализовался. – Представишь меня своей даме?

Режиссёра зовут Санываныч, ему, наверное, лет сто. Только строит из себя Тодлера. Ну, это наш дженерэйшн так называют, ю ноу. Тома зуммер, Санываныч вообще миллениал или хуже того.

Я представил их. Вижу, Тома всё ещё на смайле, кивает ему. Он её за руку схватил и давай респекты отвешивать. Она молчит и краснеет. Я пошёл к остальным.

– Выучил? – это Эдик, он растянулся на трёх стульях. Берет напялил.

– У меня с собой, – сунул ему под нос очки с аппом.

– Суфлёрщик, – фыркнул он.

Я пожал плечами. Какой смысл учить все лайны, если можно включить очки на репу? Через десять подходов текст сам собой от зубов отлетать будет. Зачем разводить лишний саффер на пустом месте?

– Максимилиан, как поживает ваш Гамлет? – это Санываныч подошёл с распечатанным скриптом. Не видел больше людей, которые бы так силли тратили пэйпер.

– Ты имеешь в виду сорс?

– Разумеется! Готовы читать?

– Энитайм, – я пошёл на стэйдж.

Вообще, никакой сцены там нет, просто область без стульев.

Встал ин зе миддл, смотрю в зал. В первом ряду наши сидят. А в конце, в темноте Тома. Её почти не видно было. Только перл её сверкал.

– Откуда?

В сценарии был тотал месс. Я сравнивал его с оригиналом. Раньше это называли «шейкен, нот стёрд». Парты текста из одной части оказываются в другой. События меняются местами. Гамлета двое: сорс и скин. Из-за этого кажется, что у одного из них постоянные флэшфорварды, но он никак не может передать их другому. Поэтому всё заканчивается как заканчивается. Тут Санываныч ничего не напутал.

– Попробуем первый диалог с родителями, – кивнул режиссёр и похлопал Эдика по плечу.

Тот еле-еле дополз до меня. Остальные на стульях. Хотя сцена не только наша.

Там вся соль была в том, что монолог становится диалогом. Из-за того, что Гамлет – это скин, натянутый на сорс.

– Мне кажется? Нет, есть, – протягивает Эдик бай харт.

– Я не хочу того, что кажется. Ни плащ мой тёмный, ни эти мрачные одежды, мать, – я преспокойно читаю с сабов. С выражением, офкоз, – Не выразят меня; в них только то, что кажется и может быть игрою, – я стою за спиной у Эдика. По скрипту Санываныча я на плее буду тотал блэк, так что ин факт основной моей игрой будет войс, не фейс или жесты.

Я затыкаюсь, оборвав лайн. Такая внезапная короткая пауза для зрителей. Потом Эдик также монотонно продолжает вёрс:

– То, что во мне, правдивей, чем игра, – как будто даже не говорит, а выдыхает.

– А это всё – наряд и мишура, – финалю я.

Афтер там долго должен говорить король. Режиссёр вскакивает и бежит к нам:

– Белиссимо! Максимилиан, вы прирождённый Гамлет. Эдик, мне нравится ваша патетика, но нужно меньше выразительности. Вы мёртвая кожа, лишь то, чем герой пытается казаться.

Мы репали часа два. Тома всё это время сверкала жемчугом на задних рядах. Не хлопала, не комментила. Когда мы закончили, я пошёл к ней.

– Ну как? – спросил я.

Она подняла на меня свои огромные глазищи и посмотрела очень серьёзно. Я подумал, всё, больше я Тому не увижу. Силли айдиа была, звать её сюда.

– Почему ты в жизни не используешь свой голос?

Вот так и спросила.

– В смысле? – я не понял, мы ведь постоянно болтали последние дни.

– Ты сиял там на сцене, – она поднялась и взяла меня за руку. – У тебя настоящий голос. С ним тебя вижу. И дело не в гарнитуре.

– Ладно, – я стал разглядывать жемчужины на её неклес. Каждую в отдельности. Они разные были.

– Останешься сегодня у меня? – такого поворота я не ждал. Я же стаф у Эдика оставил. Конечно, энивэй согласился.

Потом мы стали собираться. Санываныч что-то ещё говорил Томе, но она его уже не видела. Смотрела онли на меня. Было не по себе. Я даже не сразу услышал саунд.

Как будто его почистили от всяких шумов. Он стал мач шарпер. Тональность у него была зе сэйм. Только это уже был не пустой нойз. Было похоже на толк. Мы с Томой глазами встретились, и она мне кивнула.

Вокруг нас толпа, все шумят, обсуждают завтрашний ду. Ну, парти у Эдика. А мы молчим и смотрим друг на друга. Потом Тома перевела взгляд и стала всматриваться в стэйдж. Я навострил уши – тру! Саунд переместился туда. Какие-то потусторонние голоса.

Тома наклонилась ко мне близко-близко. Я даже почувствовал горьковатый запах её волос. Вцепилась в мою руку и зашептала:

– Они там, их трое. Это люди? Ты их слышишь?

Я затаил дыхание. Мач мор из-за того, что она ко мне так сильно прижалась. Ну и пытался прислушаться. За всей этой болтовнёй я почти не мог разобрать звук. Наверное, стоило подойти к стэйджу. А потом всё же услышал. Там был плэй. Играли Гамлета. Голоса всплывали как из-под воды.

– Эй, голубки, придёте завтра на нашу феерию? – Эдик подошёл.

– Ага, – закряхтел я. Очень надеялся, что Тома постоит так ещё хотя бы полминуты. Иначе, ю ноу, слишком узкие штаны у меня в тот день были.

– Ночуешь? – не унимался Эдик.

– Максим квартирует у меня, – Тома повернулась, но не отошла.

– Окей! Тогда до завтра, мы ещё порепаем, – он подмигнул ей. – Классный лук.

– Благодарю, – ответила она и пошла за коутом.

На стрит мы просто вылетели. Невер не понимал, как можно так быстро ходить на каблуках. Тома всё держала меня за руку. Бормотала что-то себе под нос. Про фигуры, про лайт, про каларз. Когда мы почти добежали до её хауза, Тома вдруг остановилась и шепнула мне:

– Призраки! Это же призраки!

Я нахмурился. Подумал, она киддинг ми.

– Ты их слышал, я их видела. Это были люди. Они говорили. Должно быть, их вызвала ваша постановка! Что если это призраки каких-то актёров прошлого? В вашей студии раньше ставили пьесы?

– Не знаю, Санываныч там, наверное, года с двухтысячного.

– Едва ли, – Тома прищурилась, отчего глаза превратились в чёрные полоски. Из-за мейка. – Думаю, ему тогда было не больше десяти.

– Да ты что, он же эйншент!

– Пятьдесят? Не имеет значения, – отмахнулась она, и мы пошли дальше.

– Ты правда думаешь, что это госты там?

– Возможно, – она жевала губы и хмурилась.

– Да ну, – я вообще донт билив во всю эту эзотерику. – Такое бывает только в мувиз.

– Нет, – она замотала головой. – Я тебе покажу.

Мы уже были на лестнице, она тянула меня вверх, я еле успевал за ней. С такими ногами даже ещё и на хайхилз Тома могла бы бежать олимпиаду.

Я не стал с ней спорить, сосредоточился на том, чтобы не споткнуться. Залетели на флэт, она, не разуваясь, побежала в центр рума и нырнула под бэд. Онли каблуки и выглядывали. Тома рылась там минуты три. Вытащила какой-то дасти бокс.

– Вот, – она смахнула с него пыль ладонью.

Ин шорт, внутри оказался борд для спиритических сеансов. Я знал, потому что этот тренд меня дико бесил. Вообще, не ожидал такого от неё. Тома казалась натс, но не так, как эти новые спиритуалисты. Или как их модно называть нью-спирс. Силли. Я вообще донт билив во всё это. Загробный мир, жизнь после смерти, религии всякие. Полный крэп. Да и рос я в семье атеистов. Никто из моих в церкви уже лет сто не был. Разве что на парти. А тут такое. Тома сразу стала вери смолл. Вообще, как литтл гёл. Эти её большие глаза опять же. Только она кепт ап:

– Мы проведём сеанс, – сидела, кивала на борд. – Я давно этого не делала, но должно получиться.

– Тома, это же буллщит, – я уже снял шузы и сел рядом. Прямо на пол. – Просто чип из броукен.

– Ничего не броукен, – она метнула в меня острый взгляд. – Неужели ты не хочешь разобраться, что творится?

– Ты его носишь? – я потянулся к её уху, Тома отшатнулась.

– Это помогает, – она дотронулась до стикера. – С ним я вижу истинный цвет. Тускло, но вижу.

– Может, не надо? Ведь тот странный калар ты тоже видишь. Наверное, это баг какой-то.