Люк у моря

Афиша следующего кинотеатра по Кутузовскому, «Пионера», гласила: «4:0 в пользу Танечки». «Молодец Танечка! На неё тоже стоит посмотреть».

Предстояло решить: перейти вновь на чётную сторону или идти дальше по этой стороне Кутузовского, переходящего в Большую Дорогомиловскую улицу, и у светофора за кафе «Хрустальное» пересечь её. «Заодно взгляну в сторону родного КПЗ. Как она там, тропа Хо Ши Мина, поживает? И ателье моё меховое, на месте ли оно? Не закрыли его соколы андроповские, как закрыли директора «Елисеевского» Соколова?»

Всё оказалось на местах своих. Продуктовая валютная «Берёзка», как всегда, охранялась людьми в штатском, а меховое ателье призывно отражало своими витринами яркие лучи восходящего солнца. И тропа Хо Ши Мина приглашающе распахивала свои объятия, ведущие к знаменитому КПЗ – Киевскому Пивному Залу. Буйная фантазия завсегдатаев заведения наградила его ещё одним ник-неймом – «Сайгон». Каким ветром в головы прилежных посетителей Зала занесло название весьма отдалённой от нас столицы одного из Вьетнамов – тем более враждебного, капиталистического – одному «Ячменному колосу», за двадцать копеек кружка, известно. Естественно, что с воцарением в 1976 году в Южном Вьетнаме прогрессивного социалистического строя название «Сайгон» было заменено на дружественный Хошимин. А улица Можайский Вал была единогласно переименована в Тропу Хо Ши Мина.

Глеб покинул Большую Дорогомиловскую улицу, свернув налево во двор дома номер четырнадцать. Того самого, где размещалось родное меховое ателье. «Здесь каждый камень Соколова знает, – мелькнуло в голове у Глеба. – Ёлы-палы, ведь я же однофамилец елисеевского горемыки! Ну, нет худа без добра: мина в одну воронку дважды не попадает».

Придя к этому успокаивающему умозаключению, Глеб свернул на парковую дорожку. Во дворе было совершенно пусто, лишь со стороны Кутузовского навстречу ему двигалась подозрительно знакомая фигура.

Здесь следует сделать небольшое лирико-биографическое отступление. В своё время, вскоре после занятия престижной должности грузчика «Кондитерского магазина» на Кутузовском проспекте, не успев ещё освоить все азы этой тонкой интеллектуальной профессии, Глеб почувствовал недостаток денежных средств в своём нагрудном кармане. Первое, что пришло ему в голову, – обратить внимание на местный ЖЭК. Прежде всего на тот его отдел, который занимался уборкой окружающих территорий. Не прошло и трёх дней, как Глеб встречал московский рассвет, будучи вооружён метлой и совком. Причём во дворе того же дома, где располагался «Кондитерский». Никаких документов для занятия поста дворника от Глеба не потребовалось. Знай только, маши метлой. В этот же памятный день произошло первое знакомство с коллегами по службе. Народ был свой – все с Кутузовского проспекта и его окрестностей. Вначале Глеб познакомился с Володей, высоким молодым человеком весьма интеллигентной наружности. Их беседа затронула темы, весьма удалённые от плоскости асфальта. С энтузиазмом обсуждали перипетии и тонкости романа Достоевского «Бесы», вникая во все возможные социокультурные нюансы произведения. Родители Володи, по его словам, находились в длительной заграничной командировке по научной части. Глеб получил от Володи приглашение посетить того по месту жительства в доме на Большой Дорогомиловской улице с дегустацией свежесваренных раков. Вторым сослуживцем оказался некто Миша, плотный бородато-усатый брюнет, имевший фотографическое прошлое – работал фотографом со знанием иностранных языков. В нынешней реальности всем фотографиям Миша предпочитал винно-водочные отделы гастрономов после одиннадцати часов утра. Скажем прямо, оклад дворника не слишком способствовал частому посещению Мишей любимых мест. Поэтому друзьям и коллегам очень часто приходилось слышать от него фразу, которая стала хрестоматийной: «Давай возьмём маленькую!» Отказываться от такого скромного предложения друзья и коллеги считали неэтичным.

Приблизившись, фигура открыла рот, и из промежутка между бородой и усами вылетела фраза:

– Так твою, Глеб! Какими судьбами? Тыщу лет тебя не видел!

Ага, Миша, собственной персоной! Коллега по бывшей профессии. И вроде в трезвом здравии. Ну, Москва, ну даёт! Только что две бутылки пива взял в начале девятого без очереди, а тут ещё и Миша трезвый! Что происходит? Контрреволюционный отход к капиталистической эксплуатации трудящихся?

– Да отъезжал тут по делам. А сейчас иду к себе, в «Кондитерский».

Очевидно, поворота к безжалостному буржуазному насилию не произошло, ибо Миша, приподняв губой усы, произнёс сакраментальное:

– Глеб, давай возьмём маленькую.

Мир устоял! От радости Глеб готов был обнять Мишу и похлопать его по плечам, облачённым в чёрную дворницкую куртку.

– Я бы с удовольствием, но времена изменились, а наша Клавдия Васильевна идёт в фарватере генеральной линии товарища нового Генерального секретаря. Ныне даже слабый запах крепкого алкоголя на территории магазина не приветствуется. А пивной аромат – ещё туда-сюда. Всё-таки клиенты с Бадаевского завода часто заходят, с собой пивной дух приносят. Как раз пару пивка я умудрился взять по дороге сюда. Давай на лавочке посидим.

Друзья-коллеги угнездились на скамейке с видом на детскую горку и песочницу. Чокнулись открытыми бутылками.

– Ну, за родной двор и новые времена!

Пол-литровое бульканье быстро завершилось.

– С удовольствием посидел бы с тобой, но… O tempora, o mores! Да ладно бы просто «mores», а тут ещё «Memento mori»! Так вопрос надо ставить. Пойду я. А на прощанье слушай анекдот. Ты оценишь. Разговор в авиакассе Интуриста: «Two tickets to Dublin, please!– Куда, блин?! – Туда, блин!»

Миша понимающе хихикнул и показал большой палец.

– Ну ладно, полетел я в свой Дублин. Заходи, как-нибудь возьмём маленькую.

Глеб отошёл на три шага, обернулся и увидел, что Миша быстрым профессиональным движением засунул обе пустые бутылки в авоську. Потом нагнулся и приобщил туда же ещё одну, горлышко которой блеснуло из-под опавшей листвы под скамейкой, где сидели приятели. «Ого! На шестьдесят копеек выручка! Так и до маленькой недалеко», – порадовался Глеб за приятеля.

Вспомнился вчерашний разговор с Романом о смысле жизни. Хорошо, когда у человека простая и доступная цель в жизни. Вот как у Миши – взял маленькую и счастлив. Ни тебе переживаний о судьбах человечества, ни мучительных раздумий о смысле бытия и собственном предназначении.

Маленькие дети думают, что будут жить вечно. Первые подозрения, что это не так, появляются у них в начальных классах школы. У всех, конечно, по-разному. Глеб вспомнил, что знакомая в магазине рассказывала про свою дочь, ученицу третьего класса. Однажды девочка неожиданно заплакала и спросила: «Мама, зачем ты меня родила, если я всё равно умру?» У матери – слёзы на глазах, но она взяла себя в руки и стала говорить о том, что когда дочь вырастет, учёные придумают лекарство, продлевающее жизнь надолго, на сколько сам человек захочет.

На планете, на которой побывал Глеб, учёные добились в этом смысле неимоверных успехов. Живи сколько хочешь. При желании все органы можно заменить на прочные, практически вечные аналоги, а мозг умеет функционировать в условиях, почти не связанных с необходимостью передвигаться.

Глеб усмехнулся. «Голова профессора Доуэля» была его любимой книгой. Он от всей души сочувствовал Брике, певичке из кафешантана, к голове которой пришили чужое тело – своё не подлежало восстановлению после полученной раны из-за стрельбы в кабаре. Другое дело, что она не смогла сохранить своё новое приобретение: будучи взбалмошной и нервной особой, ускакала из клиники, не дождавшись полного исцеления, и потеряла второе тело также… Но головы в лаборатории у профессора Керна могли функционировать вполне независимо от тел. А тело суть субстанция прикладная, можно сварганить из подсобных материалов. Можно и вообще обойтись без оного.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».