Страница 2 из 13
У Грециона Психовского зазвонил телефон, экран замерцал, корпус завибрировал, а из динамика в пустую аудиторию – как на концерте – вырвалась рок-мелодия.
Студенту она показалось знакомой.
– Metallica? – уточнил он, пока профессор брал в руки смартфон.
Психовский непонимающе уставился на него.
– Нет, Black Sabbath. ‘Paranoid’. Минус балл за незнание классики!
Грецион посмотрел на экран, чтобы понять, кто решил позвонить ему во время экзамена. Варианта было два: либо мобильный оператор, который думает, что люди могут взять трубку в любое время суток, либо… да, конечно, это был он.
Звонил Федор Семеныч Аполлонский.
– Алло? – прозвучало из динамика, когда Психовский взял трубку. – Грецион?
– Ты ожидал услышать кого-то другого?
– У тебя экзамен? – проигнорировал замечание Аполлонский.
– Ну конечно.
– А, отлично, у меня тоже. Но мне очень нужно с тобой поговорить, это конечно не так срочно, но я не хочу откладывать, а студенты переживут. Я уже предупредил своих, что вернусь, и вышел. Давай-ка тоже поставь экзамен на паузу, пусть спишут себе спокойно.
– Спорить с тобой бесполезно, – рассмеялся Грецион в трубку, а потом повернулся к студенту, абсолютно запутавшемуся в ситуации. – Я постучусь перед тем, как войти, потратьте это время с пользой. И ради любого на ваш вкус бога, не надо никаких дат.
Грецион Психовский хмыкнул, встал, явив миру розовые брюки и красные кроссовки – этот прикид часто называли «клоунским», на что профессор, если его упрекали, отвечал почти всегда одно и то же: «Конечно, он клоунский, это специально чтобы вас запутать и еще раз напомнить, что обертка почти никогда не соответствует содержанию. Можете считать, что я, самое банальное, конфетка – а я действительно такой! В смысле, гораздо более содержательный и полезный внутри, чем снаружи».
Профессор вышел из аудитории и закрыл дверь.
Оказавшись в коридоре, он вновь приложил трубку к уху и сказал:
– Я слушаю тебя, Феб3 мой среброкистый.
Федор Семеныч Аполлонский тоже работал преподавателем, причем в том же университете, что и Психовский – только вот судьба раскидала этих двоих по разным факультетам. Если Грецион – профессор, специализирующийся на древних цивилизациях, то Аполлонский – художник местного разлива, не мировой гений, но и не забытый всеми отвергнутый творец. Логично было предположить – судьба так и сделала, – что Федор Семеныч в любом случае будет читать лекции на другом факультете, на художественно-графическом. С точки зрения студентов, обычно самой правильной, эти двое по манере преподавания были два сапога пара – если заглянуть в групповые переписки, особенно накануне экзаменов, в этом можно убедиться сполна. Если суживать это определение, то оба они были чудаковаты, но слушать их было одно удовольствие. А еще и Грецион, и Федор Семеныч могли внезапно прервать занятие, да даже экзамен, как сейчас, ни о чем не задумываясь – да и вообще, давали много свободы и разрешали мухлевать, потому что не верили в честную игру и сами честными игроками никогда не были.
Аполлонский был посдержанней в одежде и слегка отличался от Грециона характером – два как капли воды похожих человека обычно не сходятся на долгое время, это все равно, что общаться со своим отражением, что бы там не говорили об общих интересах. Рано или поздно, такое наскучит, начнешь видеть темные проблески себя в закадычном друге, который уже через полгода – это еще если повезет – станет совсем чужим.
Так вот, художник был не столь эпатажным и бьющим фонтанами необузданной энергии, но более чудаковатым и копошащимся, склонным к абстрактным и долгим рассуждениям, которые – как там писали безымянные авторы? – мыслью растекались по древу, а потом собирались в целое озеро, где Федор Семеныч вскоре и тонул. Но когда дело касалось практического рисования, тут художнику не было равных – особенно всем нравилось то, что он не зацикливался на всяких вот этих натюрмортах и пейзажах «родной и духовно богатой земли», а практически все превращал в какой-то аналог «Властелина Колец» и вообще был без ума от драконов, в существование которых, спасибо Психовскому, даже верил.
– Ну а почему их не могло быть? – говорил профессор. – Просто здоровые ящерицы с крыльями, что в этом странного? Слушайте, да посмотрите на тварей, которых вылавливают из океана каждый день и выкладывают в соцсети. И, по-вашему, ящерица с крыльями – самое странное, что природа могла придумать? К тому же, средневековые рыцари просто не ценили прекрасное, вот и устроили окончательный геноцид драконов. И только потом уже взялись за крестовые походы, потому что геноцидить стало некого.
Аполлонский вырос на фэнтези, хорошем и плохом одновременно, но все же фэнтези, и до сих пор рубился в какие-то компьютерные игрушки, не говоря уже о книгах и фильмах. Поэтому, когда студенты спали на парах после ночи, проведенной в фэнтезийной компьютерной ролевой игре, Федор Семеныч их не трогал, а иногда даже ставил дополнительные баллы – если, конечно, приобретенный опыт отражался в их работах, и меж скучных лужаек начинали бегать орки с гоблинами.
В общем, если кратко – Федор Семеныч Аполлонский считал, что «Утро в сосновом лесу» могло быть куда интереснее, если бы вместо медведей там нарисовали драконов.
– Замечательно, что ты меня слушаешь, – раздалось по ту сторону трубки. – У меня для тебя прекрасные новости – после экзамена можешь собирать вещи, я купил нам два билета на…
– Надеюсь, не на оперу? – уточнил Психовский. Здесь интересы парочки тоже шли вразрез – Аполлонский заслушивался классическими операми, желательно на фэнтези-тематику, а Грецион такой пытке предпочитал рок-оперы.
– Нет, ты что, пока еще ничего такого, на что мы могли бы пойти вместе, не придумали. И спасибо, что перебиваешь. В общем, на зимние каникулы мы с тобой отправляемся в небольшой-круиз путешествие. С Днем Рожденьица, как говорится.
– Он у меня вообще-то не сегодня, – хмыкнул Психовский просто так, из вредности.
– Ох уж эти Козероги! – возмутился художник по ту сторону сетевой изгороди. – Вечно чем-то недовольны, я ему делаю приятное, а он… Родись ты каким-нибудь Водолеем….
– Ты опять о Зодиака? Слушай, даже я, верящий Шумерам как себе…
– Да, опять о них! Потому что ведешь себя, как типичный Козерог, – еще раз посчитал нужным добавить Федор Семеныч. – В том-то и соль, что твой День Рождения мы отметим прямо в дороге. Так что давай, выше нос, выше голову, выше все, что только можно – и хватит быть недовольным!
– А я был бы доволен, – Психовский закатил глаза, но собеседник этого, по понятным причинам, не увидел, – если бы ты предупредил меня заранее, хотя бы за пару недель.
– Тебе известно такое слово, как сюрприз?
– К твоему сведенью, не все сюрпризы – приятные, – вздохнул профессор. – У меня нет сил никуда тащиться – вот честно. Может, мы как-нибудь устроим это в другой раз?
Аполлонский взревел – ну, скорее заблеял как барашек.
– Упертость – твое второе имя. Если ты не хочешь, то я прямо сейчас возьму и сдам эти билеты…
– А куда хоть мы с тобой поплывем?
– А вот это узнаешь на месте! Завтра отчаливаем, и я тебе умоляю, не отправляй никого на пересдачу, иначе испортишь нам весь отпуск.
– Я, конечно, понимаю, что со мной спорить бесполезно, но с тобой – еще хуже, – профессор сдался. – Но и я не сумасшедший, портить свой юбилей не собираюсь. Смотри у меня, если что не так…
Улыбка ползла по лицу профессора топленым маслом.
– Ты Психовский, – решил пошутить Аполлонский. С шутками у него, кстати, тоже было тяжеловато – не считая старых-добрых анекдотов про Штирлица.
Не услышав смеха в ответ, художник переключил тему:
– Ладно, проехали. Кстати, сколько тебе там стукнет?
Грецион озвучил цифру – ему должно было исполниться пятьдесят, вел себя на тридцать, ощущал на все двадцать, да вот только выглядел на шестьдесят – из-за бороды. Аполлонскому он назвал все эти возрасты.
3
Феб – одно из имен Аполлона. Один из постоянных эпитетов этого бога – сребролукий. еще одно имя для бога Аполлона. Почему-то греки не могли остановиться на чем-то одном.