Мёртвый город

— Ну что, — втаптывая окурок в асфальт, произнёс я, — все готовы?

— Готовы, командир, — отозвался за всех Лёд.

— Погнали!

[1] Terra incognita — (лат.) неизвестная земля.

[2] Will to Live — Новый мир.

Глава 26. Недоразумение

Удалившись от блокпоста на километр, мы сошли с дороги на какой-то очередной пустырь, долженствовавший, судя по вросшему в грунт едва ли не по верхний срез гусениц экскаватору, стать стройплощадкой, но ввиду известных обстоятельств заросший густой травой и зарослями кустарника. Мин, на которые бинокль, согласно заверениям Призрака, должен был реагировать, замечено не оказалось, так что шли хоть и аккуратно, чтобы не поломать ноги о возможные неровности, но без опаски. От забора, когда-то огораживавшего пустырь, осталось лишь напоминание в виде ржавых обрезков стальных труб, что едва заметно — без оповестившего о наличии металла визора бинокля и не заметил бы — торчали из земли. То, что хозяйственные местные прихватили ставшее бесхозным, дело, конечно, правильное, металл в хозяйстве всегда сгодится, и не важно, профлист это, арматура, труба, профиль ли, — всё в дело пойдёт. Хоть в строительство, хоть на перековку во что-то нужное. Странно только для меня было одно — почему спилили, а не выкопали. Расточительство ведь какое. Сколько же килограммов пусть и хреновой, но всё же стали осталось торчать в земле без дела. И почему экскаватор тогда не разобрали — тоже неясно. Вот ерунда ерундой, к делу не относящаяся, а жутко интересно стало, и хоть ты тресни — будет зудеть ещё долго. Посему я, благо шёл в голове нашей цепочки, забрал чуть в сторону к машине с целью осмотреть вблизи.

Ничего не прояснилось. Экскаватор как экскаватор. Покрыт грязными разводами прибитой дождями пыли, не смытой до конца, в силу чего свой первоначальный белый цвет сменил на серый. Ковш на месте, отвал тоже. Стёкла в кабине целые, только грязные. Забрался, открыл (ну и тугая, зараза!) дверь — ничего необычного. Да и обычного, к слову говоря, тоже.

— Ты тут чего надеялся отыскать, командир? — поинтересовался Кузя, когда я спрыгнул с экскаватора на землю. — Алтарь сатанистов? Или какой-нибудь тайник?

Я, так и не определившись с ответом, пожал плечами. Что поделать, одной загадкой в жизни больше. Впрочем, забудется быстро. Правда, иногда будет вспоминаться — и каждый раз не к месту. Такие уж выверты сознания-подсознания случаются, всякое бывает. Не заморачиваюсь, просто забавно.

— Идём дальше? — оглянувшись по сторонам, спросил Лёха. — Не нравится мне тут. Торчим, как хуй в чистом поле, на виду у всех.

— Хуи, — поправил я товарища и, заметив его вопросительный взгляд, пояснил. — Нас же четверо. Так что во множественном числе надо.

— И много ты членов в полях наблюдал? — хохотнув, подключился к разговору Лёд.

— Только в сказке натыкался.

В глазах у всех троих синхронно засветилась табличка с надписью «штобля». Довольный произведённым эффектом, я ещё раз приложился к биноклю и, никого лишнего не обнаружив, шагнул в намеченном ранее направлении. Троица, переварив услышанное двинула за мной следом.

— Шёл, стало быть, колдун по полю, — громко вещал я, не оглядываясь, — да увидел, как два мужика орут.

— Чи-во?! — хором осведомились мои товарищи.

— Такое древнерусское слово — орало — доводилось слышать? В крылатой фразе одной хотя бы.

— А, это, — спустя пару секунд раздумий отозвался Лёд, — перекуём мечи на орала, да?

— Оно самое, — подтвердил я догадку. — Сельскохозяйственный инвентарь такой, для всякой крестьянской деятельности. Стало быть, мужики те землю возделывали.

Сделав паузу, я осмотрелся по сторонам. Интересно, а вот эту землю возделывать будут, или так пустырём и останется до неведомой поры? Впрочем, какое моё дело. Так, внутренний хомяк полюбопытствовал, да и успокоился практически сразу.

— И вопрошал колдун, что мол, православные, сеете, — продолжил я сказку. — И ответили мужики, один, что пшеницу, а второй — хуи.

Мои непритязательные слушатели хором заржали. Как мало людям надо для счастья. Впрочем, чего греха таить, я и сам до плоских шуток падок. Особенно в те моменты, когда не надо изображать из себя приличного человека. Хохотнул и сам, и продолжил:

— Сказал тогда колдун первому, чтобы пшено у него уродилось золотое, а второму, — снова усмехнулся, — что — пояснять, полагаю, не надо.

— И что, целое поле выросло? — подал голос до сих пор молчавший Кузя.

— Два, — воздел я кверху согнутую в локте левую руку с отогнутыми большим и указательным пальцами. — С пиками точё… хэ-хэ, не тот анекдот… с пшеницей и с удами срамными.

— Ты чего, — поинтересовался Лёд, — с Кэпом и Садко переобщался? Заговорил так посконно.

— Матом в спокойной обстановке, — последовал от меня ответ, — говорить стараюсь поменьше. Вот то ли дело в бою…

Можно было бы рассказать товарищам байку про то, как лингвисты прошлого анализировали боевые действия Второй мировой и сделали наблюдения о благотворном влиянии обсценной лексики на время, требуемое для отдания команд, что якобы и стало одной из причин эффективности советских войск по сравнению с немцами, японцами и прочими воевавшими, но пустырь мы уже покинули, выйдя на не особо широкую улицу. Расслабон в сторону, о чём я товарищам и сообщил, снова максимум серьёзности и тишины. Электронный прибор наблюдения пока ничего подозрительного не показывал, но не идти же с ним перманентно, разглядывая каждую стенку. Да и всё равно не любую он «просветит», не боевая ведь, как предупреждал Призрак, модель.

— У меня нехорошее предчувствие, — пробурчал Лёха, когда мы достаточно прилично углубились в городскую застройку. — Да и какие-то шевеления мерещатся.

Ответить ему я не успел. Собственно, в этот самый момент мы вывернули на какую-то улицу пошире, метров через тридцать от поворота перегороженную вполне приличной стеной. На вершине которой шевеления заметил уже я. Да весьма недвусмысленные. Уж направляемое в мою сторону ружьё каких-то иных толкований кроме желания его обладателя в меня выстрелить вряд ли будет иметь. Проорав «к бою!», я широким веером свинца полоснул по верху. Выстрелили мы с тем, кто нас поджидал, одновременно. Вражеский стрелок, напуганный моей очередью, укрылся, рядом заорал трёхэтажным матом Кузя.

— Лёха, Лёд, стену на прицел! — громко распорядился я и в два прыжка оказался рядом с раненым. — Прикрывайте!

Левой рукой я ухватил младшего за эвакуационную петлю разгрузочного жилета. Прижав приклад автомата к боку, я коротко бросил «отход» и, держа под контролем пространство перед собой, побежал вперёд. От ранения Кузя, надо сказать, отошёл быстро и, благо тащил я его спиной вперёд, начал стрелять. Смысл сего до меня дошёл не сразу — лишь после сильного удара в затылок. Хорошо иметь шлем — так лишь оступился и едва не кувыркнулся мордой в асфальт, а вот без него пораскинул бы, хэ-хэ три раза, мозгами.

— У-у-у, су-у-уки, шлем поцарапали! — картинно взвыл я, едва мы оказались за поворотом, и опасность осталась где-то позади. — Что делать будем?

— Для начала отпусти меня, — донеслось откуда-то снизу. — Ничего серьёзного со мной не случилось, просто дробь по ногам прилетела.

Я, нервно усмехнувшись, выполнил Кузину просьбу. Это от удара в голову я таким рассеянным стал, интересно, или просто на нервной почве забыл? Кузя прошипел что-то явно непотребного содержания, стиснув зубы, расстегнул аптечку, из которой извлёк пачку обезболивающего и бинт.

— Воды, — протянув руку, распорядился он. — Уй, бля, неприятно-то как!

Лёха передал брату флягу. Тот выдавил из блистера таблетку, запил и начал бинтоваться. Я отошёл и быстро выглянул из-за угла. Шевелений на стене не заметил, выстрелов не последовало.

— Говорить выходи, — прокричал я, нарушив установившееся затишье, — а то зажигалкой ёбну!

Проорав это, я снова укрылся за стеной. Несколько секунд было тихо, затем с той стороны последовал отзыв: