Страница 44 из 70
Здесь были и женщины, и грудные дети. Тоненькие ручки копались в земле, мешаясь с отростками бамбука. Все сидели тихо, матери не окликали детей. Можно было подойти лесом вплотную к этим людям и ничего не увидеть сквозь частый строй бамбуковых стволов, не услышать ни шороха, ни звука. Стволы покачивались и звенели на легком ветру, люди молчали. Они были тише, чем лес.
Их деревни остались позади: сожженные пожаром, истоптанные слонами. Лес стал их домом, молодые побеги бамбука – пищей. Но райоты не забывали своих пожарищ. Они еще надеялись вернуться в родные селения, не для того, чтобы ползать в пыли у сапога саиба, а для того, чтобы вновь построить свой дом на освобожденной земле. Ружейные стволы торчали за спинами у крестьян, старики держали длинные самодельные копья, острые пики покачивались меж стволов.
Райоты сидели тихо, они ждали чего-то.
Вот затрещал лес, слегка качнулись тонкие суставчатые стволы. Человек пробирался меж деревьев.
Он показался среди стволов – молодой, невысокий, в темной повязке оружейника на запыленных волосах.
– Вести! – закричал человек. – Я принес вам вести, райоты!..
Сразу ожил лес; ломая ветви, в плотную кучку сбились люди.
– Вести!.. – передавали друг другу. – Вести от Чандра-Синга!..
– Читай, вестник! – зашумели голоса.
Оружейник поднял длинную полоску бумаги, исчерченную значками.
– Пушки идут в нашу сторону! Большие орудия из Калькутты!
– Пушки!.. Большие пушки!.. На помощь саи-бам! – заволновались райоты.
– «Тяжелые гаубицы, мортиры!.. Скорострельные пушки», – перечислял оружейник, глядя в письмо.
– Мортиры? О-о!.. Гаубицы!.. Скорострельные пушки! Нам такие орудия нужны.
– Поезд идет по нашим местам. При нем есть наши люди… Чандра-Синг идет с поездом.
– Чандра-Синг!.. О-о!.. Наш Чандра-Синг…
– «Джайхар, Бхагпут, Ранпур, – читал оружейник. – Так идет поезд саибов. Он идет к Дели».
– Ранпур!.. Джайхар!.. – Это наши места, наши деревни!
– Мы не пропустим эти пушки к Дели!..
– Не пропустим! Грудью встанем на их пути.
Оружейник опустил письмо.
– Конечно! – сказал оружейник. – Этот поезд не дойдет до стен Дели.
Он бамбуковой палочкой начертил две-три линии на земле и в одной точке крепко ткнул палкой в землю.
– Здесь! – сказал оружейник, – деревня Ранпур и путь к реке. Здесь мы перехватим поезд. Чандра-Синг поведет их как надо.
– Мы засядем в домах! – зашумели крестьяне. – Да! Дома наши пусты, но мы вернемся. Мы засядем в домах и перехватим пушки саибов.
– Да, да, райоты!
Рунават, хранитель воды, старик-крестьянин, с болезненным строгим лицом, вышел вперед. Он ткнул в землю не стариковским посохом, как прежде, а древком длинной самодельной пики.
– Да, крестьяне!.. Приготовьтесь!.. Перережем путь саибам!.. Не пропустим их к Дели, к нашему сердцу…
– Крестьяне, в путь!.. Приготовьтесь, ранпурцы!..
– В путь!.. В путь! Ранпур близок.
Снова стало тихо. Бамбуковые стволы слегка разомкнулись, пропуская людей, и скоро сомкнулись снова. Они стояли спокойно, чуть зыблясь на теплом ветру, позванивая суставами молодых побегов, точно никого и не было сейчас в лесу и ничего не говорили крестьяне, а эти голоса, легкое движение и шум только приснились испуганным птицам.
Глава двадцать шестая
ЙОГ С ПИСТОЛЕТОМ
Водонос не лгал. За лесом была дорога, загородки для скота и селение: два ряда бедных туземных домов, выстроившихся по сторонам длинной улицы.
Поезд капитана Бедфорда медленно выкатывался из леса на дорогу. С трудом брели солдаты. Колеса хлюпали по жидкой грязи.
Из-под навеса одной телеги высунулась девичья голова, прикрытая краем белого узорчатого сари. Лела внимательно оглядела край леса, дорогу, крестьянские дома. В селении было тихо, нигде ни дымка, в прорезах окон темно и пусто. Должно быть, и здесь крестьяне оставили деревню. Где же круглый пруд, о котором говорил Чандра-Синг?
Вот он, посреди деревни, и большой дом у самого пруда. У Лелы забилось сердце: ей показалось, будто чья-то голова мелькнула в узком прорезе окна.
Головная часть отряда уже прошла половину деревни. Капитан Бедфорд шел пешком и беседовал с Джоном Блэнтом.
Они поравнялись с большим домом, стоявшим подле пруда посредине деревни. У ограды дома сидел человек.
Человек был так примечателен, что капитан невольно остановился.
Он сидел, пригнувшись, скрестив ноги, на облезлой леопардовой шкуре. Лоб его и щеки были расписаны красными и черными полосами. Он был почти гол, только бедра прикрывала полоса черной ткани. Голова и всё его тело были обсыпаны пеплом. Худые плечи человека тряслись под пеплом, он медленно перебирал руками черные четки, тихо покачивался и смотрел в землю, точно не замечал ни солдат, ни пушек, ни остановившихся перед ним офицеров.
– Глядите, Блэнт! – сказал Бедфорд. – Это йог.
Блэнт пожал плечами.
– Фокусник, что ли?
– О, нет, – святой, философ, отрешившийся от всего земного, человек, одетый пеплом, познавший божество. Я много таких видывал в Бомбее, милый Блэнт. Йоги по двадцать-тридцать часов подряд могут сидеть вот так, перебирая четки и размышляя, без еды, без сна. Вы можете колоть булавками такого йога, поджигать ему ступни, – он ничего не почувствует.
– Я тронул бы шкуру этого философа штыком, – желчно перебил капитана Блэнт. – Хотел бы я посмотреть, как он не почувствует…
Лейтенант не договорил. Индус пригнулся, быстро сунул руку под леопардовую шкуру и выхватил из-под нее пистолет.
– Ба-бах!.. – в ту же секунду он разрядил пистолет в Блэнта, и лейтенант упал с простреленной головой.
– Д-э-э-эн! Д-э-э-эн! – протяжный крик индусов пронесся над деревней.
Всё ожило, застучало, зашумело. Головы повысовывались над плоскими кровлями, оглушительно затрещали выстрелы. «Засада!..» Смятение началось в головной колонне.
Капитан Бедфорд издали видел, как первая орудийная упряжка остановилась, как его люди заметались и побежали в разные стороны.
– Назад!.. К орудиям!.. – кричал капитан; его никто не слушал. Остальные пушки продолжали по инерции медленно выкатываться из лесу на дорогу. – Назад! – кричал капитан. Он видел, как погонщик отчаянно тычет переднему слону железной палкой в шею, как секунду спустя раненный в спину слон мечется между домов, подбрасывая свою тяжеловесную упряжку. Носилки, в которых несли Дженни, вдруг дрогнули и накренились, полотняные занавески захлопали по ветру, как паруса шхуны, попавшей в шквал, и носильщики побежали прочь от носилок.