Страница 35 из 70
Много дней Лела слушала удары весел по воде, плеск реки и негромкий говор лодочников. Она сидела тихо под плотным травяным навесом, прижимая к груди бамбуковую палочку, полую внутри, с двух концов запечатанную воском. В палочке было письмо, которое ей поручили передать. Она повторяла про себя наставление Чандра-Синга:
– Пойдешь вверх по реке, правым берегом, – сказал ей Чандра, – с того места, куда привезет тебя лодка. Увидишь песчаный откос и одинокое дерево, тамаринд, над самым откосом. Здесь сверни в лес, иди прямо на север лесом, не бойся ничего. Увидишь плешины в лесу, выжженные места, иди дальше через плешины. Костры увидишь, опаленный лес; не бойся костров, не бойся горелого леса, иди всё дальше, дальше. На лужайке в лесу увидишь пустой оставленный храм, храм обойди и тропинкой с правой стороны выйдешь к деревне. Посреди деревни – круглый копаный пруд. Смело иди к большому дому у пруда, спрашивай начальника, джемадара. Выйдет начальник, скажи ему: «Тигр идет на водопой». А он тебе ответит: «Охотник ждет в кустах». Тогда отдай джемадару запечатанную палочку с письмом, он будет знать, что с нею делать.
«Тигр идет на водопой, – повторяла про себя Лела. – Что это значит?»
Никто не мог объяснить ей значения этих слов. Лодочники гребли день и ночь, хмуро переговариваясь между собой, они даже не глядели на Лелу.
У стен Аллахабада лодка из мутных вод Ганга вошла в светлые воды Джамны. Здесь начиналась земля Доаб – страна Двух Рек, огромным треугольником легшая между Гангом и его притоком Джамной. Течение здесь было быстрое, лодка боролась со встречной струей. Бамбуковые заросли на берегу сменились безлесной равниной, потом пошли холмы, колючий кустарник, и снова леса.
Через много дней лодка остановилась у песчаного мыска, где в воды Джамны вливался какой-то узкий безыменный приток с поросшими лесом берегами. Лела простилась с лодочниками и вышла на берег. Чандра-Синг дал ей три серебряные рупии на дорогу. Две из них Лела отдала лодочникам: они всю дорогу делились с нею хлебом. На третью рупию она хотела купить еды в прибрежном селении.
Но первая встретившаяся ей на краю селения крестьянка – худая, истощенная – покачала головой.
– Спрячь свои деньги, девушка! – сказала крестьянка. – Ты не найдешь во всей деревне и горсти риса. Здесь прошел недавно отряд саибов. Только труху и мусор оставило их войско по крестьянским кладовым… На, возьми хоть это!..
Она положила ей в ладонь горсть белой сушеной мякоти саговой пальмы.
– Спасибо, сестра! – сказала Лела.
Женщина вгляделась в цветной узор на ее белом платке, в прозрачные синие браслеты на сожженных солнцем смуглых руках и спросила:
– Куда ты идешь, раджпутанка?..
– К родным, в дальнее селение, – ответила Лела.
– Не ходи правым берегом! Перейди речку вброд, иди левым. Солдаты саибов бродят по правому берегу.
– Спасибо, сестра! – сказала Лела.
Она пошла вверх по реке, лесистым правым берегом, как сказал ей Чандра-Синг.
Глава двадцатая
ПУШКА „ПОЛКОВНИК ВИЛЬСОН"
Инсур взял себе в помощь только двоих человек: Лалл-Синга и молодого оружейника Застру, из бывших рабочих Арсенала.
Брошенные штурмовые лестницы валялись вокруг взорванного здания Арсенала, камни, рваные стальные полосы фризовых заграждений. Наружные ворота чудом сохранились, сохранились и железные брусья, защищавшие их изнутри.
За воротами была мертвая тишина.
Инсур с товарищами взобрались на навороченную взрывом груду камней и осторожно спрыгнули вниз.
По ту сторону стояли две поврежденные взрывом пушки. Мертвец, давно иссохший, в форме лейтенанта королевских войск, валялся рядом.
Они шли дальше, пробираясь среди почерневших камней.
– Вот! – сказал Лалл-Синг и с улыбкой откинул носком сандалии обгорелый уголок сержантского обшлага. – Всё, что осталось от сержанта.
– Не смейся! – сурово сказал Инсур. – Сержант поступил как храбрый человек.
Лалл-Синг замолчал.
Они спустились в подземелье. Оружейник шел впереди.
Запах сырости и смерти ударил им в ноздри. Инсур остановился.
Город отдаленно шумел над их головами. До самого рассвета не затихал шум на людных улицах Дели, – на улице Водоносов и улице Оружейников, улице Ковровщиц и улице Кузнецов. Красные куртки пехотинцев и голубые конных соваров пестрели в переулках и на площадях. Крестьяне стали табором на Конном Базаре. В домах богатых купцов притихли, стало шумно на площадях.
Повстанцы стекались в крепость со всех концов Верхней Индии. «Дели, наш Дели!» – Это имя повторяли, как призыв. Древняя столица первая подняла знамя большого восстания, и теперь оно охватывало всё новые и новые области. Сюда стремились райоты из восставших деревень, сипаи из дальних и ближних военных станций. По плавучему мосту через Джамну тряслись крестьянские повозки, в полном боевом порядке проходили полки. Иной раз целая военная станция, поднявшись в одну ночь, выходила в поход и прибывала в Дели.
На Серебряном Базаре до поздней ночи не гасили огней, сипайская вольница шумела, располагаясь на ночлег.
«Держаться старых знамен, каждый сипай при своей части!» – выбросили лозунг повстанцы. На базаре так и расположились: восточный угол – Девятый полк, южный – Тридцать седьмой.
Все различия рангов были уничтожены. «Каждый, кто обнажил меч в этой священной войне, достоин равной славы!» – объявили сипаи.
Серьезная опасность грозила повстанцам Дели. Инсур знал это лучше, чем кто-либо другой: в крепости было слишком мало пороха и снарядов. Пушки на стенах Дели каждый день грозили замолчать из-за недостатка ядер и бомб. Запасы пороху и боевого снаряжения решали сейчас судьбу восстания.
Британцы взорвали центральное здание Арсенала. Но Инсур помнил: в старом Арсенале были потайные кладовые в боковых ходах, отделенные от центральных многофутовой каменной кладкой, тысячепудовыми гранитными плитами и землей. Может быть, не всё уничтожено взрывом.
Все трое медленно подвигались вперед. Откуда-то сбоку просачивался слабый свет. Ласкар-оружейник останавливался каждую минуту и приглядывался к развороченным плитам.