Страница 51 из 72
— Ох, барыня, гнали бы вы взашей этого гусляра! — советовала Настасья. — Кабы худа не случилось. Не одна девка за того Ставра слезами умывалась.
— Я же не девка какая-нибудь! — отмахивалась Марина.
— А то я не вижу, как вы глядите на него! Чисто кошка! Куды токмо холодность девается! И чем он вас приворожил, паскудник этакий?
— А чем тебя Бермята приворожил? — усмехнулась Марина. — Не беспокойся, Настасья. Я знаю, что мне со Ставром быть не судьба. Не из тех он мужиков, кто семью заводит. Больно беспутный. Боюсь я, что не проживет он долго с таким стремлением постоянно дразнить гусей.
— Да, почитай с того света вы его с василиссой вытащили, — согласилась Настасья. — А все одно. Поосторожней вы с ним, барыня. И отдыхайте почаще. Мыслимое ли дело, столько работать? Вона, в прошлый раз аж в обморок упали. Не иначе, как от переутомления.
Марина усмехнулась, но спорить с Настасьей не стала. Как ей удобно, так пусть и думает. Не рассказывать же о своем мире и о Андрее! Настасья не поймет. А обморок… да ладно, со временем забудется. Вон, даже и Ставр не разу о нем не напомнил. А ведь первый кинулся на помощь и людей позвал!
На самом деле, Ставр не упоминал об обмороке вовсе не потому, что ему не было любопытно. Напротив. Он прямо-таки извелся от распиравших его вопросов. Однако ж задавать их не спешил. Отчасти потому, что понимал, что ответов на них, скорее всего, не услышит, а отчасти потому, что и слышать-то этих ответов не хотел. Прошлое оно и есть прошлое. И пусть там остается. Ну, показался он баронессе похожим на какого-то ее знакомого, так что ж теперь? Однако вредный внутренний голос злорадно возражал, что вряд ли это был только знакомый. Баронесса назвала его просто по имени. Да еще и в обморок бухнулась. Что, часто это происходит? Судя по рассказам местных сплетников — никогда. Напротив, баронессу упрекали в излишней для женщины холодности и строгости. И Ставр не мог с этим не согласиться. Вряд ли баронесса об этом помнила, но первый раз они встретились отнюдь не тогда, когда Горислав приволок ей в поместье безжизненное тело гусляра. Нет, Ставр ее видел раньше, на площади, когда выступал. И сразу заприметил в толпе. Темные, стянутые в узел волосы, строгое платье, ледяные серые глаза… баронесса казалась прекрасной безжизненной статуей, неведомо как занесенной издалека. Весь ее облик был необычным, нездешним. Да и вела она себя совсем не так, как знакомые Ставру девки и бабы. Хотя…
То, что своего ребенка лекарка родила не от мужа, Ставр заподозрил сразу же, как только увидел парадный портрет барона де Ривароль. Двое темноволосых родителей и белокурая, голубоглазая дочка. Ага, как же. Кому другому такую лапшу на уши вешайте. А Ставр повидал мир. И научился неплохо разбираться в людях. Интересно, и кто же осчастливил баронессу ребенком? Смазливый паж? Велеречивый сосед? Заезжий рыцарь? Впрочем… какая ему разница? Хотя… Ставр сжал и разжал кулаки. Муки ревности он испытывал впервые в жизни, и новые ощущения ему определенно не нравились. Да какое дело ему, гусляру, с кем грешила баронесса? Почему его это вообще интересует? Да потому! Потому, что по сведениям все тех же сплетников (а глаза у них очень острые, ничего не упустят), баронесса сторонилась мужчин, и ни один из тех, кто пытался к ней подкатиться (а таких было не мало) не мог похвастаться даже брошенным в его сторону благосклонным взглядом! Вряд ли баронесса так сильно изменилась всего за несколько лет. Наверняка, она и в юности была не менее строга. И если кто-то был в ее жизни помимо мужа, то явно не случайно и не иначе, как по великой любви.
Последняя мысль угнетала Ставра больше всего. А вдруг баронесса до сих пор любит этого человека? Вдруг она будет хранить память о нем до конца своих дней? Господи, да ему-то чего с этого?! Все равно никогда баронесса не обратит свой взгляд на гусляра! Никогда не сочтет его равным и достойным! У нее титул, богатство, связи, а он? Бездомный бродяга, которого многие князья страстно желают вздернуть на центральной площади за его песни! Вот ведь как судьба повернулась… а все могло сложиться иначе. Совсем иначе. Ведь родился-то Ставр в боярской семье. И первых десять лет как сыр в масле катался! Однако потом отец влез в какой-то государственный мятеж, и князь в наказание истребил всю его семью. Ставру удалось выжить чудом. И то потому, что он как раз на площадь сбежал посмотреть на скоморохов. Что ему было делать? Он пристал к бродягам, в подручные к слепому гусляру. Тот научил Ставра многому, но главное — видеть людей. Воистину говорят, лучше слепые глаза, чем слепое сердце. Многое они перетерпели. Ставр просил милостыню, воровал, замерзал, и, может, сдох бы где-нибудь под забором, если бы после смерти своего наставника не решился пойти в дружину. Там, по крайней мере, хотя бы кормили досыта. Ставр быстро выбился в десятники, а спустя несколько лет и в сотники. Однако судьба снова подкинула ему испытание. Во время штурма он попал под осадную башню и больше уже не мог махать мечом. Хорошо хоть жив остался. Пришлось вспоминать былые навыки и браться за гусли. Благо, попутешествовавший по городам и странам Ставр знал множество песен и историй. Он и сам удивился тому, насколько быстро стал знаменитым. Князья, заслушавшись его песнями о военных походах, порой щедро одаривали. А порой пороли и в поруб сажали, когда Ставр пел что-нибудь им не по нраву. Да разве ж песню удержишь? Вот и Мирослав отметился, приказал выпороть плетьми Ставра вместе с Никоном, его дружком скоморохом. Так они на пару и из порки балаган устроили. Ржали как кони да острили.
— Ну, что? Спину-то поправили? — ерничал Никон, когда Ставра после экзекуции волокли в поруб. — Какова баня?
— Ничего, хороша. Для тебя еще остались веники, — зубоскалил в ответ Ставр, наслаждаясь яростью Мирослава.
Великого князя можно было понять. Ведь выпороли же смутьянов, раны солью посыпали, в поруб ведут, а они все шутки шуткуют. А уж как Мирослав бесился, когда им из этого поруба бежать удалось! Ничего, добрые люди — они везде есть. И не князьям гусляру рот затыкать. Ославит по городам и весям пуще прежнего! Однако ж дьюла плетьми не ограничился. Смертным боем бил, руки огнем жег, псам тело кинул. Ставр уж подумал было, что смерть его пришла. Однако, безносая осталась ни с чем и на этот раз. Горислав привез гусляра к лекарке, а она, призвав на помощь ведьму, вытащила его с того света. И руки вернула. Да как вернула-то! Теперь Ставр снова может на мечах биться! Видно, зря он простому люду сказки страшные про ведьм сказывал. Всякие среди них есть. Ведь видит Бог, не поверил гусляр баронессе, когда сказала она, что ведьма за свои услуги никакой платы не спросит. Ан так и есть! Ни душу с него не требуют, ни иного чего. Да и не держал его никто в Ласково. Дескать, иди на все четыре стороны.
Однако уйти Ставр не мог. Словно держало его что клещами. Что, что… да понятно что. Сколь девок влюблялось в него безответно? Он и в ус не дул. А теперь вона как получилось. Не светило, не грело, да вдруг и припекло. Как огнем прихватило. Жизни не рад стал, сна-покоя лишился. Вставал засветло, ложился затемно, только бы ее увидеть, словом перекинуться. Сколько Ставр стран объездил, сколько девок видал, а не одна из них баронессе в подметки не годится. Сама строгая, а к людям с бережением относится, внимательно. Да и его, гусляра, за ровню считает. Ни высокомерия, ни презрения не выказывает. Потому как не чувствует. Уж это-то Ставр видел! При ней и Бермята ровно не слуга, а старший родич. Да и Настасья на обычную ключницу не похожа. Весь дом у нее по струнке ходит! А Дуся, которую, как говорят, баронесса у князя какого-то купила? Подружка дочкина, и все тут! Да разве ж Ставр не слышал сам, как баронесса выговаривала Зоряне, что со слугами нужно обращаться вежливо? Гусляр даже сначала думал, что помстилось ему сие. Однако ж разговоры такие он слышал постоянно. И дочка у баронессы росла на загляденье. И грамоте училась с охотой, и мать слушалась, и к людям тянулась. А коли бы еще не будила она у Ставра мысли темные о прошлых увлечениях баронессы, совсем бы все хорошо было. Черт! Да о чем он опять думает?! Однако не думать Ставр не мог. И не чувствовать не мог. Ревность отравленным вином растекалась по всему телу и не давала ни спать спокойно, ни есть, ни даже дышать. Одно и утешение — с Бермятой на мечах сразиться, глупости из головы выбить.