Музыка Океании

Аластор опешил от этого предложения.

— Вы серьёзно? Вы даже не знаете, кто я.

— Я знаю, что вы хороший человек. И ещё я видела, когда вы помогли мне взобраться… я видела… — она протянула к нему руку и положила ладонь на рукоятку пистолета на поясе, скрытую за плащом. Аластор вздрогнул от этого жеста. — Вы тот, на кого можно положиться, вы сильный. Вы всё можете сделать. Вы ведь сказали, что не знаете, зачем вы здесь. Верно, это сами боги послали вас ко мне. Молю вас, мне больше некого просить!

Аластор смотрел на неё, в её сумасшедшие дикие глаза, пытаясь понять, что ей известно о нём или что она думает. С другой стороны, услышав это предложение, он моментально обрёл цель, которой был лишён всё это время. Гончая не получает удовольствия от бега, когда ей некого выслеживать. Без цели Аластор был никем.

Он положил свою широкую ладонь поверх её руки. Она была горячей. Аластор сжал компас в кулаке, затем поднёс к глазам и рассмотрел получше. Стрелка задёргалась, указала на север и замерла. На другой стороне была гравировка: «Никогда не теряйся» — гласила надпись.

— Я позабочусь о них. Я обещаю. — произнёс он тихо, так, что голос почти потонул в стуке колёс. Затем он убрал компас в карман пальто.

— Спасибо вам! — она моментально изменилась, стала такой умиротворённой и счастливой. — Найдите их. Они где-то в Термине. Мои дочки… Вестания — это старшая, ей семнадцать лет, у неё тёмные волосы, как у их отца. Она очень смелая, очень сильная, я уверена, что она хорошо заботится о сестре. Вот только… они плохо ладили, надеюсь, у них всё хорошо. Теренее двенадцать, настоящая красавица, у неё волосы светлее, она очень добрая, ласковая девочка. Я умоляю вас, помогите им!

Он понял, что она сейчас потеряет сознание, поэтому взял её за руку и слегка приподнял. В ответ её кисть что есть силы вцепилась ему в локоть, так, что было ощутимо даже сквозь верхнюю одежду.

— Как вас зовут? Чтобы они поверили мне. — Спросил Аластор, испугавшись, что она не успеет ответить.

— Алкиона. — Прошептала она, закрывая глаза. — Меня зовут Алкиона.

Это значит «зимородок». Раньше говорили, что зимородки после смерти супруга не едят и не пьют, лишь громко и скорбно кричат в одинокое полотно неба.

— Просто покажите Теренее компас. Она такая хорошая… Я никогда их не увижу больше, — слёзы побежали по её щекам, она начала плакать навзрыд. — Пожалуйста… кириос… помогите мне… — вырвалось у неё сквозь рыдания.

Аластор достал пистолет. Массивный глушитель уже покоился на дуле. Скорее всего, шум колёс тоже сыграет им на руку.

— Всё будет хорошо, Алкиона, — сказал он тихо. — Я помогу вам.

Она приоткрыла глаза, посмотрев на дуло и подставила под него голову.

— Пожалуйста! Чтобы весь этот ужас закончился, — прошептала она сквозь плач.

Аластор мягко нажал на спуск. Сдавленный выстрел раздался в тамбуре. Словно кто-то вскрыл бутылку шампанского. Кровь тут же заскользила на грязный пол, смешиваясь с талым снегом, окрашивая грязно-бурый в красный. Аластор вернул пистолет назад в кобуру, поднял всё ещё горячее тело Алкионы, поднёс его к распахнутой двери и отпустил в пропасть белой пустоши. Тело на секунду взвилось вверх, подхваченное потоком воздуха, а затем плавно свалилось в кювет вместе с тем, как поезд мчался прочь.

— Я позабочусь о них, Алкиона, — пообещал он в распахнутую пустоту. — Так же, как и о тебе.

***

Колёса пронзительно скрежетали из-за тормозов, поезд замедлялся, и из купе люди потихоньку стали выходить в тамбур, в коридоре уже столпилась очередь. Они почти не говорили. Аластор следил за ними, лёжа на нижней полке. Некуда торопиться. И лучше не спешить. За эти три дня он больше узнал об отменённых землях и о Сопротивлении. «Призрак» был полон добровольцев, желающих присоединиться к армии революционеров. Исключением не были и его соседи по купе — семейная пара с ребёнком.

«У вас младенец, почему не позаботиться о его безопасности?» — спросил он, когда глава семьи рассказал о цели своей поездки.

«Сопротивление обеспечит нам безопасность. — Ответил на это мужчина. — Только с Алкидом возможно будущее».

«Вы знаете, кто такой Алкид?»

«Ядерная бомба свободы», — ответила женщина, оторвав глаза от младенца, что пил молоко из её груди. В этих усталых отчаянных глазах Аластор увидел странную боль.

«Ты не знаешь нас, не знаешь, через что нам пришлось пройти, — сказал её муж. — Мы не можем стоять в стороне».

Имён они не называли, и это устраивало Аластора. Имена лишние и ненужные, в них не оставалось теперь и толики смысла. Но ему нравились эти люди, сколько бы мятежа ни было в их громких словах. Ему нравилось, что они не задавали лишних вопросов, хотя могли. Когда он вернулся из тамбура после того как убил Алкиону и выкурил три сигареты подряд, глядя в белую пропасть сквозь раскрытую дверь вагона, они не сказали ни слова, не спросили, что стало с женщиной, и ни разу не поинтересовались, чем он зарабатывал себе на жизнь.

«ГОВОРИТ МАШИНИСТ, — Аластора всё ещё удивлял человеческий голос из динамиков, слишком уж они все привыкли к Диктатору. — МЫ ПОЛУЧИЛИ СООБЩЕНИЕ ОТ ЧЛЕНОВ СОПРОТИВЛЕНИЯ. ВОКЗАЛ ТЕРМИНЫ ПОЛОН ПОЛИЦЕЙСКИХ, ПОЭТОМУ МЫ ОСТАНОВИМСЯ РАНЬШЕ ПЛАТФОРМЫ. ТАМ ПАССАЖИРАМ ПОПЫТАЮТСЯ ОБЕСПЕЧИТЬ ТРАНСПОРТИРОВКУ, НО ОБСТРЕЛА НЕ ИЗБЕЖАТЬ. БУДЬТЕ ОСТОРОЖНЫ НА ВЫХОДЕ».

Отлично.

Аластор с удовольствием слушал, как в коридоре поднимается паника. Он прикрыл глаза на секунду, взвешивая свои силы. Каковы их шансы покинуть поезд? Куда идти потом? И самое главное — где искать девочек. Интересно, как выбрались они в таком случае? — Подумал он. — Возможно, Алкиона, ты зря наняла меня, власти и военные уже сделали всю работу. Что тогда? Просто позволить им расстрелять себя?

Нет. Я должен точно знать, что они мертвы. Тогда не важно, что дальше.

Он влез в карман и достал компас, что дала ему Алкиона. Стрелка лениво покачнулась влево, затем сделала полный оборот и указала на север. «Никогда не теряйся» — прочитал он на задней крышке. Бесполезно, Алкиона. Я уже потерян. Очень-очень давно.

— Эй, — окликнул его мужчина.

Аластор без интереса перевёл глаза на соседа по купе. На вид ему было около сорока, может, примерно, как Аластору. Поздний брак, единственный ребёнок, последняя надежда. Как это всё далеко, как незнакомо. Он ничего не знал об этом. У Минотавра тоже была семья. И где он теперь? Почему-то Аластор считал, что семья ослабляет человека. Он был уверен, что не прожил бы так долго, будь у него кто-то. Любые связи, любые привязанности заставляют человека забыть о самом важном — чувстве самосохранения. Может, кто-то назвал бы эту мысль эгоизмом, он называл это выживанием.

Мужчина сидел, обнимая жену за плечи, та спрятала лицо в складках его одежды, прижимала к груди ребёнка. Кажется, все эти три дня она почти не выпускала его из рук, всё баюкала, осыпала поцелуями, как самое ценное сокровище на свете. Матери и не думают о детях иначе. Для них это и есть сокровище, их жизнь, их все. Слишком странное понятие, далёкое, он знал о существовании этой привязанности, знал о её силе, но лишь как о данности, сам он никогда не чувствовал ничего подобного.

Отец семейства погладил жену по плечу, поднялся с места, оставив её одну. Она плачет, — заметил Аластор. — Боится за себя и ребёнка. Все они боятся. Трепещущие кролики, которых пригрозились зарезать. Мужчина пересёк расстояние, разделявшее их, и опустился на край полки Аластора, тот поднялся и тоже сел.

— Послушай, — прошептал он, опасливо поглядывая на жену и толпу в коридоре. — Я знаю, что ты сделал в первый день, ещё в Сцилле.

Хотел удивить меня? Или напугать? Конечно, ты знаешь. Возможно, все в вагоне, а то и в поезде знают. Я же вижу, что вы все меня опасаетесь. Из тамбура на него и теперь поглядывали пытливые глаза.