Музыка Океании

— Нэй-нэ! — строго сказала она, покачав головой. Пока девушка была на коленях, они с Анкой были одного роста.

— Эйне… — проронила Психея, но не смогла подобрать слов. — Ты моя сестра? — спросила она в надежде, что девочка поймёт.

Анка покивала.

— Она… — Психея тяжело дышала. Даже представить сложно, что она сейчас испытывала. — Она назвала меня Торна. Это моё настоящее имя?

Девочка вновь кивнула. А потом они обнялись.

***

Кжеил — теперь они знали его настоящее имя, отвёл девушек в соседний дом, там их встретила женщина — жена Кжеила. Он дал ей какие-то распоряжения на антропе, а сам пригласил Нику и Эльпис сесть за стол.

— Вана — моя жена позаботиться о мае Гладе. Если Торна хочет, она может быть на похороны. Вы — нет. — Указал он пальцем на девушек.

— Что было с ней? От чего она умерла? — спросила Ника.

Кжеил плюнул прямо на пол. Затем заговорил, сопровождая свой рассказ активной жестикуляцией.

— Мая — это та, кто мать всем уура. Она просит духи, духи слушают. Если кто болеет, мая просит — и не болеет. Много болело — Мая просила много. Духи не согласились.

— Хорошо, что они успели повидаться перед её кончиной, — выдохнула Эльпис чуть слышно. Она всё ещё плакала, утирая градины слёз со щёк.

Кжеил покивал. Девушки могли лишь догадываться, насколько хорошо он понимал их речь.

— Что теперь будет с Торной? — называть Психею её новым именем было непривычно, но Ника не хотела путать Кжеила именами инландеров. Антропы были очень религиозны и суеверны, и имена для них, скорее всего, представляли большую значимость.

— Анка научит, что делать. Дар Мая даётся по крови первой дочери. Анка маленькая. Торна будет Мая, у неё есть… — Кжеил поводил рукой возле живота, — стен.

— Татуировка, — кивнула Ника. — Отметка с таким рисунком, — она начертила в воздухе невидимую спираль.

— Да, стен — метка. — Кивнул Кжеил. — Это чтобы говорить с духи. Мая Глада сказала, помочь буладир, — он указал пальцем на Нику и Эльпис, — вы зачем две пришли к уура?

Ника набралась смелости. Перед глазами вдруг промелькнула вся их жизнь вместе с Эльпис. Жизнь, которая проходила в Элласе. Годы в Харибде, когда они были вместе, и были безгранично счастливы. День, когда они обрели себя в друг друге. Минуты славы и часы любви. Гастроли, концерты, приёмы, вспышки фотокамер. А ещё жгут, сдавливающий горло. Синяки на теле Эльпис. Чьи-то руки, которые щипают её тело, стискивают его. Всего этого может скоро не стать. И они будут счастливы вдвоём друг с другом.

— Мы пришли издалека. Сбежали из Харибды, потому что там нам нет жизни. Мы такие же отверженные, как и вы. Единственное место, где нас не будут искать — это Океания. И если легенды не врут, вы знаете, как попасть в это место.

Кжеил покивал головой задумчиво. Лицо его заметно переменилось. Было видно, что он чем-то недоволен.

— Храм уура покажем. — Сказал он после раздумий. — Туда можно отправиться. Но ты должна знать — уура против этого способа. Очень сильно против.

Глава XVIII. «Призрак»

524–527 день после конца отсчёта

Вокзал тонул в прозрачной, едва различимой вуали утреннего тумана. В то время, как Сцилла ещё не успела раскрыть глаза, скованная по-зимнему крепким и глубоким сном, порядка пятисот человек толпились на платформе в ожидании «Призрака». Расписания для этого поезда не существовало, билеты в кассах отсутствовали напрочь. «Призрак» был объявлен первым составом, который перемещался по рельсам вне ведома «Ойкуменских железных дорог». Говорили, что это был старый поезд, отправленный на бессрочную стоянку в депо, который был впоследствии отреставрирован и угнан участниками запрещённой организации, которая называла себя Сопротивлением. Они же продавали билеты на «Призрак». Большинство отчаявшихся среди тех, кто пытался уехать из Сциллы, готовы были закрыть глаза на очевидные риски. После официального отбытия «Восточного Вестника», «Призрак» был единственным поездом, уходящим прямо на восток в отменённые земли.

Но из всех них только один Аластор не знал, что он здесь делает. Ему дали шанс, сняли цепь с шеи, и эта незнакомая никогда раньше свобода пугала его. Так ведут себя дикие звери, всю свою жизнь просидевшие в клетке: если дверь вдруг открывается, они лишь неуверенно мнутся у выхода, не решаясь переступить порог. Они слишком сильно привыкают видеть перед собой решётку, так, что вид безграничного неба вселяет в них ужас.

В случае же Аластора, он слишком сильно настроил себя на смерть, чтобы отважиться жить. Глядя на обеспокоенные лица людей, на глаза, которые верили, надеялись, мечтали, чего-то хотели, столько всего себе представляли, он сам ощущал себя чужим среди них. Зачем Гектор отпустил его, когда он покорно согласился принять пулю?

Пронзительный гудок порвал мембрану утренней тишины. Сквозь серое марево тумана забрезжили два золотых глаза, и сотня голов повернулась к ним. Они все мгновенно встрепенулись, пробуждённые от дремоты. В считанные секунды вокзал Сциллы превратился в муравейник, люди все разом бросились к краю платформы, чуть не столкнув с неё более терпеливых, что уже давно стояли там. Выкрашенный в белую краску поезд стремительно пронёсся мимо первых сциллийцев, желавших спастись от смертельного рока. На миг Аластору даже показалось, что «Призрак» умчится дальше, но он всё же сбавил обороты и затормозил. Стоило лишь отскрипеть тормозам, как голос из кабины машиниста закричал что есть силы:

— Двери закроются меньше чем через минуту, или нам не дадут уехать! Кто не успеет, останется здесь!

Аластор проглотил комок в горле, и прижал трость к груди, почувствовав, как толпа сомкнула его со всех сторон. В единое мгновение паника облетела платформу. На эту минуту они все перестали быть людьми, они превратились в чудовищ, и Аластор почувствовал себя на своём месте, среди таких же, как и он.

Они стали проламываться сквозь ещё не раскрывшуюся щель дверей, вваливаясь внутрь и уносясь куда-то вглубь вагона. Аластор оказался среди первых счастливцев, кому удалось проникнуть в чрево «Призрака». Поток тел, где каждый чувствовал себя беспомощной щепой, сносимой волнами, пронёс бывшего наёмника внутрь и, оттолкнув от основного маршрута, швырнул прочь, сильно прижав к стене в тамбуре, у входа в вагон. Аластор, находясь в относительной безопасности, видел, как люди неслись, расталкивая друг друга, как кто-то упал, и как на него наступали, кто-то кричал, кто-то ругался, но все они уже были спасены. Всего через пару минут они забудут эту давку, притворятся дружелюбными, будут холить безумную толпу, утверждать, что если бы они действовали спокойно, то все успели бы войти. Они будут говорить это таким тоном, словно не имели никакого отношения к панике. Никто из них никогда не признается и даже не вспомнит, что сам расталкивал остальных, потому что в этот миг они были единым живым организмом, потеряв свою индивидуальность.

Он увидел, как двери стали защёлкиваться, вызвав испуганные вопли тех, кто ещё стоял снаружи. Он видел, как люди влезали в двери, как те зажимали их, приоткрываясь снова, словно хищное животное, пережёвывающее свою добычу. «Поезд отправляется», — объявил машинист хладнокровно, и состав сорвался с места, двери всё ещё не успели закрыться, в них продолжали протискиваться новые пассажиры, вместе с тем как «Призрак» набирал обороты. Никто из оставшихся на платформе, коих было немало, не сдавался, некоторые прыгали, хватаясь за поручни по ту сторону от вагона, кто-то срывался, отлетая на платформу, кажется, кто-то попадал под колёса поезда, «Призрак» продолжал ехать, не обращая внимания ни на что.

Тут Аластор увидел женщину, бегущую вслед за поездом. У него не ушло много времени на то, чтобы узнать её. Эта была она, из вагона «Харона», та, что обещала поставить свечку за Аластора. Её волосы выбились из пучка, она бежала, как в последний раз, кто-то из мужчин, удерживавших двери, протягивал ей руку, но догнать поезд она не могла. Лицо стало красным, кроме бескровных губ, слегка приоткрытых не то в стоне отчаяния, не то в попытке совладать с дыханием.