Страница 8 из 13
– Ох, только не туда. – Машинально положив закуску в рот, я подавился. Но не виноградиной, скрытой внутри необычно жгучей миндально-сырной массы, а от её слов. – Я там была вчера. А сегодня в таком виде не хочу там появляться. Извини.
Я закашлялся. Леди списала мой конфуз на свой шедевр и уже спешила с извинениями и водой. Я бесцеремонно отодвинул взволнованное чудо и потребовал голосом разгневанного громовержца:
– Вчера?! Во сколько? С кем? Почему я ничего не знаю?
– Успокойся. Опять подавишься, – она пришла в себя и возмутилась. – Я была там не одна. И почему я, вообще, должна отчитываться? Ты снова заступаешь полномочия. Мы об этом говорили.
Я бросил вилку и выскочил из-за стола:
– Говорили?! Ха! Да мы даже ссорились до моего инфаркта миокарда и угрозы твоего инсульта! – Я видел, как ей был неприятен мой посессионный прессинг, но пантера сделала над собой усилие и, попирая независимость, пошла мне на уступки:
– Никакого криминала. Мы отмечали папин юбилей.
– Банкет?
– Ничего значительного. По меркам моих родителей. – Я успел облегчённо вздохнуть, вернуться за стол, а леди равнодушно продолжала. – Чуть больше семидесяти человек. Коллеги с семьями и отпрысками.
– Светский раут в новом итальянском ресторане удался? – я только скрежетал зубами, заедая свои фантазии маниакального характера. Вкуса уже не чувствовал. Но старательно работал челюстями, чтобы заглушить гнев. Я смёл всё! Почти.
– Родители довольны, – она уклончиво ответила и встала из-за стола, убирая свой поднос. Прежнего настроения уже не было.
– А ты?
– Это же не мой праздник. Но в нашей семье традиция – пышно отмечать дни рождения. А мы уже два года, – она запнулась и закрыла спорную тему, – занимались переездом. Поэтому, наверстали в этом. Извини, мне нужно поработать. Пока несущественная разница в освещении. Я ведь тебя не сильно напрягаю?
Прислушиваясь к внутреннему дискомфорту, я выговорил с набитым ртом:
– Не больше, чем всегда.
Быстрыми шагами Камилла удалилась к этюднику и снова уединилась в своём субъективном мире. Оказавшись в изоляции, хищник смог сосчитать только до сорока и вырос за её спиной с чашкой кофе, в качестве символа примирения.
– Ты встревожена. Что случилось?
– Не могу уловить оттенок озера, переписываю третий раз.
– Могу помочь с критикой. – Я не проявлял открытого интереса к её художественным способностям, уяснив для себя, что излишний энтузиазм не доставляет Камилле удовольствия. Она выдавила из себя усталое подобие улыбки и, не отрывая глаз от холста, тяжело вздохнула:
– Ну хоть ты не льстишь.
Я ответил на её доверие в своей манере – бессовестно солгал:
– Я – незаинтересованное лицо. Не из числа твоих поклонников.
Леди невесело усмехнулась и попыталась отшутиться:
– Иногда это даже задевает, что ты такое равнодушное чудовище.
– Осторожно со словами, моя прелесть. Подобное соединяется с подобным.
Ни говоря ни слова, Камилла тут же вооружилась наушниками и, исключая комментарии, дистанцировалась от циника. А в следующее мгновение я загнулся. Энергетический форсинг кросс-ударов. Цель – солнечное сплетение. Жажда сплошным массивом. Хищник упал на колени и, задыхаясь от удавки, еле выдавил:
– Что. Ты. Скрываешь? – Кружка в траве, а вампира лихорадит в предмутационной ломке. Камилла обернулась. В напуганных глазах смятение. А я рычал. – Я друг. Ты можешь мне доверять. А твоя тайна… – «Нет!» – она отпрянула и оглушила меня внутренней истерикой с такой болью, что я еле вздохнул. – Твоя тайна мучает. Нас обоих. Меня! – Я уже оказался на спине с перекошенным лицом.
Камилла отреагировала немедленно:
– Что? Где? Сердце?
Я схватил её за запястье, когда она искала мой пульс, и сурово потребовал:
– Что ты можешь скрывать такого, чего бы я ни понял? Даже если б ты кого убила… – я не договорил, а надо мной в контражуре уже стоял Ангел Возмездия:
– Да ты провидец. Вот тебе настоящее бездушное чудовище. Я убила брата.
«Так, ладно. Для меня это не вопрос», – мне потребовалась минута, чтобы совладать с охрипшим голосом.
– Значит, ваш переезд был спровоцирован его кончиной?
– Переезд? – Она повернулась ко мне лицом, и я опешил. Глаза – угли. Брови сошлись на переносице, а во взгляде – гнев. – Нет, Гордон, бега. И это ультиматум. Его последнее желание.
Я рассуждал вслух под её отсутствующим взглядом:
– А мотивы?
– Документально Марк умер от острого приступа инфаркта миокарда. Как констатировали врачи – внезапная клиническая смерть вследствие фибрилляции желудочков на фоне асистолии. И это моя вина. Я несу ответственность.
Я терпеливо ждал. Она тяжело вздохнула и приняла решение:
– Мой брат был даром. Харизматичный лидер. Спортсмен борец, призёр престижных соревнований и чемпионатов. Греко-римская борьба. Экстерном школа. В восемнадцать – институт, ИнЯз. «Великовозрастен и мудр не по годам» – родительская гордость. Я – так, посредственность на фоне его феноменальных способностей вундеркинда. Но он был не просто братом, типичной родственной душой. Марк был покровителем и другом. – Фурия горько усмехнулась и, взяв в руки мастихин, всмотрелась в искусно инкрустированную рукоятку из морёного дуба. Безжизненный холодный голос приобрёл тёплые нотки. – Всё началось, когда он неожиданно увлёкся мистикой. Марк был целеустремлён и добился результатов. А потом… – Она неожиданно потрясла в воздухе мастерком и зарычала с хрипотцой, копируя интонацию брата. – Хм, сказал мне: «Во многой мудрости – много печали. Тем более, что мистика – это и не мудрость вовсе. А по большому счёту – зло. Я влип, мне уже поздно. Но тебя я защищу». Вручил мне этот коллекционный мастихин, исключил любую практику и рьяно поощрял занятия изобразительным искусством. – Камилла бережно вернула мастихин на место и повернулась ко мне спиной. – Мы близнецы, но были так близки, словно сиамские, делились даже своими тайнами. Однажды, он подошёл – напуганный и непохожий на себя. Я уже решила, что это розыгрыш. А он прошептал: «Я доигрался»…
Слова слетали с её губ. А мир постепенно терял краски. Меня накрывал тот самый галлюцинаторный бред разгневанной сырой стихии и демонического смрада.
Мокрый снегопад, туман, рёв шторма. Раскрытая фрамуга, разбитое стекло, ураганный ветер рвёт портьеру, рыхлые комья снега заваливают осколки на полу. По комнате мечется торнадо, круша на своём пути мебель и стены. Через демонический скрежет еле пробивается человеческое гневное рычание:
– Меня им мало. Теперь они хотят тебя.
В углу, освящённая редкими грозовыми всполохами, запуганная фигурка. Захлёбывается в рыданиях, закрывается руками от летящих осколков и каменной крошки. Только слышны её осипшие причитания:
– Макушка, прошу. Приди в себя. Это я. Не надо…
Силуэт вылетает из формации – корчится в агонии, бесы раздирают естество, лязгают пастями, истекают слюною в предвкушении и горят, тянутся к хрупкой фигурке на полу. Растравленных бесов оглушает свирепый львиный рык:
– Я сдержу их. Но ты должна уехать. Запомни! Скрывай глаза. И если кто-то покажется странным – беги! Беги от таких, как я. Обещай, что будешь жить!
Девочка сжалась, но ползла к брату, протягивала к нему руки и рыдала:
– Да, да. Я сделаю, что скажешь. Только живи, – она успела ухватиться за его ноги, как последовал категоричный приказ:
– Нет! Ты остаёшься за нас двоих! – Звук разодранной материи, звон стекла, шум, пробивающийся снизу. Дикий вопль, истеричные крики, силуэты. Гневный рык перебивает грозовую стихию, шторм и демонический хаос. – Твари, вот я! – Открытая аномалия затягивает разъярённых бесов. – Милька! За тебя!
Задыхающаяся девочка с ужасом рассматривает капли крови на руках:
– Марк! Нет! Не оставляй меня!
Фрагменты окровавленной фигуры и трагедии загнанной души. Сумасшедший хохот. И лицо – взмыленное, бледное, знакомое до боли. Близнец. Марк Бриг.