Последствия

«Сейчас она точно заработает!» – уверял себя Вячеслав Владимирович, смеясь и держась руками за голову, в припрыжку кружа по комнате, разрываясь от нетерпения и жажды поделится этим открытием хоть со всем миром.

Через несколько часов эйфория утихла и перешла в чувство опасения за сохранность временного процесса, повреждение которого неминуемо при вовлечении в него посторонних субъектов.

За громкими, как привык Вячеслав Владимирович, рассуждениями вслух в одинокой лаборантской бездушного конца коридора, его застала Лера:

– Вячеслав Владимирович …  не отвлекаю? Я принесла реферат. Рассказать сейчас? – заглядывая в подсобное помещение кабинета, спросила она.

– Лера, заходи, заходи. – заправляя торчавшие складки рубашки в джинсы, попросил Вячеслав Владимирович.

Взяв у девушки папку, он, приземлившись на стул, начал рассматривать страницы конспектов.

– Обедать собрались? – показывая на лежавший на столе нож, поинтересовалась Лера.

«Могу ли я ей рассказать? Такая, как она не забывает ни одного разговора, и тот на крыше тоже.» – подумал Вячеслав Владимирович.

– Помнишь наш разговор на крыше? – положив доклад рядом с холодным оружием, встав со стула и взяв нож в руки, спросил Вячеслав Владимирович.

– И очень хорошо. Я зайду к вам позже, хорошо? – медленно пятясь к двери, подняв левый край губ и вопросительно выгнув брови, сказала Лера.

– Это не простой нож, а машина времени! – горделиво и торжественно, под фанфары, прозвучавшие в его голове, провозгласил Вячеслав Владимирович.

– Положите его на стол.

– Да посмотри ты. – приблизившись к Лере, попросил преподаватель, но сказался несколькочасовой выплеск энергии, в судороге пошатнувший ноги мужчины, за счёт инерции неосознанно продолжавшего пусть на девушку.

Расценив действие как попытку нападения, Лера выбежала из кабинета.

«Она расскажет, обязательно расскажет. Меня не поймут. Дурак! Надо её остановить!» – вскрикнул внутренний голос Вячеслава Владимировича, заставивший его побежать за студенткой, но в скоростной спешке мыслей, руки оставили нож при себе.

При приближении к началу коридора количество студентов на квадратный метр увеличивалось, и Вячеслав Владимирович, расталкивая всех отброшенных на него Лерой возмущённых ленивцев, был похож на крокодила, следовавшего за антилопой через заросли камыша, добрался до кафетерия, расположенного в начале второго этажа.

Привлечённый криками девушки, весь этаж собрался в буфете, а самые предприимчивые сбежали за охраной, отсутствовавшей на посту, когда мимо него пробегали преследуемая и преследователь. Не задумывавшийся об исходе «догонялок», сквозь оглушительное сердцебиение и закрывающиеся глаза, вид в которых был обрамлён чёрными кругами, Вячеслав Владимирович слышал как неразборчивое объяснения Леры с Маргаритой, поймавшей растерянную подругу у стола, так и ругательства, и упрёки со стороны собравшихся: «Алкоголик!», «И этот человек считается лучшим преподавателем.», «Странно, что он всех нас по одиночке не вырезал. », «А я часто замечал, что этот странно на Лерку поглядывает.»

Попытка преподавателя подойти с уже убраным в карман ножом к Лере была пресечена преградившей подругу Маргаритой.

– Отойдите на безопасное расстояние.

– Лера, ты меня неправильно поняли. Пожалуйста, я объясню тебе всё …  только не здесь. – выглядывая через плечо девушки, просил Вячеслав Владимирович

– Спасибо, Марго. – отдышавшись, сказала Лера, обходя соседку так, что сама встала в полуметре перед Вячеславом Владимировичем.

– Прости, если напугал. Но я не мог не предупредить тебя …

– Не стоит. Вам надо предупреждать не только меня, но и всех, кто находится рядом с вами о вашей невменяемости. Наркотики? Алкоголь? Или что-то похуже— раздвоение личности, нервное расстройство? Что с вами? – под конец перейдя на крик, встретила свой звёздный час Лера.

– То, что я сказал несколько дней назад— правда. – не повышая голос, продолжал оправдываться преподаватель.

– Да, как и то, что мы сейчас в Австралии. Я пыталась подыграть вам все эти дни, но просила не доставать меня этим. А вы решили, что я также безумна? Такому сюжету любой фильм позавидует. Продайте идею и живите спокойно. Подальше от меня.

– Лера, но твоя сестра сказала, что без тебя это остановить не получится.

– Моей сестре двенадцать лет. И вы хотите сказать, что она приехала в Москву, чтобы рассказать вам о гибели вселенной? Не позорьтесь, замолчите.

– Как жаль, что чудо стало для нас настолько обыденным, и встретив его, мы называем сумасшедшими тех, кто в него истинно верит. – прошептал обвиняемый.

«В жёлтый дом! » – донёсся голос из последних рядов, подхваченный несколькими единомышленниками, под который прибежавший к этому времени дежурный повёл участников происшествия к ректору. Самые любопытные следовали за ними, до того момента, как перед их носами за Лерой закрыли дверь.

Обсуждение длилось не больше получаса. Смирившийся с однозначностью своих действий Вячеслав Владимирович безмятежно смотрел на ректора, которая выражала крайнее неодобрение поведения декана. Последние извинения Вячеслава Владимировича Лера приняла более лояльно, и после того, как потерпевшая высказала свою точку зрения на произошедшее, ей было выделено три выходных, и, под присмотром Маргариты, досрочно закончив сегодняшнее обучения, была отправлена в общежитие. А Вячеслав Владимирович, выслушивая молчаливые вздохи ректора, остался дождаться полиции.

Как ни пытались замять дело, оно всё же было предано многомиллионной огласке. За выделенные для отдыха дни, разрываясь межу докучавшими звонками родственников и раздачей интервью как местным, так и федеральным каналам, Лера стала легендой университета с маленькой буквы, а учреждение получило серьёзный и тяжело восстановимый урон по своей репутации. Вячеслав Владимирович в этот же день был с позором уволен и доставлен в следственный изолятор, где провёл чуть больше недели до заседания суда, в ходе которого у преподавателя было выявлено нервное расстройство на фоне переработки, за что университету был бы назначен штраф, если бы Вячеслав Владимирович не признал свою вину, как и факт переработки в своих интересах. В заключении он был признан нетрудоспособным с назначением на последующее лечение в городском госпитале для психически нездоровых сроком на три года с правом досрочной выписки. Всё имущество, как и нож, провозглашённый, но не раскрытый прилюдно, машиной времени, было опечатано до окончания заключения.

Датский король, Боги, тот, кого нельзя называть, немая, подозрительная, старички и Коля

Массовый интерес к беспрецедентному инциденту начал затухать, внимания к Лере в университете уделялось меньше: её не окликали в коридорах, сочувственные ей речи перестали произноситься; парни, пытавшиеся произвести впечатление на получившую душевное потрясение, предлагали сопровождение девушки в любое время суток, но и они со временем вывелись; не обошлось и без любителей односложных шуток, первые недели подогревавших интерес к происшествию, репродуцируя не многими увиденную сцену, подбегая к Лере с ножом для масла, украденным из столовой, снимая при этом бесценно отличные друг от друга испуги девушки для последующей публикации на всемирное обозрение. К этому времени была найдена замена Вячеслава Владимировича, а самого преподавателя определили в просторную комнату с девятью адекватными постояльцами среди остальных обитателей психиатрического госпиталя, чуть меньше чем десять лет назад построенного за чертой города.

«В число „небуйных“ были записаны: два всемогущих божества, при рождении именованных Борис и Глеб, фамилии и отчества не уточнены, каждое утро, до завтрака, так как после порочного наслаждения пищей, душевная невинность была утеряна (но только на одно сутки), исцеляющие друг друга от неизлечимой болезней – квалифицированные мастера слесарного дела, в подсобном помещении ЖКХ задохнувшиеся угарным газом, разгерметизация баллонов с которым случилось определённо не по причине алкогольного опьянения мужчин, и „воскрешённые“ всеми медицинскими приборами, которыми можно оснастить современную карету скорой помощи, где главная роль досталась самому лучшему и безоговорочно действенному лекарству – бутылке просроченного нашатырного спирта; Крылатов Пётр Семёнович – старичок-дворник, разбирал завалы стекла и пластика после очередного ночного дебоша жителей квартиры номер два, когда на ответственного труженика наехал автомобиль под управлением несовершеннолетнего водителя, который не только забыл включить фары, но и скрылся с места аварии (в последствии был пойман и, за наличием высокопоставленного владельца автомобиля, получив выговор, был отпущен), после „несчастного случая“, как сразу было указано в материалах дела, из Петра Семёновича, даже после самого мягкого удара головой о что-либо, вырывается яростный агитатор под таким же именем, отстаивающий свои гражданские права и едко высказывающийся о свинском обществе коррупционеров и дебоширов, и только в крайней стадии его речи затрагивают тему социальноравного строя с общественной собственностью. А вот пошли и более интересные случаи: Ипполит Матвеевич, фамилия не указана, студент, инженер-наладчик станков лёгкой промышленности, во время практики на Ивановском заводе ажурных тканей потерял сознание (а из-за чего!), испугавшись собственного имени, неожиданно произнесённого начальником цеха, который интересовался временем окончания осмотра станков, прямо за спиной студента, который, в свою очередь, вздрогнув, опрокинул стакан с кофе, выпивающийся начальником, поскользнулся на этой же луже, ударился головой о станок, вследствие чего и потерял сознание. И теперь, каждый раз падает в обморок, когда услышит своё имя. К его не беспокойству он оказался единственным Ипполитом и студентом в госпитале. Четвёртая в списке и третья по прибытии – Довыдова Лизавета Павловна, девушка-пианист. Нема, с детства освоившая нелёгкий инструмент, придумала собственный язык, не воспринимавшийся остальными – нотный. В пятнадцать лет на каждой клавише пиана, канцелярским ножом Лизавета выцарапала алфавит. Оставшимися… так, получается девятнадцатью кнопочками, она не пользуется. Играя, через мелодию, Лизавета говорит с миром, всё равно не понимающем её. Как и шекспировского Клавдия, не вечное исполнение чьей роли обрёк себя Йейский Владислав Андреевич – бездарный актёр пригородного театра. Выпив лишнюю рюмку шестидесятиградусной во время предпремьерной репетиции, на следующий день проснулся другим человеком, когда, выслушивая после премьеры хвалебные отзывы сотрудников театра, удивил их тем, что перед высказыванием каждого заставлял их целовать руку, что продолжил и на второй день. Не вытерпев, директор вызвал нужную машину, и через несколько часов Клавдий въехал в новые владения. Здесь, не по собственной воле, участь его постоянного слушателя выпала молчаливой Власовой Николь Игоревне – безработной тридцати шестилетней женщине, с остро развитой паранойей, подкреплённой лёгкой манией преследования, основанной на неопределённых детских травмах. Не доверившая и датскому королю, но всё же вторая по прибытии, после Владика, постоялица „Небуйной“, где вдвоём они прожили пять лет, вследствие чего, вычеркнула его из списка потенциальных недоброжелателей. Поступившим седьмым, числится Геннадий Львович, фамилия закрашена, ЛевГен среди сожителей, плюшничавший пенсионер, по жалобам соседей на зловонию из квартиры которого, приехавший наряд полиции обнаружил приветливого, опрятного старика, не убиравшегося в квартире около восьми лет, не платившего за коммунальные услуги и складировавшего перерабатываемый мусор для последующей сдачи за денежную компенсацию. Интересно, делая благое дело Лера первый раз не позаботилась о себе, сдавая макулатуру даром. Как указывается в объяснении самого Геннадия Львовича, „… зачем повышать пенсии? Через пару дней продукты снова дорожают. Вот получу на пятьсот рублей больше, на следующей недельке в магазин, а в чеке выходит, что на эту пятисотку я за продукты больше заплатил. Вот так. А если съестное дорожает, то и коммуналка повысится, а на неё уже не хватает. А похоронные тогда как копить? Тебе лет тридцать, не поймёшь меня, пока сам на моём месте несколько лет не проживёшь. Тогда по-другому смотреть на меня будешь…“. И оставшийся, Николай Давидович, фамилия неразборчиво, – симулянт средних лет, отсиживающий срок за убийство в состоянии наркотического опьянения, неожиданным образом потерявший память. За неимением родственников, для реабилитации и ограничении свободы, был передан в госпиталь.