Последствия

– Новенький? Ты пришёл вовремя. Представься, и мы начнём занятие. – сказала пожилая женщины в спортивном костюме, сидевшая за столом у двери.

– Здравствуйте. Меня зовут Вячеслав.

– Привет, Вячеслав. – хором отозвались собравшиеся вместе с преподавателем.

– Встали в шахматном порядке. И… начинаем. – включая колонки, прокричала врач.

Заиграла медленная, успокаивающая музыка, не нашедшая резонанса в действиях женщины, энергично выпрыгнувшей из кресла в центр зала. Несколько минут длилась растяжка, затем альбом сменился на более ритмичный, быстро набравший темп, а упражнения перешли на бег, прыжки и приседания, неуклюже исполнявшиеся Вячеславом Владимировичем. Менялось и место тренировки: с середины зала к тренажёрам, стоявшим у настенных зеркал.

Урок лечебной физкультуры дался учёному с небольшой сложностью, происходившей из-за остаточных откликов головной боли. Но, списав всё на стресс и недоедание, ведь остальные в зале выглядели бодрее, мужчина продолжил занятие. После физических упражнений, временная протяжённость которых составила сорок минут, от начальной и до последней ноты, вышедшей из колонок, Вячеслав Владимирович перешёл к упражнениям духовным.

Интерн не подвёл и, как только физик вышел из зала, повёл его к следующему кабинету, снова во время передвижения спросив название занятия и получив правильный ответ – живопись, точно запомнившуюся госпитализированному. Помещение находилось в конце коридора, завершавшегося решётчатым окном.

Нецензурная лексика, вытекавшая из-за двери кабинета в коридор, замедлила Вячеслава Владимировича.

– Не смущайтесь, заходите. – интерн подтолкнул его к двери.

– Вы их не остановите? Вообще-то это административное правонарушение. – развернув к своему проводнику удивлённое лицо, из глубины отдающее испугом, воскликнул Вячеслав Владимирович.

– Нет. В кабинете есть специалист и эта его обязанность. Поэтому зайдите и выскажитесь об этом ему. – приобняв мужчину и открыв перед ним дверь, прошептал интерн.

Постучав по открытой двери, Вячеслав Владимирович, боязливо заглянул внутрь.

Трое худых мужчин стояли в центре комнаты, держась за банку с белой жидкостью. Из публицистических слов, часто высыпавшихся из их уст, можно выделить только «моё» и «отдай», иногда звучавших вместе, но чаще всего между ними стояла пара неприятных существительных или прилагательных. Как и в спортивном зале, в кабинете рядом с дверью стоял стол, на этот раз за которым расположился парень лет двадцати двух, увлечённо наблюдавший за неутихаемым спором.

То ли закрывшаяся дверь, то ли что-то иное втолкнуло Вячеслава Владимировича в кабинет.

– З…здравствуйте. – после шумного перебирания ногами, для установления устойчивой позиции, выпрямившись, пролепетал физик.

– Ага. Фамилия? – быстро спросил молодой человек, не ожидавший иных предметов отвлечения от спора, кроме его завершения.

– Конников.

– Новенький что ли?

– Да.

– Проходи, проходи. – отмахиваясь к краю кабинета, сквозь зубы прошипел молодой человек.

Дописав в тетрадь фамилию учёного, работник госпиталя продолжил с заинтересованным удовольствием наблюдение за спорщиками. Вячеслав Владимирович, прошедший несколько шагов к ближайшему мольберту, остановился, заметив за ним невысокого человека, посмотрел в цент кабинета и вернулся к столу.

– Извините, но это безобразие незаконно. – с лёгкой твёрдостью заявил физик.

– Что именно?

– Это. – показав на мужчин с баночкой, возмущённо объяснил Вячеслав Владимирович. – Вы должны остановить их.

– И что же в этом незаконного? – сдвинув взгляд со спорящих, но не перенеся его на учёного, спросил молодой человек.

– Нецензурные выражения в общественном месте – административное правонарушение.

– Извините, если вас это задело. Конечно, я сейчас же их остановлю. – бросив глаза на Вячеслава Владимировича, приложив руку к ключицам, пересластил парень.

Встав с обезображенным недовольством лицом, и подойдя к спорщикам, он шепнул что-то, и те сразу же стихли и ушли к холстам, после чего тот возвратился к человеку с сильной гражданской ответственностью. А банка осталась на центральном столе.

– Если никто не против, то я это возьму. – оглядываясь, сказал Вячеслав Владимирович, подходя к стекляшке раздора.

– Вам это не понадобится. Вы новенький и не знакомы с нашими правилами. Мы всегда рисуем с натуры: с одногруппников или предметов. И по традиции, новенького мы рисуем обнаженным. – расслабив все лицевые мышцы, не моргая, объявил сотрудник госпиталя.

– Простите… но я отказываюсь. – не понимая правильно ли он расслышал вопрос, оторопев, возразил Вячеслав Владимирович.

– Как вы можете быть таким стеснительным эгоистом. Здесь мы ничего не скрываем друг от друга, ведь наши физические оболочки отличаются скудным набором параметров и составлены из одинаковых частей. Жизнь, которую душа художника вкладывает в картину – вот индивидуальность, и каждый пришедший должен доказать свою открытость искусству. Чтобы открыть разум для изменений, надо забыть всё стесняющее вашу душу, раскрыть перед всеми её часть. Сложные рельефы человеческого тела развивают навыки живописи, а она развивает мозг. Неужели из-за своих комплексов вы отберёте у нас возможность совершенствования, а сами, не сможете раздеть скованную сущность.

– Это не мой эгоизм…

– Тогда просим на постамент. – парень показал на белый квадрат.

Ошеломлённый внезапным заявлением, Вячеслав Владимирович смотрел в блестящие глаза юноши, прикрытые образовавшимися складками нижнего века, подмигивающими в правый угол. Проследовав за ними, учёный заметил только что бушевавшую троицу, хищно и злобно посматривающую в его сторону.

Представляя последствия отказа, Вячеслав Владимирович исполнил традицию. Стараясь не смотреть на собравшихся, в числе которых была одна женщина, стоя на тумбе, с самого начала он чувствовал чей-то неотрывный взгляд из конца комнаты, выделявшийся своей обособленностью от расположения точек начала других. Собравшись мельком взглянуть на этого наблюдателя, Вячеслав Владимирович, увидев кем тот был, продолжил смотреть только в угол комнаты. Пётр Семёнович сосредоточенно всматривался в ноги бывшего преподавателя и, не поднимаясь выше, переносил взгляд только на холст и нижние конечности учёного.

Через час Вячеслав Владимирович смог ощутить прохладу, коснувшейся его кожи одежды. Улыбаясь, около выхода, его встретил, как услышал мужчина, учитель изобразительного искусства.

– Вот видите, а вы стеснялись. – сказал он громко, обнимая Вячеслава Владимировича. И шёпотом добавил. – Никогда не смей указывать мне, что делать.

Отбросив от себя опустошённого мужчину, учитель продолжил оценивать картины госпитализированных, которые, выходя, складывали их у стены.

Вышедшего из кабинета, под перешёптывания и усмешки художников, Вячеслава Владимировича, поймал интерн и хотел потащить его на следующее занятие, но тот остановился.

– Подожди. Я хочу поговорить кое с кем. – стягивая его ладонь со своего запястья, всматриваясь в толпу одногруппников, попросил Вячеслав Владимирович.

– У тебя пара минут.

К счастью, Пётр Семёнович вышел одним из первых. Выудив его из потока людей, Вячеслав Владимирович подтянул старика к себе.

– О, привет. – улыбнувшись произнёс тот.

– Виделись только что.

– Я тороплюсь на следующее занятие. Ты что-то хотел? – встав за дверью, так чтобы она служила перегородкой от шумной толпы, спросил Пётр Семёнович.

– Ты же понимаешь, что я в подобном заведении первый раз и не знаю ещё всех ваших обычаев, но мне кажется, что эта традиция даже здесь выглядит странно. – возмущённо сорвался Вячеслав Владимирович.

– А у нас и нет никакой традиции.

– Ты же там был. Не слышал? Тот парень… учитель сказал, что у вас всех новичков рисуют раздетыми. – с испуганным непониманием дёргая глазами по всем возможным направлениям, повторил Вячеслав Владимирович.