Страница 4 из 63
Схватив и то, и другое, я заперла деревянные двери и вернулась в дом, сжимая в руках болтающееся ведро и валик. Я сбросила куртку и свитер по дороге на кухню. Они приземлились на спинку потрескавшегося коричневого замшевого кресла, но соскользнули на ковёр. Я выхватила нож для чистки овощей из деревянной подставки и сняла крышку с банки. Схватив вчерашнюю газету, я покрыла пол листами, а затем окунула валик в банку и катала его по жёлтому цвету, пока пот и краска не потекли по моим голым предплечьям. Потребовалось три слоя, чтобы избавиться от цвета. К тому времени, когда я закончила, даже дверная ручка была белой. Я попятилась и уставилась на это, а потом заплакала, потому что только что избавилась от чего-то ещё, сделанного моей матерью.
Раздался звонок в дверь. Я молилась, чтобы это не был ещё один посетитель, вооружённый запеканкой и никчёмными словами. Промокнув глаза костяшками пальцев, я пошла открывать дверь.
Мэтт, почтальон, стоял передо мной в своей пушистой шапке с отворотом.
— У меня для тебя посылка, Кэт, — сказал он, протягивая мне тяжёлую коробку.
— Я ничего не заказывала.
— Это… это было для твоей матери. Ты хочешь, чтобы я вернул её? Я могу просто… — Он пошевелился, и его резиновые сапоги заскрипели по доскам крыльца.
— Я возьму.
— Эм… у тебя что-то на лице. Макияж, или краска, или что-то в этом роде.
— О, да. Я делала косметический ремонт.
— Я тоже, когда умерла моя мама. Это помогло.
Мне это не помогло.
— Что ж, у тебя хорошо получается, — он неловко поднял вверх большой палец. — И оставайся в тепле, — добавил он, возвращаясь к почтовому грузовику.
Прижимая картонную коробку к груди, я закрыла дверь и помчалась вверх по лестнице в свою спальню. Я пинком захлопнула дверь и положила коробку на одеяло с рисунком в виде перьев. Кончиком ручки я разрезала упаковочную ленту, открыла и высыпала шарики пенопласта.
— Что за чёрт? — пробормотала я, поднимая толстую книгу в кожаном переплёте, от которой пахло плесенью, как будто она пролежала в чьём-то подвале полвека.
Я провела пальцами по тиснёному золотом названию. «Дерево Ведьм». Мама ухаживала за кладбищенским садом, но книга о дереве была совершенно эксцентричной даже для неё. Я пересекла свою маленькую спальню к бесформенному мягкому креслу рядом с окном. Пурпурная бархатная обивка местами протёрлась, но мне никогда не хотелось сменить её. Эта ткань запечатлела мои слёзы гнева, когда я была ребёнком, и мои слёзы душевной боли, когда я была подростком. Заменить её означало бы избавиться от моего детства, всё равно, что покрыть старую плюшевую игрушку новым мехом. Разве я уже не избавилась от достаточного количества вещей?
Когда я раскрыла тяжёлую книгу, кресло обхватило моё тело и поддержало мои локти. Я осторожно перелистывала страницу за страницей, любопытствуя, что происходило в голове моей матери в последние несколько дней. В первой главе я узнала, что дерево ведьм — это просто причудливое название рябины, тех самых деревьев на нашем кладбище. Я читала о его достоинствах, об использовании ягод в вареньях и лекарствах. А потом я наткнулась на отрывок, который заставил меня понять, почему моя мать купила эту книгу.
В 1812 году Негонгва, почитаемый вождь индейцев Готтва, поддержал американское дело в обмен на участок земли, простиравшийся от побережья озера Мичиган до края леса Манисти. Эта земля позже стала известна как Роуэн.
Негонгва вместе со всей своей семьёй лежал под нашей собственностью. Негонгва, мой пра-пра-пра-пра-пра-пра-прадедушка. «Дерево Ведьм» рассказывало о наших предках. Моя мать всегда была очарована нашей родословной. Она купила эту книгу не для того, чтобы узнать больше о деревьях; она купила её, чтобы узнать больше о своих корнях.
Ходили слухи, что племя Готтва обладало сверхъестественными способностями. Некоторые говорили, что они были родственниками Паганов или «маленьких людей», но другие описывали их как охотников на Паганов. Когда они поселились у Великих озёр, они посадили деревья вокруг своей земли, которые служили как естественной границей, так и щитом от фейри, ведьм и болезней.
Я фыркнула. Я ничего не могла с собой поделать. Фейри? Серьёзно. Когда мама рассказывала мне истории о наших предках, она всегда представляла их полубогами, владеющими магией. Но это была мама, которая верила, что в нашем мире есть другие измерения, измерения, в которые наши предки могли проникнуть благодаря магии, но которые были потеряны для нас, разумных людей. Большинство моих друзей впитывали мамины истории и настаивали, чтобы мы пошли посидеть в кругу рябин в сумерках, над могилами, и призвать мёртвых. Я делала это несколько раз, и ничего не случилось.
Я закрыла книгу и положила её обратно в картонную коробку, бросив на кучу шариков из пенопласта. Некоторые вылетали, как комковатые снежинки, прилипая к моему одеялу и серым джинсам. Когда я смахнула их, что-то ударило в моё окно, заставив меня подпрыгнуть.
— Просто ветка дерева, — пробормотала я себе под нос.
Шёл сильный снег, белые полосы косо падали с тусклого неба. Ветка снова ударила в моё окно. На этот раз я была готова, поэтому не отреагировала. Я просто наблюдала за диким зрелищем, загипнотизированная силой природы.
Сила природы.
Я снова взглянула на книгу. Возможно, в дереве была сила. Я потрясла головой, чтобы избавиться от этой иррациональной идеи. Если бы дерево действительно могло противостоять болезням, разве его не сажали бы рядом с каждой больницей? Разве дома не строились бы только из этого материала? Будущий врач во мне не мог поверить, что существует чудесный барьер против болезней. Как только метель утихнет, я отправлюсь на почту и отправлю чёртову книгу обратно.
Я слышала, как папа и Круз разговаривали внизу, поэтому я засунула коробку под кровать и пошла, чтобы присоединиться к ним.
— Ты познакомился с Крузом, — сказала я, собирая волосы в конский хвост.
Папа повернулся ко мне.
— Я просто говорил ему, что он не может вести машину в такую погоду, — он прищурился. — Что случилось с твоим лицом?
— Я покрасила кухонную дверь. Надеюсь, ты не возражаешь.
— Если бы я возражал, то ничего бы не изменилось, не так ли? — мягко сказал он, но в его голосе слышался упрёк.
Он всегда считал меня слишком упрямой. Мама сказала, что это замечательная черта характера для девушки. Папа не согласился. Это не означало, что он хотел бы, чтобы я была покорной, но, возможно, более мягкой.
— Я бы не хотел навязываться, — сказал Круз.
— Навязываться?
— Я предложил ему остаться в комнате для гостей.
Супер.
— Что ты нашёл? — спросила я Круза, чтобы не зацикливаться на том факте, что сегодня вечером под нашей крышей будет находиться совершенно незнакомый человек.
Папа нахмурил свои светлые брови, которые подчёркивали новые морщины, появившиеся у него на лбу и вокруг глаз.
— У неё случился инсульт из-за закупорки сонной артерии.
— Покажи мне.
Круз прищурил глаза.
— Я уже зашил её.
Папина рука легла на мою руку.
— Кэт, пожалуйста, отпусти это. Это и так тяжело. А теперь оставь свою мать в покое.
— Она умерла не из-за закупорки артерии, — сказала я. — Она была здорова, папа. Очень здорова.
Мой отец сжал мою руку.
— У людей всё время случаются инсульты.
— Но ей было сорок четыре…
— Я знаю, Кэт. Я знаю, — голос моего отца был мягким, но твёрдым. Он притянул меня в объятия. Я ударила кулаками ему в грудь, что заставило его обнять меня крепче.
— Это несправедливо, — всхлипнула я. — Нечестно.
— Ты уверена, что хочешь быть врачом, милая? Потому что ты увидишь много несправедливых вещей, — он гладил мои волосы, проводя по ним пальцами, как делал раньше, когда мне снились кошмары. И, как когда я была маленькой девочкой, нежные поглаживания успокаивали меня. — Как насчёт того, чтобы я нашёл что-нибудь поесть, пока ты проводишь Круза в комнату для гостей? — предложил он.