Страница 20 из 22
– Да.
Ее лицо озаряет триумф. Она выглядит как маленькая девочка, которая только что развернула свой желанный подарок на Рождество. Моему эго это польстило бы, если бы не заставляло чувствовать себя дебилом.
– А, так правда, пойдем туда.
– Нет.
– Но я в боевой готовности.
Она делает еще один глоток, держа стакан мертвой хваткой.
– Ты хотел знать и теперь знаешь.
– Да, теперь я знаю.
– Я готова.
Она опять чуть не сползает со стула, но я удерживаю ее на месте.
– Нет, Лотти Мэй, ты не готова.
– Говорю, что да. Ты что, меня не хочешь?
– Я…
Губы у нее кривятся, и она сдавленно хихикает. Этот резкий звук кажется еще более отталкивающим из-за того, что она вот-вот заплачет.
– Я знаю, ты меня хочешь.
– Мне нравятся перчатки, – говорю я ей. – Так приятно трогать.
– Ты что, смеешься надо мной, сукин сын?
– Нет.
– Давай уже делом займемся.
Лотти Мэй старается выпрямиться и поднять голову, но больше не в состоянии сосредоточиться. От стука дротиков о стену она дергается как от удара ножа. Ей удается ускользнуть от моей руки, и я знаю – она сейчас упадет со стула, и ее стошнит. Подхватываю ее, когда она клонится назад, все еще крепко сжимая в руке стакан. Водка проливается на колени, она вздрагивает и тихонько мычит – не то вздох, не то младенческое выражение недовольства.
Мы еле успеваем вовремя добраться до парковки.
Ее начинает тошнить на середине тропинки из гравия, как раз там, где торчит пара байкеров. Потираю ее шею и говорю что-то успокаивающее, как я делал, когда моя мать впервые начала погуливать по вечерам и пить, пряча бутылки по всему дому.
Не знаю, что за хрень она ела на ужин, но из нее выходит что-то сырое и кровавое на вид. Ведьмы, наверное, прочитали бы знаки в пятнах желчи, но мне тут ничего не разобрать. Она хочет вытереть рот тыльной стороной ладони, но вовремя вспоминает про перчатки. Ей не хочется их пачкать, она поднимает руки и машет пальцами. Теперь она стонет и всхлипывает.
Я хватаю Лотти Мэй за плечи и тащу к кустам, где ее продолжает рвать.
Кто-то тяжело хлопает меня по спине ладонью.
Байкер выше меня на полголовы и намного крупнее. Он не качок, но явно в свое время потаскал тяжести. На нем тяжелые мотоциклетные бутсы, выцветшая красная майка и протертые на щиколотках черные джинсы. За пряжкой на поясе спрятан небольшой нож, похожий на открывашку для пивных банок. На мускулистых руках повсюду тюремные татуировки невысокого качества, которые напоминают мне маски Комедии и Трагедии на бедре Сары.
На одном из бицепсов написано ДАРР – то ли ошибка, то ли сокращение, то ли его имя. Голова у него бритая, оставлено лишь три тонких полоски волос – две по бокам и одна в середине.
Другой байкер – невысокий и худой, но крепко сбитый – любуется рвотой Лотти Мэй. Он опускается перед лужей на колени и поджимает губы.
– Собираетесь ли вы заняться чем-то непристойным? – интересуется Дарр.
– Не в данный момент, – отвечаю я.
– Она несовершеннолетняя.
– Да.
– И я думаю, ей следует ехать с нами.
Тут я останавливаюсь и начинаю смотреть на него немного иначе.
– Почему это?
– Молодая девушка может сильно пострадать в подобных обстоятельствах, тем более в таком месте.
Готов с ним согласиться.
– Вы правы, но, если не считать расстройства желудка и утреннего похмелья, с ней все будет в порядке.
– Тогда я отвезу ее домой.
Оценивающе смотрю на Дарра. Странно, что он не пробовал заговорить напрямую с Лотти Мэй, если знает ее. Да, ее тошнит, но все же мог бы попытаться.
Он ведет себя как защитник невинности, рыцарь без страха и упрека. Может, позерство, а может, он надеется сам воспользоваться пьяной красоткой без особой мороки.
Но все равно не очень складывается. По моим представлениям, байкеры не склонны к монастырской жизни. Им не присущи затхлая вера, теологические изыскания или усталость от мира. Но нет сомнений, что у них есть свои задачи. Я гляжу на того, кто пониже и до сих пор занят разглядыванием рвотных масс.
Дарр скрещивает руки на широкой груди и делает глубокий вдох, отчего кажется еще больше.
– Я отвечаю за нее, – говорю я. – Должен убедиться, что она доберется до дома в безопасности.
– У меня есть некоторые сомнения, – говорит он.
Нам обоим не терпится прекратить разговор и наконец заняться делом.
– Приятно иметь дело с человеком, который ясно выражает свои мысли. Спасибо за разговор. Хорошего вечера.
Снова поворачиваюсь к нему спиной. Если он собирается перейти к действиям, сейчас самое время.
Как по команде, его массивный кулак опускается на уровень колен, целясь мне прямо по почкам. Я дергаюсь вперед, разворачиваюсь, а он при ударе так подается вперед, что едва не падает. Он сильный, но неуклюжий, и мне не избавиться от ощущения, что все происходящее срежиссировано по причине, которой я не могу понять.
– Ладно, – говорю я, – давай посмотрим, кто кого.
Он делает резкий удар левой, от которого я ускользаю, но он уже бьет правой, попадая мне в челюсть – туда, где как раз проходит нервный пучок. По всему лицу вспышка дикой боли, а перед глазами появляются огненные пятна. Я отклоняюсь, и он опять наносит удар левой, задевая висок.
Опускаюсь ниже, и он думает, что я пытаюсь схватить его за яйца. Прикрывает пах руками, и тут я выдергиваю ножик у него из-за пояса и подношу к его лбу. Прямо у линии волос делаю маленький надрез, и кровь немедленно начинает заливать лоб и глаза.
Подходит второй байкер и говорит:
– Я брат Лотти Мэй.
Я ему верю. Он проходит мимо меня, не говоря ни слова, нежно обнимает ее за талию и поднимает.
Она всхлипывает и икает.
– Клэй, я все испортила. Я была готова. Он меня не хотел. Я пыталась. Прости.
– Тебе надо держаться подальше от этих сумасшедших старух и их дел, Лотти Мэй.
– Это и наши дела.
– Больше нет.
Он усаживает сестру на свой Харлей, где она бессильно наваливается ему на спину. Через несколько секунд их уже нет. У Дарра продолжает течь кровь, он трясется, рычит и слепо кидается на меня. Я беру его за запястье и веду внутрь, где рядом с телефоном есть аптечка. Накладываю на него лейкопластырь и отправляюсь домой, все еще чувствуя проклятый водочный привкус буравчика.
ВЕЛЬМА КУТС С ХМУРЫМ видом сидит на пне сикомора, рядом со своей хибарой. У ее ног прыгают одноглазые тритоны и шебуршат бескрылые летучие мыши. В кулаке она крепко сжимает изогнутый нож. Даже отсюда слышно, как булькает черная жидкость в ее медном котле.
– Ты пришел, чтобы все исправить? – спрашивает она.
– Зависит от того, нужны ли тебе по-прежнему взносы в семенной фонд.
– Не смешно, детка. Так магия сработает лучше всего.
– Если верить твоим словам. Но буря закончилась.
– Это ты так думаешь, – насмешливо говорит она, издавая пофыркивающие звуки, похожие на сдерживаемый смех. – Но если бы ты впрямь верил в то, что все кончилось, ты бы сюда снова не пришел. Мертвецы не успокоились, они собираются причинить много несчастий. Зло не спит.
– Конечно.
– Ладно, ты все-таки не так уж глуп.
– Не так уж, – соглашаюсь я.
– Приходят призраки. Они уже в воздухе. Их невозможно остановить не принеся даров.
Мы еще какое-то время наслаждаемся хорошей вечерней погодой. Я выкуриваю пару сигарет и разглядываю звезды, проступающие на багровеющем небе со стороны востока. Наконец она встает и приглашает меня в дом, где усаживает на шаткий стул со спинкой из перекладин. В очаге нет огня – только раскаленные угли, на которых кипит ее зелье.
Она предлагает мне стакан самогона, и я делаю глоток, падающий мне в глотку подобно неуправляемому поезду.
Следовало бы закашляться, но рвотный рефлекс полностью исчез. Слезы текут у меня по щекам, и Вельма Кутс говорит:
– Сама делала. Мягкий, правда?
– Уф!
– Фе. Я думала, тебе понравится.