Страница 2 из 22
Себастьян тоже повторяет эти слова, и все их языки приходят в движение. Мои братья говорят будто одно существо – каждый рот работает как органчик, проигрывая свою часть общего высказывания. Так работает их мозг. «Ч» досталось Себастьяну, как и гортанные звуки, «а» и «о», названия других стран и местоимения; все слова, для произнесения которых зубы смыкаются.
Джонасу принадлежат шипящие, звук «ф» и оргазмически длинное «е», названия мелодий и сериалов, все поэтические строки.
Коулу достались «р» и твердые согласные, наречия, числа после десяти, ругательства, цвета, нежности и все предлоги.
Пытаясь справиться со своими страхами, Сара употребляет неслабое количество кокаина и оставляет платки с каплями крови в мусорной корзине и на ободке унитаза. Ей приходится быть осторожной, когда она лезет в свою сумку, чтобы не порезать пальцы о лезвие бритвы. Время от времени она так имплозивно шмыгает носом, что раздается громкий свист. Кстати, часть ее носа осталась на полу какого-то хирурга на Манхеттене, но нельзя сказать, что она получила то, за что заплатил ее отец.
Фред устанавливает камеру и развлекается со своим экспонометром, делая замеры по всей гостиной. Он использует светофильтр «Тиффен Блэк Про Мист № ½», чтобы смягчить блеск латуни и стекла, слюнявые зубы и отталкивающий внешний вид братьев. Я смотрю на него с легкой улыбкой, на которую он отвечает, закатывая глаза и отворачиваясь к эргерному окну, чтобы настроить жалюзи. Он произносит «гребаная деревенщина» достаточно громко, чтобы я услышал, поскольку думает, что я слишком глуп, чтобы принять это за оскорбление.
Я и впрямь не собираюсь принимать это за оскорбление, но внутри меня разгорается пожар, и я готов сломать ему руку в двух местах.
Джонас, который полон сожалений, хмурится и раздвигает губы, вкладывая обиду в каждый выговариваемый слог. Он заставляет Себастьяна и Коула катиться колесом все дальше, чтобы подобраться ближе к Саре. Он чертовски старается. Слышно, как хрустят их суставы, какие странные звуки издают почти атрофированные мышцы, задевающие друг за друга. Руками они обняли один другого за талии, словно готовясь начать странную пляску а-ля рус.
Джонас трется о Сару, как животное, кем она его и считает, как и все остальные, включая меня. Она еле сдерживает рвотный позыв. Обычно мы не утруждаем себя замечанием, но отвращения не скрываем, и когда Сара закончит то, что считает фильмом, будет мечтать утопить нас в реке.
Я сижу на диванчике и стараюсь выглядеть тупо, но не совсем идиотически. Это дается легче, чем должно бы. Сара ставит цифровое записывающее устройство прямо в середине комнаты, а миникассетник – на столе, точно между нами. Она постоянно задает одни и те же вопросы, надеясь, что, если я буду говорить достаточно долго, – даже не дав адекватного ответа, скажу достаточно, чтобы ей удалось смонтировать на основе записи что-то имеющее смысл.
– Расскажи мне, Томас, каково жить с сиамскими тройняшками?
Конечно, так их не называют – так говорить неправильно, и то, что она употребила именно такой термин, говорит о ее полном невежестве в этой области. Но я не могу ее винить. А понять, каково это, невозможно даже нам самим.
– Отлично.
– Не могли бы вы выразиться немного яснее?
Я наклоняюсь поближе к магнитофону.
– Отлично!
На ее лице застыла улыбка, а верхний ряд зубных коронок выглядит так, словно они в любой момент могут развалиться на куски. Волосы в ее ноздрях выжег кокаин.
– Нет, Томас, – говорит она сквозь зубы. – Яснее не значит громче, это значит – рассказать поподробнее.
– О чем?
– О жизни с вашими братьями.
Я наклоняюсь вперед:
– Мы ладим отлично!
Маленький магнитофон тихо жужжит, а Сара натужно сглатывает. Жилка под ее левым ухом пульсирует так яростно, что длинные золотые сережки начинают раскачиваться. Я должен признать, что она довольно привлекательная девушка, и понимаю, почему Джонас влюбился в нее, несмотря на такое ее отношение. Не понимаю я лишь того, почему это же не произошло с Себастьяном и Коулом.
Хорошо, что Фред использует туманный фильтр, потому что язык Сары выглядывает наружу, а он очень слизистый.
– Почему вы спите с ними в одной спальне?
– Это моя комната.
– У вас такой очаровательный старинный особняк, достаточно большой, чтобы разместить под одной крышей пять семейств.
Я киваю и говорю:
– Да, это хорошо.
– Вам не нужно личное пространство? Почему вы спите в одной спальне с братьями?
– У меня всегда есть личное пространство. Это наша комната. Мы присматриваем друг за другом.
Последние мои слова – чистая правда.
Края ее ноздрей пронизаны лопнувшими сосудиками розового цвета, что одновременно и отвратительно, и слегка возбуждает. Волосы Сары выкрашены в темно-фиолетовый цвет, а груди великоваты – как раз как любит Джонас. Колени идеальны – не слишком белые и не слишком большие, а кончик языка постоянно касается блестящих губ. Ее лицемерие сейчас хлещет через край. Джонас, пользуясь боковым зрением, глазеет на Сару и старается как-то выразить свою любовь. Он начинает трястись и хихикать, и, следовательно, этим занимается вся троица: удовольствие для его сознания означает наслаждение для всех.
Фред пытается сдержать злобу и насмешку, но не в состоянии это сделать. Я смотрю, как он дюйм за дюймом пятится назад, а на его мускулистой глотке вздуваются вены. Он издает лающий звук, выражающий отвращение, и наставляет камеру на окно, ища Доди, которая раскачивается перед домом на качелях, сделанных из старой покрышки. Он приближает изображение, стараясь снять крупным планом ее ляжки.
– Сара, меня достал этот дом и эти придурки. Пойдем отсюда, давай лучше снимать кино про твоего дедушку с болезнью Альцгеймера.
– Нет.
– Нельзя представить себе ничего менее захватывающего. Постой, а старая леди с двумя хвостиками и в памперсах, зовущая маму? Вот поистине бесценный материал!
– Здесь наша тема.
– Здесь умственно отсталые, и, когда придет время, нам будет нечего показать, кроме огромных кредитных счетов. Один прокат машины чего стоит, и в среду мне нужно вернуть цифровой магнитофон в университет, или профессор Джеймс закатит истерику. Я расписался за аппаратуру и отвечаю за нее.
Сара пытается продолжать – нажимает на пусковую кнопку кассетника и подталкивает его ближе ко мне.
– Ваша семья – одна из самых богатых и старых в городе Кингдом Кам, но, похоже, местное общество вас не принимает.
– Иногда они приносят нам пироги.
– Пироги?
– Пирог с ревенем и сливками, шоколадный торт «Грязь Миссисипи», каролинский пирог.
Иногда, по случаю, нам действительно приносят домашнюю еду, но обычно я пеку что-то и раздаю людям на фабрике.
Хотя Джонаса это раздражает, Себастьяну нравится, как я над ней издеваюсь. Он во все три глотки выкрикивает названия других пирогов: персиковый, двухслойный тыквенный, пирог из сладкого картофеля, пирог с киви и лаймом.
Глаза Сары едва не вращаются – кокаин уже начал действовать. Она не может сосредоточиться, из-за меня у нее улетучились остатки концентрации. Ей надо было слушать в первый день, когда я говорил, что нам неинтересно записывать передачу о том, как мы живем. Тогда Сара контролировала происходящее и демонстрировала великолепную уверенность в себе. Отойдя от крыльца, она заметила моих братьев, которые стояли в оконной нише и колотили по стеклу всеми своими ручками. Это Джонас – а по сути, вся троица – умолял Сару остаться.
Она уже столько раз беседовала с ними, но я до сих пор ей нужен в качестве буфера. История не сработает без моей поддержки. Аудитории требуется кто-то, с кем она сможет идентифицироваться. В конце концов, это интересный рассказ о людях.
МЭГГИ СТОИТ НА ЗАДНЕМ дворе, уставившись в окошко нашей спальни.
Дом большой и вместительный. В нем три этажа, шесть спален, а еще – вековые призраки, поселившиеся в его стенах. Дорогие диваны, уникальная резная мебель, бархатные шторы, и чуть ли не каждую комнату украшают чудесные каминные полки.