Страница 16 из 22
– Он говорил тебе, почему больше не хочет проповедовать Слово Божье?
– Да.
Преподобный ожидает более развернутого ответа, но я не вижу смысла. У нас не раз бывали подобные беседы с того дня, как Драбс поженил нас с Мэгги у реки.
Преподобный хочет втянуть меня в приватный разговор, но повторять предыдущий опыт ему ровно так же не хочется.
– И что ты думаешь об этом?
– Это его жизнь.
– Но признай правду. Ты бы предпочел, чтобы он отказался от кафедры.
– Я бы предпочел, чтобы кафедра отказалась от него.
– То, что ты называешь проклятием, – особое благословение Господа.
– Я лишь хочу, чтобы он был счастлив.
Преподобный Бибблер, со всей своей верой и проповедями, все еще верит, что состояние Драбса может быть связано только с психологическими или неврологическими проблемами. Однажды он попросил у меня денег, чтобы отправить его в Атланту на МРТ-сканирование. Я дал ему денег. В маленьком аппарате для сканирования на Драбса напали языки, и врачи после двух дней наблюдений отправили его в психиатрическое отделение. Чтобы его оттуда вызволить, понадобился месяц и четыре адвоката.
– Я молюсь за него денно и нощно, чтобы он наконец избавился от своей ноши. Я молюсь…
– Может быть, не стоит.
Он сразу понимает, что я хочу сказать, но решает не подавать вида.
– Извини, Томас?
Мое имя он произносит на редкость акцентированно. Это имя Сомневающегося, и он пытается произнести его так, как, по его мнению, его бы произнес Христос. Он думает, что все, что нужно, чтобы привести мои мысли в нужное русло, – прослушать несколько его воскресных проповедей.
– Может, вам не стоит молиться за него. Драбсу в настоящий момент нужно что-то другое в жизни. Так всегда было, но сейчас особенно. Может, вам надо в первую очередь помочь ему разобраться с этими вопросами.
В нем больше пуританского, чем он думает. Он был бы как дома в Салеме – мог бы сидеть рядом с Коттоном Мэйером, класть камни на грудь Жилю Кори и вешать одержимых дьяволом псов.
– С какими вопросами? – спрашивает он.
– Я уже сказал.
– У него часто бывают видения с тобой.
– Я знаю, он мне говорил.
Преподобный – воин Христа, носящий отполированные до блеска доспехи Господа. Но он не дурак и не подстрекатель и знает, что должен разделить контроль над духовным благополучием Кингдом Кам с другими силами. Его мама рассказывала ему такие же истории о пойме и глухих лесах, как все остальные матери. По своей природе его вера более свободна, чем у большинства, как и должно быть в округе Поттс.
Ко всему прочему, он еще и видит чужие души насквозь.
– Не питай ненависти к моему сыну, Томас.
– Он мой единственный друг.
– Да, он твой друг. И он искренне тебя любит. Помни.
Пауза затягивается.
– Что?
– Ты для него такое же бремя, как и он для тебя.
ЛУННЫЙ СВЕТ СТРУИТСЯ сквозь ивы и заросли болотной цириллы, пока я продолжаю колесить по проселочным улицам на окраине. Я все жду, что Драбс выскочит из дренажной канавы, голый или раздетый, а может, выпрыгнет из-за кизиловых деревьев. Остается лишь надеяться, что я не найду его кастрированный труп, висящий на березовой ветке и слегка раскачивающийся на ветру.
Еду медленно, кружа по шоссе и осматривая все лачуги и ветхие сараи, которыми усыпаны холмы и расселины. Сосновые доски, не соответствующие дверным проемам, удерживаются на месте сучковатыми перекладинами. Москитные сетки свисают со сломанных петель. В телевизорах и радиоприемниках бормочут про политику и прогноз погоды да доносится комедийный закадровый смех. Звуки банджо и тягучий говор плывут из-за сломанных ставень. Я направляюсь дальше в болотистую низину, минуя «Файв-энд-Дим Дувера».
Надо бы ехать к плоскому камню. Драбс – или кто-то еще – может ждать меня там, но я, следуя какой-то неясной идее, выбираю другое направление. Поворачиваю руль влево и вправо без всякой причины и еду по дорогам – по сути, просто колеям, ведущим сквозь лес.
Лунный свет так манит, и, черт возьми, почему нет.
Я думаю о Лотти Мэй, юной ведьмочке, которая, надо думать, хотела заполучить мой уксус. У нас кое-что припасено друг для друга, но станет ли это чем-то ценным или просто опасным, я не имею понятия. Может, она прямо сейчас лежит голой на плоском камне, в свете лунного серебра, выпотрошенная или ожидая, что я на нее вскарабкаюсь. Может, в руках у нее жаточный серп.
На обочине вдруг появляется черное движущееся пятно. Я давлю на тормоз, крепко хватаюсь за руль – и пикап резко сдает влево.
Бетти Линн, продравшись сквозь заросли ежевики, выскакивает перед машиной, и я едва не сбиваю ее. Пикап заносит, из-под колес летят гравий и грязь, и я врезаюсь в заросли сорняков. Бетти Линн неподвижно лежит в грязи. Выхожу и осматриваю ее в свете фар, чтобы убедиться, что она цела. Крови нет, но она вся мокрая от пота, растрепана и явно плохо понимает, что происходит.
Она моргает, не узнавая меня. Лицо и руки у нее исцарапаны. Она бежала по полям и ползла по ним, и листья табака впечатались в ее джинсы на коленях и сзади.
– Они… говорит она задыхаясь, – они идут за мной.
– Кто?
– Стали преследовать… Я слышала ихний бег…
– Кто они, Бетти Линн?
Ей никак не собраться, и она так дрожит, что вырывается из моих рук.
– Не зна… наверно, они с оружием. Слышала звук… можа, затвор винтовки… можа, и нет.
Она ничего больше не в состоянии сказать и хватает ртом воздух. Заношу ее в пикап и выключаю фары.
Жду, ожидая услышать пьяный смех, улюлюканье и крики. Увидеть, как пара лучей от фонариков шарит туда-сюда, а парни свистят и зовут «эй, кис-кис». Такого рода дерьмо. Несколько достойных парней развлекаются, преследуя симпатичную девушку, и все выходит из-под контроля. Такое бывает.
Но вокруг тишина. Прислонившись к пикапу, зажигаю сигарету и остро ощущаю некоторую иронию ситуации, поскольку я курю на обочине табачного поля. Оглядываюсь: ошарашенная и измученная Бетти Линн смотрит на меня, все еще истекая потом. И волосы, и одежда взмокли. Должно быть, ее гнали всю дорогу от парковки у Лидбеттера, почти три мили.
– Поедем, – говорит она.
– Все будет хорошо.
– Но…
– Подожди.
– Томас…
Слышен треск, и я замечаю в кустах два оранжевых огонька, которые приближаются к нам. Они все ближе, потом останавливаются и парят в воздухе.
Я не могу сдержаться и разражаюсь смехом.
Эти мудаки почему-то несут факелы.
Факелы определенно возбуждают мое любопытство, но смех застревает в горле. Если у них есть ружья, то они их еще не пускали в ход. За горящим жиром не чувствуется запаха пороха. Не видно никаких стволов диаметром двадцать два дюйма, высовывающихся из-под листьев кизила. Искрящиеся угольки отлетают от факелов и разносятся ветром. Делаю шаг по направлению к кустам, и свечение отступает назад. Эти козлы еще и осторожничают. Качаю головой и бросаю окурок.
– Эй, кис-кис, – говорю я в темноту. – Никто не хочет выйти и поиграть?
Огни пламени сближаются, а потом вновь расходятся.
– Не стесняйтесь, – говорю я полным злости голосом, хотя на самом деле злости не чувствую.
– Вы хотите ее, тогда вам всего-навсего придется пройти мимо меня. Или, ладно, вы хотите меня, так тут вообще никаких проблем. Давайте проведем переговоры и приятно пообщаемся друг с другом. Я открыт для любого конструктивного диалога.
Они какое-то время колеблются, потом начинают отходить. Я смотрю на огни, удаляющиеся в темноту.
Залезаю в пикап и выезжаю обратно на дорогу.
– О боже, нет, только не вези меня к себе домой, – говорит Бетти Линн.
– Я и не повезу. Отвезу тебя обратно к тебе домой.
– Мама убьет меня, у нее аллергия на табак.
– Когда ты проводишь весь вечер у Ледбеттера, от тебя точно так же несет табаком.
– Ей плевать на сигареты, но она всю жизнь проработала на полях и ненавидит этот запах.