Страница 17 из 19
На работе я держал образ стального и выдержанного человека, с которым нужно не менее считаться, чем с Шефом. И если вначале и были какие-то сплетни о моем появлении и смешки за спиной, то через пару недель от них не осталось и следа. Я смог произвести впечатление. И это было самым главным моим достижением. И этого должно было хватить, чтобы отец на какое-то время гордился мною…
VI
Я часто вспоминаю тот день, когда Надин застала меня грустного. Это был промежуточный этап между тем, как мы начали жить вместе у отца, и тем, когда все кончилось. Тогда я был на грани, но еще не понимал отчетливо, что это только начало, что я лишь готовлюсь к худшему.
Я помню, как внутренние переживания отчетливо отражались на моем физическом состоянии. Я страшно потел, а руки были ледяными. Бесконтрольные мурашки стягивали по всему телу кожу. Нижняя челюсть дрожала, а на лбу блестели мелкие капельки пота.
Я сидел на самом краю кресла, склонив голову. Старался подпирать ее руками, но они падали вниз, не слушаясь. Холодные белые губы шевелились, как будто я пытался что-то говорить полушепотом. Но скопившиеся слюни во рту стояли комом, а судорогой охватило и без того больное горло, что никакие слова не могли вырваться из моего одеревенелого тела.
Прерывистое тяжелое дыхание и нервная дрожь, больше похожая на лихорадочную, испугали Надин. Она присела на корточки напротив меня и положила свои тонкие изящные холодные пальчики на мои колени. Уставилась взглядом, в котором был только один вопрос. И он прозвучал из ее уст.
– Что с тобой?
Но я молчал. Я не мог сказать ни одного слова. В ту минуту все они потеряли полный смысл и ничего не значили. А эмоции и чувства было сложно выразить. Все, что я сейчас испытывал, умещалось только в одно понятие – омерзение.
Она продолжала спрашивать о том, что со мной случилось, и почему я так поник. Трясла меня, заставляя опомниться. Но всепоглощающее чувство заставляло провалиться в какую-то яму, прежде чем высказать любимой женщине небеспричинную и непримиримую ненависть. В глазах моих была пустота, смешанная с полынной горечью. Все лицо сковывало вселенское разочарование умноженное на соболезнования самому себе и своей доле. В целом вид моей туши соответствовал отвратительному утомлению, которое появляется вследствие многодневных попоек. Я испытывал сильную брезгливость. Только я не понимал к кому и к чему: к себе, к Надин, к чувству любви, в котором видел свет на пути к счастью или к жизни целиком.
И наконец я поднял глаза. Я посмотрел на Надин. В ее зеленой листве глаз был виден огонь страсти и бушующего озорства, в них звонко шуршала летняя листва на деревьях, которую теребил неугомонный ветер, а трава под ногами была все такая же влажная, ведь свежий июльский дождик ее оросил совсем недавно. Я смотрел на нее в упор и почти не моргал, хотя тело мое испытывало сильнейшие содрогания. Я зрительно наслаждался красотой розы и млел, осознанно проигрывая в поединке.
Все дни на протяжении двух месяцев рядом с Надин я грелся ее теплом. Тем жаром, что она дарила своей улыбкой. Но сама она была все так же ко мне холодна. Я не мог растопить ее сердце по отношению к себе. Как бы ни было горячо в нашей постели, глаза ее не выражали ничего, только больную похоть, заставляя меня все чаще возвращаться в прошлое, где я еще помню трепетную нежность первых прикосновений, объятий, поцелуев и признаний без грязи и боли; где я еще верил, что настоящая чистая любовь случилась и возможна. Щемящее сочувствие к самому себе вынуждало опомниться от грез, понять, что все это – лишь ностальгия по прекрасным мгновениям. В реальности же ничего, кроме мучительного презрения к любви, я не испытывал, получая периодические подачки от Надин в виде возможности любить ее. Но даже этому я был рад. Долгие и мучительные дни до очередного сильного содрогания тела и брезгливости души.
В сексуальных играх я терял себя, отрубая по сантиметру живой плоти. Я чувствовал каждый раз, уступая ей в желании беспробудного разврата, адскую боль. Она прошибала разрядами молний по телу. Но вновь, презирая мораль, она хотела вязнуть в этом. И сколько бы я не просил остановиться, она всегда приводила сотни доводов к тому, чтобы я просто плюнул на себя, нажравшись очередной бутылкой пойла, и последовал за ней. В мир, где порочность – это не зазорно, где у девушки нет ценностей, и все ее украшения тела доступны любому мало-мальски паскудному мужику с желанием кончить в нее.
Я предавал каждый раз свои чувства, боясь, что завтра рядом с ней может не наступить. Что она уйдет, оставив меня вновь одного, распятого и уничтоженного собственной никчемностью. Я не понимал, что и так ее рядом со мной нет – созданного мною образа идеальной девушки, которую я полюбил однажды. И каждую ночь после очередного круговорота тел я сходил с ума. Я жил в снах, где наслаждался мгновениями первой близости с любимой и первых прикосновений. А на утро вновь себя ненавидел, потому что не мог сказать ей, что она – обычная шлюха.
Уже более месяца до этого дня на сердце гуляла вьюга. Я старался унять эту непогоду, заглушал в себе крики и вопли негодования, но в беспощадном костре сексуальных утех догорали остатки чувств, делая угли пеплом. Прахом моего искреннего чувства. Нежность под фиалковым небом сменялась жадной похотью, превращая чувственную близость между мной и Надин в оргию.
Она медленно подводила меня к тому, что вновь хочет купаться в разврате и воплощать все свои самые смелые сексуальные фантазии. Говорила много о том, что ей недостает безумия и адреналина. Много рассказывала об экзотических способах разнообразить постельные сцены между нами и показывала какие-то книги и картинки в Интернете. Я на это реагировал всегда стойко и холодно, потому что мне это было, по большей части, не интересно. Я не хотел пускать в наши отношения грязь, не желал мешать чувства с дерьмом. Но этого хотела она. Я думал, что, разрешив ей маленькие шалости, я смогу надолго закрыть ее потребность в испепелении души, но я ошибался.
– Почему-у? – спросил я слегка придушенным голосом.
– Что почему?
– Почему тебе это надо? Почему ты хочешь всего этого… Зачем?
– Мы же уже обсуждали это много раз, Рустем! Ну почему ты вновь это начинаешь?!
– Я не могу понять! Я не могу понять!!! – прокричал я. – Я не могу понять… – только уже шепотом произнес я.
– Что ты не можешь понять?! Почему мне не хватает эмоций?!
– Я не могу понять, почему ты не хочешь быть любимой только мною?! Почему тебе надо все это дерьмо?! Почему ты хочешь быть шлюхой? Я не понимаю!!! Вот что я не понимаю!
Я встал с кресла и стал нервно ходить по комнате.
– Ты считаешь, что я шлюха??? – обижено прокричала она и встала вслед мне.
– А-а кто ты?!
Она замолчала. Сбившееся дыхание было слышно даже в пяти метрах от нее. Оно усиливалось. Ее губы открылись. Градом хлынули слезы из зеленых глаз. Я лишь вопросительно поднял бровь, показывая этим, что я все так же жду от нее ответ. Она же молчала, всхлипывая иногда и вытирая слезы. Завитки волос беспорядочно падали на губы, пропитываясь алой помадой. Она старалась их сразу смахнуть и прядь размазывала по мокрым щекам штрихами алые полосы.
Надин не могла успокоиться. Она плакала все сильнее и сильнее, но почему-то я не верил в искренность этих слез. Она ждала, что я, как и прежде, сразу подойду к ней и начну успокаивать: говорить, как я ее люблю и что все это мне не важно, лишь бы она была рядом. И снова отложился бы этот диалог на еще пару месяцев, пока мое терпение снова бы не кончилось. Так бы было и сегодня, но почему-то выдержка меня подвела. Что-то во мне надорвалось окончательно. Я больше не мог терпеть эту грязь в своей постели. Я не мог целовать губы любимой девушки, не представляя, что она ими делала часом ранее.
Она хотела, чтобы я вновь ее успокаивал и просил начать все сначала. Без грязи, без других мужчин. И так всегда начиналось в первую неделю после ссор. А потом вновь она хотела разрушать свое прекрасное тело очередными мужчинами, для которых она – просто дырка.