Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 9

– Я хорошо знаю этот народ. Они так любят своего единственного Бога, что целый день недели посвящают только Ему и ничего в этот день не делают. Царь знает, что этот день суббота! В то утро я и брошу свои войска на штурм их главного города Иерусалима.

– Мудро, – лаконично, но неопределенно ответили придворные.

На деле оно почти так и получилось, за исключением того, что, добравшись без особых проблем до места к обеду пятницы, войско за ночь поумирало практически всем списочным составом, оставив Сеннахирима одного воплощать свои гениальные идеи.

Вернувшись домой ни с чем, царь слегка ополоумел.

И вот результат: царь убивал – Давид хоронил, царь неистовствовал – Давид оплакивал. И верноподданный неневитянин, сосед нашего героя, небогатый работяга, но патриот, не заставил себя долго ждать: донес. Верно хотел заработать, но царь сказал себе: за что платить! Ничтожный тот, кто нуждается в негодяях… А деньги и самому нужны! Вон, у девчонок в серале, третий год уже ремонт не доделаем!

Сосед просчитался – и достала его длань злобного Сеннахирима и высохли его безжизненные глаза на жарком восточном солнце и птицы склевали их: воспоминания о двухстах тысячах лучших царских воинов, легших от бубонной чумы в общую могилу под Иерусалимом, подталкивали царя к убийству любого, попавшегося ему на глаза.

Такова была в те дни жизнь! И вот кровожадного царя нет.

Милости Твои, Господи буду петь вечно,

В род и род возвещать истину Твою

Устами моими.

Но, напротив, есть домоправитель, виночерпий и казначей нового царя Ахиахарка, приходящийся Давиду двоюродным племянником. Конечно во дворце племяша величали согласно строгому протоколу: Великий виночерпий, Праведнейший Домоправитель, Честнейший Казначей господин Сам Ахиахар-ага. И попробуй глашатай чуть запнись! Но для своего дяди Давида он так и остался Ахиахаркой, в память того конфуза, который тот учинил как-то в младенчестве, сидя на коленях у дяди Давида. Впрочем, о детстве Ахиахара мы поговорим в другой раз.

Так вот, по всему выходило, что это он прислал добрую весточку, не пожалев для этого кусок дорогого, привезенного из Египта папируса. Можно возвращаться домой, к жене и сыну.

Глава 1

Чужим я стал для братьев моих и посторонним

Для сынов матери моей,

Ибо ревность по доме Твоем снедает меня,

И злословия злословящих Тебя падают на меня;

И плачу, постясь душею моею,

И это ставят в поношение мне.

По сложившимся в те давние годы в восточных землях обычаю у изгоя, в назидание праздному люду, из дома выносили все, что находили при обыске, или так, просто, проходя мимо, после чего его семья оставалась обреченной на медленное голодное умирание. Вот уж, в действительности перед людьми открывалась страшная дилемма: бежать, чтобы сохранить свою жизнь, но бросить всех близких и любимых на нищенское существование и скорый конец. Либо принять лютую смерть, но тогда, у семьи останется к этому времени накопленное и какая-никакая надежда на завтрашний день. Закон и в те годы отстаивал интересы семьи.

Перед Давидом и его горячо любимой Анной, Богу Слава, такой проблемы не было.

Давид и Анна любили друг друга.

Почему-то считалось в те дни и в том краю, что, если, к примеру, мужчина имел короткие ноги, то Господь Бог восполнял ему сей недостаток излишней желчностью и буйностью. А если, к примеру, имел большую голову, то как муж он считался совершенно никчемным, ибо, вся его стать уходила на не доброе дело, а в башку, в рост волос и выпуклость глаз. С другой стороны, если, он был, например, горбат, то считался, в принципе, хорошо приспособленным к ведению домашнего хозяйства и разведению скота, а также и к накоплению денежек для своего потомства. Если же ноги были еще и кривые, то иметь непременно тому мужику обильное потомство уже в ближайшие после свадьбы годы. В общем, по мнению живших тогда свах, мужчина должен был включать в себя целый набор, самых разнообразных черт, что очень сильно усложняло селекционную работу тружениц на ниве человеческого капитала.





Давид был и короток телом, и в меру горбат, и ноги слегка напоминали помятую окружность, вдобавок, челюсть имел наподобие ослиной, а общий размер головы был таков, что даже чалму было не надеть. В общем, мечта любой восточной красавицы. Но не внешним видом он производил впечатление на свою добрую Анну. Он был выходцем из Палестины, вел свой род от самого праотца Авраама, а это много значило в ее глазах и сильно утончало ситуацию.

Верная ему Анна, его любила за это безумно, и сама предложила мужу положиться на волю Иеговы, схорониться до поры и будь что будет.

К счастью изгнание продлилось всего-то пятьдесят дней, но и они показались Давиду вечностью.

И вот хозяин вновь дома, в объятиях любимой Анны и горячо любимого Тория.

Выглядел он, правда уже не так, как в былые дни расцвета своего бизнеса. Лоск спал, жирок исчез, надменность испарилась, но появились круги под глазами, скорбные складки на щеках, да и животик подтянулся. Ноги стали поджарыми и, вроде как, и еще кривее. Наследственная от дальних предков сутулость стала теперь еще заметнее, в общем выглядел он не на победителя. Не иначе как: где вы мои весенние денечки!

Однако на деле все оказалось не так уж и плохо. Высокопоставленный племяш успел постараться – им вернули почти все конфискованное, даже чуть из других конфискатов добавили – добротные еще халаты, кое-что из дорогой посуды, и пара ковриков местной работы: но это было сделано нечаянно – уверен был Давид. Или ему все же повезло?

Сверх этого, Ахиахар прислал от себя еще и богатые подарки, прежде всего ароматные специи, которые всегда найдут свое применение у служанок на кухне: райские зерна, мускатный орех, корицу, гвоздику, кардамон и розовые лепестки. Кумин, кориандр и шамбалу, а также сумах, тамаринд, шафран и шалфей – без которых любое мясное блюдо проигрывает во вкусе и ощутимо теряет в цене. Пусть еду без специй едят бедняки в постный день, но только не семья Давида!

Следом за пряностями, слуги Ахиахара внесли в дом Давида и Анны традиционные в тех местах сладости: пахлаву, кяту, курабье, шакер-лукум и шакер-чурек, кихелах. Отдельно были представлены: халва и нуга, рахат-лукум и ойла, шербет и любимая сыном Торией чуч-хела, которую продавали мальчишки на рынке.

В светлый праздник Пятидесятницы, совпавший с недавним возвращением хозяина дома, вся семья с раннего утра, готовилась к обязательному, для каждого правоверного иудея изысканному обеду. Под бдительным надзором Анны, слуги спозаранку накупили на базаре для кухни все самое свежее и натуральное и до обеда готовили традиционные праздничные кушанья. Анна стояла у плиты вместе с ними – готовилась к пиршеству.

Давид, уже пришедший в себя, тоже по-своему готовился – ходил взад и вперед по комнате, распевая, на разные мотивы куплеты.

Аха-ад – нынче кушанья пара-ад,

Шта-а-и-им – сами с мамой все съеди-им,

Шало-о-ош – цимес сладок и хоро-ош

Арба-а –выпьем сикера до дна-а

Хамэш – мацебрай и халу ешь.

Шеш и Шева – Адам и Ева

Шмо-онэ, – ели Хри-и-и-не.

Ничто так не «нагуливает» аппетит, как долгое размышление о вкусной и обильной еде, её низкой цене и высоких полезных свойствах купленных продуктов. И как только стол был накрыт, Давид с сыном, как водится в восточной стороне, но по вере отцов воздав благодарение Иегове, возлегли за трапезу.

Трапеза была как никогда богата и изыскана. Тория первым обратился к отцу:

– Добрый отец мой, как говорит наш сосед, дядя Зартошт аль Шахзад: «битый ишак бежит быстрее лошади». Ты долго голодал в изгнании, так оставим же формальности и преступим быстрее к трапезе.

Но Давид не прикоснулся сразу к угощениям, вместо этого он строго посмотрел на сына и произнес как можно серьезнее: