Страница 60 из 73
— Его усиленно продвигает Рашидов, первый секретарь Узбекистана. Настолько усиленно, что поговаривают, что Нигматов его сын. Не знаю, не знаю. Вообще-то Рашидов — просвещенный правитель типа Улугбека. Покровительствует наукам, искусствам, сам писатель. Вот и шахматы развивает. А Нигматов — молодой паренек, надежда Узбекистана. Только-только восемнадцать исполнилось. На турнире молодых мастеров, ялтинском, занял место где-то в серединке. Для начала очень неплохо.
— Это хорошо, конечно, но в чём смысл посылать его со мной?
— Подышать воздухом Европы. Поднабраться опыта соревнований высшего уровня. Он ведь ни разу за границей не был, Нигматов, насколько мне известно. А первый раз — это всегда шок. Потрясение — что люди могут так жить. Отвлекает от игры. А в Копенгагене он пообвыкнется, и когда поедет на свой турнир, то шока не будет.
— Может быть, может быть, — я вспоминал свою первую поездку, в Финляндию. Был шок? Нет, не было. Было чувство, словно я в Финляндию еду не в первый и даже не в десятый раз.
— Наконец, поездка за границу, в капстрану — это серьезное поощрение, — продолжил Геллер. — Я не думаю, что он будет вам очень уж докучать, Михаил. В крайнем случае, я сумею его загрузить. А Рашидов — человек восточный, он добро помнит.
О том, что восточный человек и зло помнит, Ефим Петрович добавлять не стал. И так ясно.
Вечером послушал новости.
О чемпионате уже не говорили. Вчера говорили, а сегодня нет. Кончился чемпионат. Зато в Африке — извержение вулкана. Это новость.
Ну и ладно.
Позвонил в Чернозёмск. Всё идет так, как и должно.
И это ладно.
Утром я оделся особенно тщательно. Нарядился. И в назначенный час стоял перед гостиницей. Морозно, пар изо рта плотный, тяжелый.
Сегодня — встреча с московскими пионерами.
Подъехала «Победа», за рулем бодрая пионервожатая. Или шофер. Сразу не разобрать. Лет пятидесяти, в шоферской куртке, американской, старой. Но повязан пионерский галстук. И пионерский задор в глазах.
— Чижик, — узнавающе сказала она. — Миша Чижик. Ну, Чижик, садись, поедем в гости к пионерии.
Я помедлил: куда садиться, на переднее сидение или на заднее?
— Сюда, сюда садись, — показала на место рядом с собой вожатая.
Сел.
Чисто. Ничего лишнего, ничего личного.
— Ну, старушка, трогай!
Действительно, «Побед» на московских улицах немного. «Жигули», «Москвичи», «Волги», «Запорожцы», и только потом «Победы». «Зим» редкость, как и иностранцы.
Машина тронулась плавно, набрала ход, и мы влились в автомобильный поток.
— Доедем за полчаса. Валей меня зовут, Валентиной. Не бойся, я за рулем с сорок пятого, и ни одной серьезной аварии. Я Лаврентия Палыча возила, на «ЗИСе»! И эта машина историческая, на ней Лысенко ездил, тот самый академик, который чудеса на колхозном поле творил. Заболел академик, заболел и умер, а «Победу» завещал Дому Пионеров. Ещё до смерти передал, так и так, сказал, мне ни к чему, там машины без надобности. Вам, шахматистам, говорят, за победу машины дарят? — сменила тему она.
— Нет, не дарят. Но можно купить без очереди. За призовые.
— Ну, я ж и говорю — дарят. Дают такие призовые, за которые можно купить «Волгу» — чем не подарок?
Я согласился, что да, подарок.
— И будешь её брать, «Волгу»? Тебе не пойдёт.
— Это почему?
— Руки у тебя чистенькие. А с «Волгой» нужно руками, руками, руками. И головой, конечно, но без рук не получится. «Волга» уход требует. С «Волгой» не водителем быть нужно, а шофёром. Бери «Жигули», вот «Жигули» — это для водителей.
— То есть «Волга» плохая машина?
— Почему плохая, не плохая. В умелых руках — отличная. Все таксопарки на «Волгах», и ничего, не пропали. Но в таксопарках механики есть. А у тебя механики есть?
— Найду.
— Ну, разве что найдёшь. В Москве-то найти можно, если деньги имеются. Высоцкий вон «Мерседес» купил, красава. Отчего не купить, если средства позволяют. Только разобьёт он его. Он все машины разбивает. «Жигули» разбил, «Рено» разбил, «БМВ» разбил, оба, и «Мерседес» разобьёт. Что удивительно: машина в хлам, а на самом ни царапинки. Ему цыганка нагадала. Он как-то цыганку подвёз, она и говорит: машин не бойся, от машины не умрёшь. Знаешь Высоцкого?
— Не близко.
— Значит, «Волга» нравится? — ещё раз спросила она.
— Не то, чтобы нравится, но уж больно велика Москва. Пешком не находишься, а пересаживаться с трамвая на метро, с метро на автобус, а потом ещё три квартала ногами, а потом троллейбус…
— Москва такая, — подтвердила Валентина. — Ну, бери, бери «Волгу». Хотя «троечка» — игрушечка, а не машина, я бы себе «троечку» взяла, будь я чемпионкой, но если денег много…
Хотел спросить, сколько это — много, но не стал. Узнаю. Есть у кого. Виктор Луи должен знать, Марцинкевич должен знать, Петросян должен знать, каково в Москве с механиками.
С утра минус двенадцать, легкий снежок, люди несут с базара елочки, красота и благодать.
Дворец Пионеров мне понравился. У нас в Черноземске он куда скромнее, даже не дворец, а дом. Хорошо, не изба.
Меня встретили, обогрели, напоили чаем с песочным печеньем и обговорили «Зимнюю встречу», матч между пионерами Чернозёмска и Москвы. Антон привезёт команду школы «Ч», восемь человек. На каникулах. Столицу посмотреть, кремлевскую елку (билеты обещал Тяжельников), ну, и в шахматы поиграть, как без этого.
А потом я прошёл в зал, где собрались московские пионеры-шахматисты. Много, три сотни. Прочитал коротенькую лекцию на тему «Суворовский метод в шахматах: удивил — победил!», с демонстрацией типичных ловушек в королевском гамбите. А затем дал сеанс одновременной игры на десяти досках, удивляя тем, что все партии начинал ходом пешки на же четыре. Ход несерьезный, ход авантюрный, но весёлый. Как раз для пионеров.
В трех партиях еле отбился.
Потом мы сфотографировались у памятника Мальчишу Кибальчишу, и Валя-Валентина отвезла меня назад, в гостиницу.
Там меня ждали, маменька, Марцинкевич и Галина. Становится традицией — отмечать в «Москве» мое чемпионство. Хорошей традицией, да.
Я даже оскоромился, выпил три рюмки «столичной». Рюмки из тех, где много стекла и мало объема. Хитрые. На вид водки налито сорок граммов, а реально — двадцать пять.
— А почему не коньяк? — спросила Галина.
— Коньяк мы выпьем в «Арагви», когда стану чемпионом мира, а здесь ничего, кроме «Столичной», душа не принимает. Москва — столица, моя Москва! — спел я.
И все согласились, и стали пить «Столичную». Все, кроме Марцинкевича, Марцинкевич за рулём.
— Не боишься сглазить? — спросила маменька. — Насчет чемпиона мира?