Страница 33 из 60
Дри-дану-дану-данай
Дри-дану-дану-данай
— А в чём же тогда смысл этой песни? — спросила Алла, — и почему она песней называется?
— Давайте я вам историю её создания расскажу, а вы уж там сами решите, — придумал я, — песня она или допустим рок-опера…
Класс оживился, но осмысленную фразу никто не выдал, поэтому я продолжил.
— Это было в 1901 году, на заре двадцатого века. Алексей Максимыч тогда жил в Нижнем Новгороде, но внимательно следил за обстановкой в стране, а в стране в это время было что? — задал я вопрос залу, ответил Половинкин:
— Назревала революция? — с вопросительными интонациями сказал он.
— В точку попал, Валера, — похвалил я его. — Через четыре года она и случилась, но до этого там много чего произошло. А конкретным толчком для написания этой песни явилась студенческая демонстрация в Петербурге, в марте того же года она прошла, а кровавый царский режим её кроваво подавил. Вот Алексей Максимыч и отразил с одной стороны отважных студентов-буревестников, а с другой глупых пингвинов-жандармов.
— А студенты из какого института там демонстрировали? — продолжил интересоваться Половинкин. — И чего они требовали?
— Требовали они академических свобод, — пояснил я, — чтобы самим выбирать руководство и ещё чтобы в армию не забирали во время обучения. А насчёт институтов я, честно говоря, не знаю… из университета наверно да из горного, это два основных вуза в то время было.
— А чем закончилась та демонстрация?
— Известно чем, казаки разогнали её нагайками, травм много было, но убитых, кажется, ни одного. Ну так что — против песни в заглавии возражать не будете?
— Не будем, Антон Палыч, — сказала Зоя, — но «Рок-опера о Буревестнике» всё-таки лучше звучало бы.
— Увы, друзья мои, не было во времена Горького рок-музыки, так что не судьба…
— А какая музыка была в те времена? — заинтересовалась Алла.
— Хм… — задумался я, садясь на краешек своего стола, — разная была. Вас, конечно, не классическая интересует, а так сказать эстрадная?
— Да, конечно, она самая, — на разные голоса подтвердили ребята.
— Это мы уже плавно выруливаем из литературы в пение, — заметил я, класс загудел, — но ладно, расскажу, что знаю. Пели и слушали в основном романсы и цыганские песни. «Очи черные» все, наверно, знают… а ещё «Две гитары зазвенев» и «Ямщик, не гони лошадей».
— А ещё «Дри-дану-дану-данай», — добавил Половинкин.
— Правильно, — похвалил его я. — А из романсов были популярны «Гори-гори, моя звезда», «Белой акации гроздья душистые» и например «Живёт моя отрада»… но что-то мы с вами слишком далеко от Алексея Максимыча удалились, давайте возвращаться.
И далее до конца урока я медленно и нудно диктовал им под запись то, что нашёл в методичке по литературе — делу, как говорится, время, а потехе час.
И ещё после уроков случилось тяжёлое и продолжительное выяснение отношений с англичанкой Софьей — она откуда-то узнала, что у меня появилась новая женщина, так что на муки брошенки наложилась ещё и ревность к неведомой сопернице… Короче говоря, проговорили мы долго, точнее говорила в основном она, а я отделывался короткими фразами и междометиями. Думая при этом — вот же бог уберёг от такой зануды, как я с ней под одной крышей бы жил, не представляю.
А вечером я сбегал к Васе Дубину, забрал у него магнитофон и одну чистую кассету (а что, с песнями не нужны? — спросил он, — в другой раз, — ответил я). Он показал мне все рукоятки управления и как заправлять кассету. Я осуществил контрольную запись, микрофон там встроенный был в корпус, и убедился, что шум от устройства минимальный, а качество записи вполне достойное.
А что было дальше, вы наверно и сами все уже догадались — я врубил запись по звонку в дверь и прикрыл створки шкафа, а Тимоша перешёл к действиям прямо вот с места в карьер… Пересказывать, что он там бормотал, я уж не буду, чтобы не стошнило, но в ванную он меня чуть ли не насильно хотел загнать, так видимо его возбудила история с Софьей…
Минут через десять нашего диалога я открыл дверцу шкафа и сказал:
— А сейчас будет сюрприз, дорогой Тимофей Андреич.
— Что за сюрприз? — озаботился он, крутя головой и снимая галстук, — может уже в ванную пойдём?
— Нет, дорогой инспектор, — продолжил я, — ни в какую ванную мы не пойдём, а пойдём мы вот сюда, к шкафу и поглядим внутрь.
— И что тут? — встал со своего места он.
— Магнитофон марки Комета-202 (это я приврал немного, не было у него никакой торговой марки, ноунейм, так сказать), включенный на запись.
Тимофей очумело посмотрел на крутящиеся катушки, потом продолжил:
— И чего
— Того, драгоценный Тимофей Андреич, что запись нашей беседы я с большим удовольствием сдам в милицию… даже и не в милицию, а для начала начальнику вашего роно — а он уж решит, что там дальше с ней делать.
— Ах ты сука! — решил перейти к активным действиям он, — да я ж тебя, — и попытался заехать мне кулаком в лицо.
Но ничего у него не вышло — слишком дрябл и нетренирован он был, чтобы попасть в меня. А я заломил ему руку за спину и отбросил на диван.
— Чего ты хочешь? — наконец перешёл он к конструктиву.
— Варианта Б, — честно сказал я, — вы перестаёте ко мне приставать и спускаете моё персональное дело на тормозах, а я в ответ никому не покажу эту кассету.
— Мне, мне отдашь кассету! — с интонациями Володи Шарапова в бандитской малине возопил он.
— Это вряд ли, — сокрушённо покачал головой я, — тогда у меня никакого рычага воздействия на вас не будет — а если вы заново всё захотите прокрутить, что тогда?
— И какие у меня гарантии будут, что ты это не обнародуешь?
— Моё честное слово, — скромно ответил я. — Больше никаких.
— Там всё не так просто, — повесил он галстук обратно на шею, — материал на тебя не на пустом месте возник…
— Продолжайте, Тимофей Андреич, — напрягся я, — я вас внимательно слушаю.
— Один человек из вашей школы мне всё это слил… а на него у тебя никакой кассеты нет…
— Имя? — коротко потребовал я.
— Не скажу, — потряс головой он, — сам догадаешься, если не дурак.
— Но решение-то должен принимать не этот неизвестный стукач, — рассудил я, — а вышестоящие инстанции, то есть вы, я правильно понимаю? Напишете, что информация не подтвердилась и спустите дело в архив, всего и делов-то.
— Мне ещё надо будет убедить в этом того человека… — угрюмо вымолвил Тимофей.
— Вы уж постарайтесь, от этого вся ваша дальнейшая карьера зависеть будет, — и с этими словами я выпроводил его на лестницу.