Страница 28 из 60
— Так что же мы будем делать, уважаемый Антон Палыч? — перешёл к итоговым выводам Жменя.
— А какие есть варианты? — ответил я вопросом на вопрос.
— Вариант, собственно, один — заведение на вас персонального дела, разбор на общем собрании школы, а дальше — что коллектив решит.
— И что он обычно решает, коллектив?
— Не берусь утверждать, что будет в вашем конкретном случае, но как правило ничего хорошего обсуждаемому ждать не приходится. Самое лучшее, это неполное служебное соответствие, а в худшее…
— Что же вы остановились, Тимофей Андреич, — захватил наживку я, — и что будет в худшем?
— Будто сами не знаете, увольнение с запретом заниматься педагогической деятельностью.
— Так-так-так… — побарабанил я пальцами по краю стола, — но ведь не бывает же так, что выбирать надо только из одного варианта? Всегда какой-нибудь план Б должен иметься?
— Приятно иметь дело с умным человеком, — улыбнулся Тимофей совсем уже гадостной улыбочкой, — есть и второй вариантик, как вы верно выразились, с номером Б.
— И в чём же он заключается? — подтолкнул его я.
— Вот сами смотрите, Антон Палыч, — передвинул он листок с моим делом к краю стола, — вы человек молодой, подающий, так сказать, надежды и, будем откровенны, симпатичный. Мне лично было бы очень неприятно портить вам жизнь. Как вы смотрите на то, чтобы встретиться как-нибудь вечером и обсудить этот вопрос в неформальной, так сказать, обстановке?
И ухмыльнулся он при этом запредельно уже гадливо… так-так-так, мысленно сказал себе я, а ведь тут мы имеем дело с так называемым сексуал харрасментом, причём в извращённой форме… чёж делать, полушарии, спросил я у своих советчиков, но они ушли на дно и молчали, как рыбки.
— Я вас понял, Тимофей Андреич, — наконец собрался с мыслями я, — но дело это серьёзное и, так сказать, ответственное, мне надо поразмыслить некоторое время.
— Конечно-конечно, — убрал улыбку с физиономии инструктор, — вот вам мои телефоны, верхний рабочий, нижний домашний. Звоните, но не затягивайте, а то время сейчас сами знаете, какое…
Я поспешил выскочить в коридор, стирая с губ вымученную улыбку, выбрался на улицу Тельмана и подумал, что ой как прав был Веничка Ерофеев, когда писал в своей бессмертной поэме примерно следующее:
«А надо вам заметить, что гомосексуализм в нашей стране изжит хоть и окончательно, но не целиком. Вернее, целиком, но не полностью. А вернее, даже так: целиком и полностью, но не окончательно. У публики ведь что сейчас на уме? Один только гомосексуализм. Ну, еще арабы на уме, Израиль, Голанские высоты, Моше Даян. Ну, а если прогнать Моше Даяна с Голанских высот, а арабов с иудеями примирить — что тогда останется в головах людей? Один только голый гомосексуализм».
— И что дальше делать будем, Антоша? — проснулось моё левое полушарие.
— Откуда я знаю, — огрызнулся я, — но этот Тимоша мне мерзок даже и безотносительно того, что к нетрадиционным сексуальным связям я отношусь очень отрицательно.
— Ну тогда пойдёшь в дворники или в эти… в управдомы — выгонит он тебя из школы, как пить дать выгонит.
— Среди управдомов тоже хорошие люди встречаются, — не очень уверенно ответил я, — правда редко.
— Да и не хочешь ты никуда из школы уходить, верно? — это правое добавило, — привык уже к ней, к домашней собаке, да?
— Значит надо что-то придумать, — логично заключило левое, — что-то такое нестандартное — дать несимметричный ответ, как сейчас в прессе пишут.
— Значит, надо, — вздохнул я, — помощи от вас, я так понимаю, в этом вопросе не дождёшься, брысь обратно на дно вы оба двое… сам всё решу.
— И не затягивай, Антоша, — ехидно заметило на дорожку правое, — а то Тимоша может и обидеться.
— Бог не Тимошка, — твёрдо ответил я, — видит немножко.