Страница 16 из 60
Зал реагировал на кино весело и бесшабашно, отрывался, короче говоря, по полной программе. Тюремная лексика, слегка адаптированная Викторией Токаревой, была близка и понятна абсолютному большинству жителей Советского Союза, здесь ведь кто сам не сидел, обязательно имел сидевшего родственника не дальше второго колена.
«Кто ж его посадит, он же памятник!», «Так это в Турции, там тепло», «Пасть порву, моргалы выколю, рога поотшибаю, всю жизнь на лекарства работать будешь», «Девушка. Чувиха. Да по-английски… гёрл. Йес, гёрл. Йес-йес, ОБХСС» — да тут через фразу было крылатое выражение, немедленно ушедшее в народ.
А после финальных титров на фоне Доцента, догоняющего Косого со Хмырём на заснеженной подмосковной дороге, на сцену (да, в широкоформатных кинотеатрах всегда перед экраном имела место сцена, я ещё удивлялся, зачем — видимо для таких вот экстренных случаев) откуда-то сбоку вышла дама в тяжёлом платье чуть ли не в пол, подвинула стойку микрофона (и это добро вдруг откуда-то взялось) и сказала хорошо поставленным голосом:
— Уважаемые зрители! Прошу не расходиться, сейчас у нас будет встреча с творческой группой создателей фильма, который вы только что посмотрели. Прошу вас, товарищи.
И она широким жестом пригласила на сцену товарищей — они из боковой двери вышли в количестве четырёх штук.
— Ну вот, дождалась, — сказал я Марине, показывая на Крамарова.
— Здорово, — возбуждённо ответила она, — а можно я ему твой букетик вручу?
— Конечно, букетик твой, делай с ним, что хочешь.
А эти четверо тем временем поднялись на сцену, где для них нарисовались четыре же потёртых кресла.
— Что Крамаров и Муратов, это понятно, — сказала мне тем временем Марина, — а ещё двое кто?
— Думаю, что режиссёр и композитор, но они сами сейчас представятся.
И точно, сначала к микрофону подошёл первый неизвестный, представился Александром Серым, режиссёром, и далее кратенько рассказал историю создания ленты. Ничего особенно интересного в его речи не было.
— А правда, что он сидел? — спросила меня на ухо Марина.
— Говорят, что да, — ответил я, — откуда бы у него такая тематика вдруг взыграла?
Далее так же буквально с десяток предложений сказал композитор Геннадий Гладков, низенький гражданин с козлиной бородой и в тяжёлых роговых очках, а потом передал микрофон Савелию, тут уж зал оживился.
— Это была лучшая роль в моей жизни, — так начал он своё выступление, — вы же все знаете, что до сих пор мне предлагали только второстепенные роли, а здесь она практически главная.
Говорил он совсем не тем придурочным тоном, который любил употреблять в своих ролях, гладко и интеллигентно. Далее он высказал комплименты всему съемочному коллективу, не забыв упомянуть Данелию, крестного отца картины. Рассказал пару смешных случаев со съёмок и предложил залу задавать вопросы, если они есть. Я немедленно поднял руку и получил благосклонный кивок от дамы-распорядительницы.
— Савелий Викторович, — я даже его отчество из памяти вытащил, — а как вы считаете, будет эта картина понятна зарубежным зрителям?
Крамаров ненадолго задумался, а потом ответил в том смысле, что темы тут подняты общечеловеческие, так что наверно поймут его и за границей. Сложности если и возникнут, то скорее всеготолько с переводом специфического сленга.
Далее последовал ещё с десяток однотипных вопросов о других артистах, участвовавших в фильме (в основном спрашивали про Леонова и Видова), местах съёмок и как они там ездили в цистерне с цементом. И тут распорядительница закруглила встречу — я толкнул в бок Марину, иди, мол, уже вручать свой букетик. И она сумела выбраться с нашего десятого ряда и передать букет Крамарову… тот поцеловал её в щёку, Марина зарделась и убежала назад.
— Я ревновать буду, — шутливо заметил я, — чего это тебя посторонние лица целуют?
— Кто тут посторонний? — заметила она, — Крамаров что ли? Да он свой в доску.