Страница 22 из 43
– Конечно, господин Рай, – воскликнул Антуан, – Френсис никуда от нас не денется. И с герцогом, похоже, будет весёлый разговор. Верно я понимаю, отец?
Да, Антуана и Рая просто распирало от любопытства. Слишком многое ещё было не сказано. Граф взглянул на них, усмехнулся и, наконец, принял решение:
– Хорошо. Поедем на заре, – и это решение не подлежало дальнейшему обсуждению.
Граф вернулся на своё место, и стало ясно, что он собирается говорить. Его рассказ обещал быть не менее интересным, чем рассказ Рая. Его Сиятельство с каким-то мягким теплом посмотрел на Генриха, и этот взгляд тронул того до глубины души. Так на Рая порой смотрел Френсис, но это был его отец, настоящий отец, и душа брианца преисполнилась гордости. Он воспитал для этого человека достойного сына, хотя уже где-то вдалеке дала о себе знать и ревность. Герцог мог очаровать, обмануть Френсиса, но только граф мог стать для юноши другом. Почему-то Рай сразу уверовал в это.
– Что ж, сударь, я очень признателен вам за искренность и знаю наверняка, что никогда не смогу по-настоящему отблагодарить вас, – мягко, но без излишней нежности произнес граф, – Вы вернули нам с женой самое дорогое, что у нас есть на свете, наших детей… Теперь и Френсис войдёт в нашу семью и займёт в ней достойное его место, место, предназначенное ему от рождения. Уверен, герцог замышлял сделать из него изощрённое орудие пытки для нас с графиней, но, как я понял, вашими стараниями, его планам не суждено было сбыться. Видно, сам Господь послал вас нам в союзники… Слова всего не передадут. Потому я умолкаю и просто склоняюсь перед вами. Знайте, всегда и во всём вы можете рассчитывать на меня, мои знания, деньги и власть. Я ваш должник, и, если хотите, друг.
От таких слов графа Рай так расчувствовался, что даже ощутил ком в горле:
– О, что вы, Ваша Светлость! Право!.. Мне не надо большей награды, нежели честь считать себя вашим другом!
Граф мягко улыбнулся и обратил взгляд на сына.
– Ладно, теперь моя очередь кое-что рассказать. Что ж, сейчас это будет сделать легче… Возможно, с нашей с графиней стороны было ошибкой придать забвению дела давно минувших дней, скрыть от тебя, Антуан, тот факт, что от рождения вас было четверо. Да, всё за то, что Френсис при рождении наречён Жаном, но это теперь ему решать, станет ли он менять имя или останется с тем, к которому привык.
Графу потребовалось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями и, вот он уже начал свой рассказ:
– Вы ведь хотите узнать, что нас с герцогом связывает, откуда родом такая наша взаимная ненависть? Что ж, готовьтесь, рассказ будет долгим, и начать придётся из далека… Да, минуло уже больше двадцати лет… Тогда я был также молод, как и ты сейчас, Антуан. Я служил в гвардии Его Величества короля Фрагии и мечтал о всемирной славе, а рядом со мной в горе и радости, в бою и кутеже, всегда был мой лучший друг, Ромен де Монсар, но всё когда-нибудь заканчивается. Пришёл день, и Ромен, приняв наследство и став графом де Монсар, ушёл в отставку, а я остался один, ведь бросить службу я не мог, так как это было единственным средством моего существования. Да, друзья, тогда я был в большой ссоре с моим отцом. Я хотел жить в полную силу, жаждал приключений, славы, хотел дышать полной грудью, а отец… Он отказал мне в праве именоваться графом де Лаган, отказал в доступе к фамильным банковским счетам. Я носил титул виконта де Валеньи с правом распоряжаться не более, чем десятой частью от доходов этого имения. Отец грозил отречением, если я не брошу службу… Лишь много позже я узнал, чем было вызвано такое его поведение, на чём он так сильно обжёгся, от чего хотел уберечь меня… Всё бы наладилось в один момент, уступи я требованиям отца, но он хотел от меня невозможного, стать тихим провинциалом!.. Итак, я оказался разлучён с другом, почти братом, но он обо мне не забыл. В один прекрасный день он явился в Фонтэнж, чтобы забрать меня с собой в гости к его тётке виконтессе де Гурье. Я благословляю тот день, когда Ромену пришла в голову эта мысль. Так судьба привела меня в Бордон, и там, в гостях у тётки моего друга я встретился с его троюродной сестрой, Арабеллой де Гурье, да, с твоей матерью, Антуан. Она в один миг повергла мое бедное сердце к своим стопам. Ей только минуло восемнадцать, она ещё не была представлена ко двору, и её чистая красота так контрастировала с гламурным лоском придворных дам словно свежий горный воздух против пыльного тумана Фонтэнжа! Это была сказочная фея! Бордон лежал у её ног, но, казалось, она совсем не замечала это…
Отдавшись во власть воспоминаний, граф как-то незаметно скинул со своих плеч тяжесть пролетевших лет, и теперь Рай видел в нём скорее старшего брата Антуана, но никак не его отца. Глаза графа излучали какой-то таинственный свет, морщины разгладились и, казалось, что весь он полон едва сдерживаемой молодой энергией.
После небольшой паузы граф лукаво улыбнулся своим мыслям и продолжил рассказ:
– Я говорил, что приехал в Бордон не совсем обычным гостем. Моя дружба с горячо любимым всем семейством Гурье Роменом дала мне право поселиться в их доме, в доме Арабеллы… Стоит ли говорить, сколько врагов я приобрёл в один миг, но это нисколько не тревожило меня. Что это значит в сравнении с удовольствием общаться с Арабеллой, быть рядом с ней, видеть её каждый день!? Да, я в неоплатном долгу перед Роменом! Это были незабываемые дни: утренние прогулки верхом – Арабелла, Ромен и я… Как великолепно она держалась в седле! Эти вечера в её гостиной, когда она вставала у окна и, таинственно улыбаясь, пела. Мне, казалось, что она улыбается только мне, хоть она и смотрела в мою сторону реже других… – и граф смущённо усмехнулся, – Позже Арабелла призналась, что тогда просто ей не хватало смелости смотреть мне в глаза, она боялась, что смущение лишит её дара речи… Так она объяснила позже, а тогда… А тогда, хоть меня это и задевало, чуть-чуть, я был скорее благодарен ей, это давало мне возможность, смотреть на неё, не робея, ловить каждое движение её бровей, головы, рук, не упускать не единого звука её сказочно прекрасного голоса…
Граф снова с головой нырнул в омут давно пережитого, но тут вскинулся Антуан:
– Как, отец! Вы говорите, что мама пела на публику?! Не так, как сейчас? Она ведь поёт только очень тихо, можно сказать шепчет под гитару…
– Ох, сын, поверь! Она божественно пела! Я говорю это не как безнадёжно влюблённый в неё мужчина, а как пламенный поклонник её таланта. У твоей мамы был чарующей красоты и силы необыкновенной голос, перед которым преклонялись все, кто хоть раз имел счастье слышать её, а среди них были и весьма искушённые в вопросах вокала люди. Вообще, это удивительно талантливое семейство. Пожалуй, не ошибусь, сказав, что идеальный слух их семейная черта. Например, Ромен мог заставить звучать, кажется, любой инструмент, просто брал и играл. Да, он брал не голосом, а непостижимым умением буквально в считанные часы находить общий язык с любым предметом, способным издавать хоть какие-то звуки, будь то пила, бутылка, гитара или клавесин. Мать Арабеллы подпевала дочери вторым голосом, и это было удивительно мило. А ты, сын! Разве для тебя это новость? Ведь и у тебя превосходный слух и ты, помнится, превосходно пел!
Рай с большим удовольствие смотрел на графа, не пропуская не одного слова, и вдруг поймал себя на мысли, что и у его воспитанников, Френсиса и Анри, неплохой слух. Вспомнилось, как однажды он застал их за показавшимся тогда ему неприемлемым дурачеством, юноши наигрывали какие-то мелодии, используя как инструменты щёки, губы, бокалы, вазы – вообще всё, что попадало под руки. "Странно, – подумал Рай, – Когда мне пришло в голову, кто сказал, что такие вольности непристойны дворянам?" Тогда Рай не нашёл ничего лучшего, как довольно грубо прервать эту их игру, и в такие слова он умудрился облечь своё недовольство, что с тех пор юноши больше ни разу в его присутствии не позволили себе ничего подобного. А теперь, видя, с каким удовольствием об этом говорит такой человек как граф, Рай невольно испытал сильную досаду на себя: "Ну и кретин же я! Сам Богом обделён, ни слуха, ни голоса, так и ребят обделил. Что это мне взбрело в голову, что они могут когда-нибудь опозориться в этом, как это однажды было со мной? Они же мне не родные дети! Идиот! Ведь романтическая душа Фрэнка всегда хотела петь. Это же ясно как божий день, а между тем я не знаю, может быть, он и вправду может… При таких-то родителях…"