Регрессия. Гори!

Глава 4.

Я проснулась от яркого света, бьющего в глаза. После сна длиной в неделю и горы успокоительных, которыми меня щедро пичкали в больнице, отличать день от ночи я так и не научилась. Сон, преследовавший меня всю жизнь, состоявшую из трех дней, застыл в голове вязкой грустью от чего-то несбывшегося. Чего-то, что обязательно должно было произойти, но не смогло. Счастливой жизни, где не было беспамятства и сомнений, растерянности и зависимости, а были настоящие чувства, свобода и человек, смутный образ которого витал перед мысленным взором. Помешало этой жизни лишь одно обстоятельство. И имя этого обстоятельства – Иоганн.

Он сидел на краю кровати и внимательно вглядывался в мое лицо. Свежий и лучезарный, он выглядел так, будто ждет меня в полной неподвижности вот уже целую вечность. Тонкие длинные пальцы с крупными перстнями, покоились на коленях, осанка как у заправского солдата и тревожные мысли, мелькающие в ярких глазах.

– Давно так сидишь? – я приподнялась на локте, пытаясь понять, сколько же проспала.

– Нет, от силы полчаса. Хотел кое-что сказать.

– Разбудил бы тогда.

– Ну уж нет, тебе необходим отдых. Забыла? – Он обогнул кровать, сел совсем рядом и провел рукой по волосам. – Я не дам тебе снова наделать глупостей, поняла?

– Звучит как угроза! – засмеялась я, но по ледяному выражению лица Иоганна догадалась, что это и была угроза. – Чем займемся? – постаралась я перевести тему, прогоняя навязчивые мрачные мысли. – Я же не помню, что любила делать.

– Сегодня встреча с родителями, и нам нужно будет съездить в одно место. – Иоганн чеканил слова, не глядя на меня, и только накручивал рыжие локоны на палец. В голосе его сквозила непонятная мне обреченность. – Я настоял, чтобы в больнице тебя не трогали и не приставали с вопросами, но твой прыжок уже вызвал слишком большую огласку. В таких случаях никогда не верят на слово…

– Это ты и хотел сказать? – Я положила голову ему на плечо и обняла, чувствуя неловкость и смутный страх, но все же необъяснимая, словно сестринская нежность и признательность перевешивали.

– Да, – нехотя отозвался мой парень. – Ты не спросишь, что это за место?

– Полагаю, что полиция. – Эта мысль появилась в моей голове внезапно. Прежде я не задумывалась, что помимо психологов с несостоявшимися суицидниками должны работать и правоохранительные органы. Сейчас я знала это наверняка, а еще ни секунды не сомневалась, о чем хочет попросить меня Иоганн.

– Ты… – начал он.

– Должна говорить им правду, но если вспомню что-то внезапно, сначала обсужу это с тобой.

– Откуда ты знаешь? – Он отдернул руку и сам вырвался из моих почти что любовных объятий.

– Не знаю. Почувствовала, что именно это ты и скажешь. Может, у меня после удара головой открылись экстрасенсорные способности, – засмеялась я, чувствуя, что вслепую брожу совсем рядом с истиной.

– Я бы сказал, они не закрылись, – скривился в усмешке Иоганн.

– Что ты имеешь в виду?

– Что тебе рано пока нагружать голову. Просто доверься мне.

Вся та близость, что минуту назад установилась между нами и струями тепла растекалась по телу, вмиг лопнула как натянутая струна, оставив только недомолвки и вранье. Черт возьми, все это уже было! Было! Я точно знаю, только не могу вспомнить…

Расследованием моего вроде бы самостоятельного прыжка занималось отделение района, к которому относился институт. Роковая высотка замаячила далеко впереди, стоило нам свернуть на шоссе, но не вызвала бы во мне никаких эмоций, не спроси Иоганн о моих чувствах. Я не помнила ни одногруппников, ни темы диплома, который только неделю назад защитила. Я даже не представляла, чему меня учили все эти годы. Неудивительно, что и само здание затерялось в тумане подсознания.

Я вглядывалась в бесчисленные серые этажи, силясь на ходу пересчитать их и понять, как я выжила и зачем вообще прыгнула. Если я уже развелась и даже успела обзавестись парнем, вряд ли причиной стала несчастная любовь. А расставаться с жизнью из-за учебы – вообще верх безумия. Только вот сумасшедшей я себе не казалась.

Отделение полиции притаилось на первом этаже самого обыкновенного жилого дома из коричневого кирпича сталинских времен. Около входа уже ждали настороженные родители. Маму я узнала сразу – в больнице мы успели пообщаться, а вот папу видела будто впервые. Мне совершенно не хотелось падать в горячие объятия совершенно незнакомого мужчины, которого видела первый раз в новой жизни, но обидеть родного отца я боялась гораздо сильнее. Если у меня нет ни друзей, ни других родных, ценить тех, кто остался, нужно теперь в разы больше. А потому вынырнув из Ауди, как только Иоганн припарковался, я с благодарностью приняла и поцелуи в обе щеки, и слезы, и причитания. Кажется, папа меня очень любил. Он все бубнил про то, что он виноват, зря отправил меня в строительный. Сразу было понятно, что это не мое и мне тяжело. Но я – боец, не сдавалась до самого конца. И прочая дребедень из уст человека, пытающегося найти причину безрассудства единственной дочери. Я только успокаивала его и пропускала мимо ушей такие далекие от истины слова.

Прежде я не попадала в глупые подростковые передряги, и детские комнаты милиции обошли меня стороной. Во всяком случае, я на это надеялась. И сейчас я, передергиваясь от нервозности и ощущения собственной преступности, как затравленная собачонка пробиралась внутрь отделения полиции. Знакомая с системой только по сериалам, которые почему-то остались в моей голове, я ожидала увидеть зарешеченное окно на входе, камеры временного содержания, забитые до отказа отбросами общества и, по меньшей мере, героями «Улиц разбитых фонарей». И была приятно удивлена, увидев самое обыкновенное казенное заведение, не слишком отличающееся от того же ЗАГСа. Точно! Не так давно я подавала заявление на развод и, кажется, ощущала чувство настоящего полета и свободы. Ну почему эти проблески воспоминаний такие скудные и случаются в основном на уровне ощущений?

Нежно-розовый цвет стен вызывал невольную усмешку, а протоптанный до дыр коричневый линолеум под ногами, оставшийся здесь с незапамятных времен, – скорее уж жалость. Двери из рыже-коричневого выцветшего ДСП, имитирующего дерево, были хаотично натыканы по всему длинному коридору и вели в крошечные кабинеты. Вопреки ожиданиям, в убогих комнатах вовсе не расследовали громкие убийства и многомилионные кражи, а оформляли регистрации, выдавали паспорта и мирили буйных соседей. Нас ждал никакой не следователь по особо важным делам, а самый обыкновенный скучающий участковый, с головой заваленный бумагами.

Когда мы всей компанией в четыре человека ввалились в кабинет, заняв все свободное пространство вокруг стола, из-за вороха папок и документов высунулась голова. Два близоруких навыкате глаза внимательно оглядели нас, а их обладатель только устало вздохнул и предложил самим решать, кто присядет, а кто останется стоять.

Я приютилась на краю облезлого стула для посетителей, приставленного к столу, а Иоганн, прямой, как стрела, встал сзади, положив изящную руку на мое плечо. Участковый хмыкнул, но промолчал. Мама с папой вдвоем делили стул у двери.

– Давайте не будем тянуть время. Уверен, вы хотите закончить с этим точно так же, как и я, – вяло проговорил участковый, выкапывая из покосившихся стопок одинаковых папок нужную – с моим делом. Он прищурился, бегло пробежал глазами несколько страниц, вложенных в папку, и наконец перевел взгляд на меня:

– Ну что ж, Анна Павловна. У меня к вам будет несколько вопросов. Начнем с простого. Вы – Ремизова Анна Павловна?

Я растерянно оглянулась на маму, та чуть заметно кивнула.

– Вы что же, не помните даже, как вас зовут? – удивилась лупоглазая голова, тело которой ни на миллиметр не показывалось из-за бумаг.

В ответ я только покачала головой, а участковый пробубнил себе под нос, обращаясь к своим бумажкам: «Безобразие, и нафига эту делегацию сюда прислали?»