Страница 4 из 7
Гомер переводит взгляд на стену за Ханной и будто вздрагивает, а затем недовольно кривится.
– Мне нельзя трогать тебя, милая… Но одна мысль о том, что ты позволила бы это…
– В каком смысле нельзя? – Ханна настораживается, потому что это уже переходит любые границы заниженной самооценки. – А зачем мы тогда здесь?
И тут Гомер достаёт пистолет.
– Тебя должны были обыскать, – она отступает на шаг, но мужчина приближается и подхватывает её на руки.
– Я тебя вытащу отсюда, не волнуйся…
Он начинает метаться с ней по комнате, затем подходит к окну.
– Я не могу уйти! Отпусти меня, сумасшедший!
– Разве тебе нравится такая жизнь?!
– За стенами «Магнолии» я умру, идиот! – она повышает голос от страха, не может сопротивляться из-за приставленного к виску оружия. В неё никто никогда не стрелял, а потому проверять, насколько это опасно, не хочется.
– Что? – не понимает Гомер.
Дверь распахивается, и к ним подлетает Френк, красный от гнева. За ним заходит охрана. Оглушительный выстрел ещё несколько секунд отдаётся эхом в просторной комнате.
Гомера выводят скрученным и Ханна улыбается, глядя на эту картину, а он в ответ смотрит на неё взглядом, полным боли и непонимания. Отчего ей становится смешно. А от этого уже Френк с простреленной ногой тянет её за волосы, дёргает голову вниз и резко отпускает.
– Что ты ржёшь?! Тебе кажется это смешным? – у него шелестящий, сухой голос, не слишком приятный.
– Прости! – она, всё ещё не унимая весёлого смеха, валится на кровать. – Я так рада, что не пришлось спать с сумасшедшим! Боже, гора с плеч… Но…
Её выражение лица, всё ещё чертовски красивого лица, вдруг становится жестким:
– Какого хрена у него был пистолет?
Ханна лежит на животе, покачивая лодыжками в воздухе и сверлит Френка, который обещал ей полную безопасность, яростным взглядом рыжих, едва ли не ржавых, глаз.
– Его осматривали, не знаю, может, он его в заднице держал!
Она открывает рот, а затем усмехается:
– А вы туда не залазите? Там ведь так и складной нож можно держать, если ты не знал. Хочешь, чтобы меня тут прирезали?! – она визжит, словно к горлу реально подступает истерика и смеётся, переворачиваясь на спину.
Френк закатывает глаза, иногда эта женщина заставляет его вспомнить о том, как приятны объятья намыленной верёвки. Невозможная стерва!
– Сейчас не это важно, как ты не понимаешь, дурная…
Френк закрывает дверь и подходит к ней ближе, чтобы их не услышали.
– Я заметил некоторые тревожные признаки того, что тебя хотят убить. Я говорил, что за тобой охотились бы, если бы ты осталась снаружи. Но, видно, кто-то узнал и так. Это серьёзно, так что хватит веселиться!
Ханна принимает облик рыжеволосой женщины, приятной, даже интересной, но не красавицы. И Френк замирает, вздрогнув. А затем отводит взгляд, стиснув пальцы в кулак.
– Никогда так не делай.
Глава 4. Он
У Френка такое лицо, что Ханна решает не издеваться и смахивает с себя образ его покойной жены, словно пыль, которая, кстати, говорят, ни что иное, как частички человеческой кожи, так что сравнение удачное. Она об этом задумывается и прослушивает половину того, что говорит взбесившийся то ли из-за раны, то ли из-за якобы преследования, Френк. Бедолага он. Открыл этот бордель уже лет двадцать как, и в первый же год нанял свою будущую жену, влюбился, бегал за ней, говорят, с ума сходил, на свадьбу целое состояние потратил. Свадьбу со шлюхой… Бывает же. А она потом взяла да умерла – лихорадка вроде бы. Тут такое часто бывает, людей или нелюдей скашивает болезнь… Френк так и не оправился, не приголубил ни одну свою «жрицу любви» за всё время, если и спит с кем-то, то на стороне. Хотя вряд ли бы мог успеть, он всегда здесь, заботиться о «Магнолии», считает деньги, всё больше стареет…
– Ты хоть меня слушаешь, стерва?!
Ханна закатывает глаза.
– Да-да, господин. Ты говорил, что слишком затратно и морутно меня содержать. И опасно для жизни. И Лисичку ты отберёшь! И скормишь меня крокодилам!
Френк вздыхает и запускает массивные пальцы с такими же золотыми перстнями в седеющие, сальные волосы.
– Про крокодилов не говорил! Но идея хорошая, – усмехается он, уже как-то устало, или от боли, или…
Ханна ведёт плечом.
– Дядя, а правда, что у тебя дракон в подвале? Говорят, ты его пичкаешь химией, держишь возбуждённым, ну, в обличии крылатой твари и отдаёшь всяким извращенцам.
Фрэнк поджимает губы.
– Да, – говорит, – с крокодилами это ты хорошо придумала.
Она смеётся и переводит взгляд туда же, куда так странно глядел Гомер. И замирает. На мгновение она видит у стены высокого, полупрозрачного темноволосого мужчину. Его глаза поблёскивают оранжевым, и от этого её сердце словно пробивают железным прутом.
– Френк?
– Ну что?!
Мужчина пропадает, Ханна нервно смеётся.
– Ничего.
– Всё. Неделю посидишь на карантине, пока будем разбираться со всем. Никаких клиентов. Разве что, на завтра ночь хочет твой Жан взять.
Ханна усмехается.
– Пришёл, всё-таки, ну, пусть.
Как обычно, чтобы поддразнить, Ханна не принимает облик Агнии заранее, да и не уверена теперь не захочет ли он какую-нибудь другую толстушку. Чернобровку, например, со смоляной косой толщиной с руку. Или что-нибудь поэкзотичнее…
Она заходит в спальню для приёма клиентов, где недавно они с Френком вели разговоры и где ей что-то примерещилось. Кровь на полу вытерли, постельное – на это есть надежда – сменили, да и Жан на месте. Сидит, душенька, на крае алой простыни, отчего-то в чёрных очках.
– Жена тебя избила, что ли?
Ханна, как обычно, посмеивается, проходя лёгкой походкой, в халате, от которого едва заметно несёт табаком. Вообще-то, мужчинам такое не нравится, но Жан по части запахов непривередливый. Да и всё равно халат скоро оказывается на полу, а она подходит в образе жгучей брюнетки с точёной фигурой, всё ещё в белье и валится на постель рядом с ним.
Душа её ликует от того, что он здесь, в то время, когда клялся, что отдал бы всё за встречу с затерянной в прошлом Агнией, когда он устыдился связей с ней и осуждения общества. Да и на горизонте маячила более подходящая – состоятельная – партия. Выбор очевиден.
И, бедняжка, вбил себе в голову, что любил её.
Да, господин, конечно, любили, конечно, это не фетиш, без проблем.
Только вот его действия показывают всё лучше слов.
Зная, как устроен мир, ничему не удивляясь и ничего не требуя, Ханне проще находится в застенках «Магнолии», ведь и за её приделами нет любви. Потребительское отношение, как и здесь.
Так
зачем
что-то
менять?
Она перетекает Жану за спину и массирует ему плечи. Так, за счёт заведения.
– Чем займёмся сегодня?
Он горячей ладонью ловит её за руку и усмехается:
– Хочу увидеть тебя настоящую.
– Да ты издеваешься! – не верит Ханна своим ушам. – С чего бы это? Пытаешься избавиться от образа в голове? Ну, я уж точно тебе не привью любовь к стройным девушкам!
Жан берёт её за руку, не глядя на неё.
– Разве я плачу недостаточно, чтобы увидеть тебя без способностей?
Она смеётся, на самом деле, жутко нервничая и пряча руки позади себя. Пальцы подрагивают. Что-то не так.
– Ты неправильно ставишь вопрос, милый мой, – поясняет вкрадчиво. – Ты платишь столько денег как раз таки за мои способности. А сама по себе, прости, не продаюсь.
– А какая разница? – он усмехается, Ханна чувствует исходящий от него холод и передёргивается.
Обычно от Жана исходила исключительно мягкость и уверенность в себе, какая бывает у людей при больших деньгах и отсутствии других проблем.
Он относился со снисхождением к её повадкам, не задавал лишних вопросов, а сейчас будто бы раздражается.
Странно. И у неё самой сердце бьётся больно, ворочается внутри неправильно, сбивается с частых ударов до таких размеренных, что каждую секунду боишься – не остановится ли вовсе?