Страница 8 из 9
– Что вы себе позволяете? – завопила мать Виктора, – Поощрять прогулы! Нонсенс!
– Это вы себе что позволяете? – достойно парировала Фелис, набрав столько стали в голове, что не всякий человек потянет. Хотя конечно контраст с её статной фигурой ошеломлял, – Вламываетесь, как беспризорники!
Подействовало: родители Виктора поутихли, да и вид их стал больно напоминать нашкодивших детей.
– Однако, – старший Дарм всё же попытался воспротивиться гнёту своей недомогающей матери, – Выглядите вы, маменька, в добром здравии. Почему же этот бездельник торчит у вас вторые сутки?
– Виктор лучший на курсе и пара дней пропуска ничего с его учёбой не сотворят. Я напишу ректору.
– Разумеется! – отец Виктора скорчил неподобающую аристократу мину и брезгливо бросил на комок перчатки,– Какую репутацию вы ему сделаете, если танцовщица будет раздавать записки преподавателям лучшего в империи….
– Пошёл вон. – сталь зазвенела в голове Фелис оглушающе, – Пошёл, я сказала!
– Отец! – Виктор бросился выводить отца в холл, – Она пережила удар, ну зачем ты так?
– Притворство! Эту актрису ничто не косит! Всех своих недругов похоронила, отца моего и обеих его жён! А самой хоть бы хны.
– Перестань! – зарычал Виктор, – Тебе лучше уйти! – он знал, что бросается почти на амбразуру, но готов был грызть горло отца за любимую бабушку.
– А тебе лучше знать своё место, щенок! – презрительно прямо в лицо отгрызнулся отец, как-то недобро поправляя воротничок рубашки сына, – А я конечно же ни минуты в этом с позволенья сказать жилище не останусь! Гнусь.
– Но она же твоя мать…
– Она женщина, которая меня родила. Всего на всего. А ты мой наследник. – последнее было особенным образом выделено, вроде как одолжение и одновременно укор. – Знай. Своё. Место. – повторил он с холодом.
– Моё место сейчас здесь. С ней. За учёбу переживать не стоит.
– Надеюсь, Виктор, надеюсь! Это ты у нас Зоркий каким-то чудом, или же иронией судьбы, а мне только и остаётся – надеяться. – и вышел вон.
Виктор же набрал лёгкие воздуха и медленно выдохнул, чтобы через минуту вернутся к женщине, которая родила его отца, а потом вырастила своего внука в абсолютной любви.
– Забудь, Ба. – он поцеловал Фелис в висок. Захотелось отвлечь и первое, что пришло в голову – достал альбом с фотографиями, – Это же Кай. Он всегда такой…
– Такой. Как машина. Машина империи. – она подняла глаза за внука, – Никогда таким не будь, Виктор. Обещай. – в её молодых глазах надежда и любовь лучились сложным плетением. Поджатых в обиде губ коснулась нежная улыбка, от которой у Виктора сердце защемило. Он взял бабушкину тонкую ладонь и с трепетом сжал, вкладывая всю встречную нежность.
– Каким?
– Без души. Без совести. Служи государству, служи народу. – откашлялась, возвращая ослабевшему голосу привычные интонации. Но речь заметно оскудела после ухода отца – слишком много сил потратила на оборону. – Не власти, не деньгам и славе – это всё ловушка для души. – и снова отстранённый взгляд.
– А вдруг и я попадусь? Не устою…
– А ты стой. – прозвучал ласковый шёпот, – Виктор, и я стояла. И меня соблазняли, уговаривали, приказывали, давили. Иногда казалось, что я борюсь со стихией и смысла в этом нет. Но он появился. – она в упор смотрела на него, – Твоё рождение стало для меня подарком судьбы. К тому моменту я жила лишь выступлениями, но со сцены спускалась в пустоту и мрак. Мой брак не сложился, сына забрали с младенчества, а потом он и вовсе меня отрицал. Я любила, но потеряла и думала, что не оправлюсь. Не думала, что внуки – это настолько необъятное счастье. – она сделала паузу для самой искренней в целом свете улыбки.
– Я тебе не внук. – Виктор подавил острый порыв заплакать. Они никогда не произносили до боли очевидную вещь – Виктор другой матери, кроме Фелис, не признавал, – А ты мне не бабушка. – встал на колени перед её креслом и зарылся в её объятьях, будто ему снова пять лет, – Ты – вся моя семья, единственный мой родитель: и папа, и мама. И лучший друг.
– Тогда на правах всех этих людей я беру с тебя обещание: не будь засранцем. – отшутилась она, хотя голос дрожал.
– Так и быть, ба.
– «Ба» – вот что про меня. И ещё скажут «Она была Примой». Фотокарточки хоть давай посмотрим…
Виктор улыбнулся: он знал, чего ждёт бабушка – его фантомов. Она их обожала, это было для нее настоящим чудом, и потому он не зажимал в себе магию.
Фотокарточки оживали объёмными призраками, и Фелис едва не хлопала от восторга:
– Как давно я их не видела! Какой сильный ты стал, Вик, фантомы такой детальности – это шедевры!
– Просто кусочки прошлого… – он скромно убрал отросшую челку взмахом ладони, – Кому они нужны?
– Дурачок… мне нужны. Миру! Прошлое – недооцененное сокровище! – бабушка не стала менторски причитать, а заулыбалась ребенком и заёрзала в своём кресле, – Смотри! Вот в тот день мы ходили в… – договорить не успела, фантом закрутился, затянулся туманом, чтобы пробудиться новыми контурами.
– В цирк. – закончил фразу Виктор и вокруг проявился огромный бродячий цирк, – Последний легальный поход в цирк, да, бабуль? Через пару месяцев грянуло восстание цыган.
– Да… – улыбка стала печальной, а тонкая ручка пожилой балерины потянулось к туманному шатру, – Как чудесно тогда было! Цыганские таборы такие разные… а этот мирный, задорный, такой гостеприимный! Настоящее воплощение свободы.
Виктор плохо помнил представление в главном шатре. Ему тогда было чуть больше четырёх лет, всё запомнилось вспышками, запахами, ощущениями. И диким восторгом прошилось насквозь его детского сознания:
– Мир стал хуже без цирков.
– Не будь наивным: это случилось не внезапно. Просто есть точка невозврата на Пути. – смешливые цыганские дети продавали воздушные шары, Виктору так хотелось один, но он тогда постеснялся попросить бабушку. Но вдруг появился огромный мужчина с феерическими усами, нахмурился и…. бабушка в голос рассмеялась, – Ты тогда ужасно испугался! Затрясся, я думала, в обморок упадёшь!
А цыган широко улыбнулся, сверкая фантомными вставными зубами, протянул Виктору шар и добродушно потрепал мальчишескую шевелюру.
Повзрослевший Виктор улыбнулся в ответ той искренности и доброте верзилы. Да и все ощущения прошлого обнажились лишь приятными нотами.
Дарм замотал головой, сменяя воспоминание другим. Долгий вечер призраков из прошлого, которые пришли и принесли счастье в дом отставной балерины.
Она с улыбкой пила липовый чай и смотрела на свою жизнь, держа любимого человека за руку. Украдкой плакала, а Виктор всё равно видел эти сантименты и урча котом зацеловывать её морщинистые щёки:
– Не хнычь, бабуль. Ты что такая сентиментальная?
– От счастья, родной. – шептала она и сжимала ладонь.
Скрип старого граммофона затих. Старая книга воспоминаний мягко закрылась в руках Виктора.
– Хороший вечер… – прошептал он, повернулся к Фелис – наверно заснула? – Ба? Бабуль… – странно она спала. Лицо распрямилось, только тень улыбки осталась.
Сердце екнуло и заболело.
– Ба…
Но она больше не просыпалась.
Глава 6. Коридор Вероятностей.
Мастер Дарм летел не налегке. Четыре увесистых чемодана, набитых книгами, теперь стали его спутниками и обладателями почётных мест в багажном отделении.
Он на них едва дышал – боготворил, но не за коллекционные издания, а за ту память, что они собой представляли. Фелис Тефлисс успела распорядиться только своими книгами фотоальбомами – они отошли горячо любимому внуку. Остальное – его скупердяю-отцу, как и положено по закону.
Легенда балета ушла тихо и красиво, на похоронах не было никого – а так распорядился единственный сын, которого весьма стесняла её профессия, словно она была не примой императорского балета, а певичкой трактира в порту.
Виктора встретил староста с таким видом, будто ни за что на свете он не пришёл бы на пирон по доброй воле.