Страница 64 из 96
Но извини, Киса, не успеть тебе на праздник первого поцелуя. Будешь с белочками и зайчиками целоваться, они такие же ушастые.
А если разбойники сунутся сюда?
Нет, не сунутся. Понимают, что в фонящем лесу не только зверьё опасно. Здесь и засаду устроить проще простого. Один стрелок легко заставит отступить два десятка врагов.
Я убрал руку робота на место и вынул нож из ножен. Вспомнилось, что древний держал его не на поясе, а у ключицы. Приложив клинок поближе к плечу, представил, что у него там место, и как быстро его выхватываю. Получается только обратным хватом. Но носить удобно, только когда часто ползаешь по-пластунски или двигаешься в тесных щелях и руинах. Если стану сталкером, буду так носить, а сейчас нет.
Сунул нож обратно, в ножны на поясе.
Сбоку хрустнула ветка. Я быстро погасил зажигалку, скинул с плеча ружьё и щёлкнул предохранителем, вглядываясь во тьму.
— Ай, — раздался тихий возглас одной из девушек. Какой именно, не понял.
— Кто там?
— Это я, Мита. Я в туалет, а тут колючки.
Я выдохнул, выслушав младшенькую, и молча подошёл к потухшему костру. Его можно было различить по тлеющим под слоем пепла углям, и на ощупь нашёл котелок с ухой, поднял и отхлебнул прямо через край. Всё-таки жирная рыбка, интересно, как называется?
Снова захрустели веточки и зашуршали листья. Глаза уже привыкли к темноте, и стало видно, как едва заметным белым силуэтом, уподобившись привидению с вытянутыми перед собой руками, эльфийка кралась у спальному месту.
— А что ты мне говорила, что я бесстыжая тварь и таращусь на тебя? Сейчас вон нагишом разгуливаешь.
— Это когда мы от стража убегали? Так мне плохо было. Тошнило. Я же некрасивая была, — отозвалась Киса, и я ухмыльнулся.
— У эльфов нудизм в порядке вещей?
— Так меня же не видно. Да и вещи ещё не высохли.
— Ещё как видно, — съязвил я, заметив, что девушка слегка сгорбилась и прикрыла руками интересные места. Вот ведь абсурд. То голышом прижимаются ко мне, то боятся, что разглядывать буду.
— Я думала, люди в темноте слепы, как курицы, — отозвалась Киса.
Я почесал в затылке.
— Обрадую. Не как сова, но вижу. А ещё в лесу сыро и холодно. Вещи до завтра точно не высохнут. Придётся весь день либо под фургоном прятаться, либо нагишом по поляне разгуливать.
Белая клякса застыла на месте. Послышалось недовольное бурчание на эльфийском. Но вскоре девушка нырнула под фургон и укрылась одеялом.
Я сел у кострища и поворошил веточкой пепел. Потом подкинул хвороста, положил бересты, опустился на колени и стал осторожно дуть. Вскоре по тонким полоскам берёзовой коры побежали язычки пламени. Я прикрыл огонь тонкими веточками. Через пять минут костёр стал разгораться. Хворост затрещал. Вверх потёк дым.
Я вытянул руки, наслаждаясь теплом. И как-то незаметно для себя уснул.
Красочный сон, как ему и полагается, начался на полуслове, как вырванная середины из книги страница, но при этом ты не удивляешься ни месту, ни окружающим тебя вещам.
Мы стоим на дороге. Фургон. Лошади. И ко мне медленной, вызывающе эротичной походкой приближается обнажённая Рина. Девушка томно глядит мне в глаза, а оказавшись рядом, принимается неспешно и дразняще расстёгивать пуговицы на моей рубашке.
— Вань-Вань, — произносит она бархатным голосом, — почини меня.
Даже сквозь сон я удивляюсь. Но руки сами собой достают откуда-то скальпель, паяльник и изоленту. Рина наклоняет голову, мои руки ложатся ей на волосы, и начинают срезать скальп. По пальцам бежит чёрная, как отработанное моторное масло, жидкость. Под скальпом оказывается не мозг, а плотно утрамбованные радиолампы и многочисленные спутанные провода. Посередине воткнут точно такой же квадратик, как тот, что вырезал из робота Никита. Жёсткий диск. И даже пописан он карандашом красивым эльфийским письмом: «Рина».
— В этих женщинах хрен разберёшься, — бурчу я и трогаю проводки. — Вроде, всё целое.
Кладу скальп на место.
Рина поднимет на меня глаза, придвигается ближе и жарко шепчет:
— А хочешь, мы будем втроём?
Я не успеваю спросить, как меня отрывают от земли сильные руки. По логике вещей, я не могу толком ничего видеть, но это же сон. Потому словно со стороны вижу большого голема, который прижимает меня к себе. Голем оказывается женщиной. У него большие железные сиськи с болтами вместо соков, а между ног большим сверлом проделана дырка, из которой бежит по коротким кривым ногам густое моторное масло.
— Сестрёнка, он мой, — шепчет женским басом голем.
Он очень холодный, аж всё нутро сводит, словно на льду валяюсь, и прижимает меня ещё сильнее. Если бы это было на самом деле, у меня бы уже треснули рёбра и сломались руки. Но это сон, и я просыпаюсь.
— Бред, — сразу же сорвалось с моих губ. — Приснится же хрень.
Я поёжился от утреннего холода и оглянулся на фургон, под которым спали девушки. Уже светало, и было видно, что они закутались в одеяло с головой.
Но смех смехом, а прибор, который ангел назвал подавителем, ни мне, ни гномам больно не сделал. А вот голему и эльфийкам — да.
— Не-е-е. Точно, бред, — повторил я, ещё раз тряхнув головой, и принялся собирать хворост, чтоб вскипятить воду.
Утро выдалось холодное. Осень начла потихоньку намекать, что скоро её смена. Скоро хмурая полногрудая женщина в золотом дождевике будет принимать по описи наши земли. Станет проверять дожди на исправность. Пробовать жёлтую краску для листьев и травы. Трясти спелые фрукты и торопить людей с уборкой урожая.
Осенью гномы, словно муравьи, закупоривают свои жилища и убирают торговые палатки с открытых мест. Усиливают сбор сена для кроликов.
Осенью эльфы запасаются углём и дровами для теплиц. Многие из них во время холодов подаются в паломничество к Великому Древу.
Что делают другие народы, не знаю. Они слишком загадочны.
Я вздохнул и подвесил котелок с водой над огнём.
Зашуршало. Это эльфийки стали выползать из-под фургона, словно сонные лисички, вылезающие из норы. Они та же зевали и потягивались.
Я старался не смотреть на них, но всё равно невольно бросал взгляд. Младшая, прячась за повозкой, так что только ноги виднелись, быстро оделась. Старшая же просто завернулась в простыню, как гусеница в кокон, обулась и неспешно пошла к кустам.
— Лампочка ты моя ясная, ты бы не ходила в мокром. Не лето на дворе, — произнёс я и поглядел на небо. Вроде бы ясное, но верхушки деревьев стали раскачиваться и шуметь от ветра. Дождь бы не пошёл, а то осень — баба капризная, что хочу, то и ворочу.