Под солнцем Виргинии

Нейт ел слегка подтаявшее джелато, рассматривал яхты, рыбацкие лодки и прогулочные катера. Ближе к исторической части города яхты становились шикарнее и больше. Названные красивыми женскими именами: Мария-Елена, Цицилия, Серена – они медленно покачивались на воде, сверкая своими белыми боками. Нейт подумал, что было бы здорово так же лечь на спину, закрыть глаза и позволить прибою укачать себя.

Лазурный берег действительно был лазурным, Средиземное море в этой части было изумительно синим, а золотистый песок только подчеркивал эту синеву. Вода была прохладной, и это было хорошо, потому что Нейту не нравилось плавать в тёплой воде. В ней отражалось небо. В изломанной волнами глади бликовало солнце. Пахло рыбой, костром, свежим хлебом и кофе. Из прибрежных кафе звучала музыка: что-то непозволительно старое и мелодичное. Натаниэль почувствовал, что городской шум ему приятнее, чем громкие и эмоциональные беседы родственников, и улыбнулся. Он сел, запрокинув голову назад, и подставил солнцу загорелое лицо.

Обувшись, Нейт сначала дошел до Eglis Sainte-Maxime, но внутрь заходить не стал, потому что уже бывал там несколько раз, к тому же маленькая церковь едва не лопалась от туристов. Нейт находил странным, что люди заходили в церковь в пляжной одежде. Он не был религиозен, но это казалось кощунством.

Нырнув в узкий переулок, в котором двое с трудом бы разошлись, Нейт побродил по улочкам, всматриваясь в окна жилых домов и представляя, какие люди живут там, какие мысли, сомнения их волнуют. Ставни на некоторых окнах были плотно закрыты, а из других сочились музыка, голоса и звук телевизора.

Нейт увидел деревянную вывеску на двери магазина и зашел внутрь. Колокольчик над его головой звякнул, и пожилая лавочница за кассой встрепенулась, отложила газету и улыбнулась ему. На полках стояли фарфоровые изделия: всевозможные фигурки, чашки, тарелки и украшения.

–– Здравствуйте, – сказал он по-французски.

–– Здравствуй, – ответила женщина и вернулась к чтению.

Он осмотрелся: на каждом изделии бечевкой была закреплена бирка с надписью «Ручная работа».

Когда Нейт увидел на бархатной подставке фарфоровый самолет на кожаном шнурке, то сразу понял, для кого он. Символ свободы, которую так хотел Крис. Символ крыльев, мечты.

–– Иногда так хочется сесть на самолет и никогда больше не возвращаться сюда, – однажды сказал Крис, смотря, как турбины лайнера оставляют белые, призрачные росчерки в небе.

–– Иногда хочется, – согласился Нейт.

Нейт подцепил шнурок пальцами, взял еще каких-то безделушек, тарелку для Марии Розенфилд и выложил на стол перед продавщицей.

Она постоянно ему улыбалась, пока паковала покупки в пергамент, в пузырчатую пленку и в бумагу, и даже сделала скидку, хотя Нейт все равно заплатил полную сумму. Однажды он понял, что чертовски красив, что люди смотрят на него влюбленно. У него были большие серо-голубые глаза, яркие губы с четким контуром и темные густые волосы, которые начинали виться, если вовремя не постричься. После того, как он снова стал заниматься спортом, его фигура подтянулась, под одеждой читался рельеф мышц, он, казалось, даже стал немного выше. Нейт замечал, как люди смущенно улыбались в его присутствии, бариста угощали бесплатными напитками, девушки и некоторые парни провожали взглядом, когда он шел по улице. Недавно Нейт научился этим пользоваться. Но сейчас был явно не тот случай.

Убрав покупки в рюкзак, Натаниэль закрыл за собой дверь и из кондиционируемого помещения снова вышел в летнюю липкую жару.

По брусчатке бегали бездомные кошки, он увязался за одной из них, ведомый какой-то детской жаждой приключений, и петлял по переулкам, проходил за частные заборы, старался держаться позади, чтобы не спугнуть кошку, спешащую по кошачьим делам. Ему хотелось поймать ее, запустить ладонь в серую шерстку, погладить и забрать домой. Он бы так и сделал, но у его матери была аллергия на шерсть.

–– Стой, – шепнул Нейт, когда кошка юркнула под калитку. Обнаружив, что калитка не заперта, он толкнул ее и увидел свою новую подругу, она чистила лапы, сидя на крыльце. – Вот ты где, – Нейт подошел ближе, наклонился к ней и погладил по загривку, на что та сразу отозвалась громким «мяу».

–– Это частная территория. Не для туристов, – дверь распахнулась, и на ступеньки вышел молодой мужчина. Он говорил на чистом французском.

–– Простите, я случайно забрел сюда: заблудился, – солгал Нейт. Он знал эти места так же хорошо, как и любой местный житель.

Парень еще какое-то время смотрел на него, изучая, а потом улыбнулся. Он был хорош собой: теплые карие глаза, темные тугие кудри и пухлые губы. Он улыбался, и на его щеках проступали ямочки. На левой скуле была родинка, а в ушах – толстые серьги-кольца.

–– Хочешь зайти? – вдруг предложил он. – Меня зовут Фабьен, – представился молодой француз.

–– Натаниэль, – пожав его ладонь, Нейт кивнул и прошел следом, очутившись в тени и прохладе каменного дома.

Фабьен Моро жил на втором этаже двухэтажного дома. У него имелся свой выход на крышу. Его квартирка была светлой, пропахшей солью, лосьоном после бритья и туберозой. Оказалось, его родители живут в Париже, а он странствует в поисках себя. О том, что Фабьен часто путешествует и носит на плечах тяжелый рюкзак, свидетельствовали темные следы в тех местах, где лямки соприкасались с кожей. Он был обнажен по пояс, на его груди, возле ключицы, были две маленькие татуировки: Луна и звезда. Нейт смущался, рассматривая его грудь, и поджарый живот, и рельефную спину, краснел, но и взгляд отвести не мог. Фабьену было двадцать пять лет, он не слушал музыку, выпущенную после семьдесят шестого года, читал Ницше и Фрейда и писал роман на печатной машинке, отвергая современную технику.

В его однокомнатной квартире было просто, но чисто. Постель была свежая – Нейт заметил, когда сел на край, потому что в комнате не было ни дивана, ни кресла, только стул, заваленный выстиранной одеждой.

Фабьен предложил сварить кофе и принес закуски. А потом они долго говорили.

Нейт рассказал, что собирается изучать архитектуру, но не уверен, что это правильный выбор. Рассказал, как появился на выпускном без пары, и это стало темой обсуждения всего вечера. Рассказал о балетной школе своей матери, и о старинной усадьбе в Виргинии. О Крисе и Джо. Рассказал, что в Шамони есть отель, которым владеет его семья, и даже пригласил на Рождество покататься на лыжах.

Иногда утром Фабьен выходил в море на арендованной моторной лодке, а вечером возвращался с уловом: рыбой, устрицами, мидиями – и продавал на стихийном рынке на набережной. В другие дни он занимался своим автобиографическим романом, потому что, как говорил сам, к своим двадцати пяти годам уже успел объездить пол-Европы, полюбить многих женщин и мужчин, и обзавестись историями, которыми ему хотелось поделиться.

Нейту такой образ жизни казался очень романтичным.

В тот же вечер, вернувшись домой, он сказал матери и отцу, что, кажется, влюбился в мужчину. Женевьева улыбнулась и сказала, что рада за него, Аарон чуть не подавился вечерним кофе. А ночью Нейт долго не мог уснуть, пока в конце концов не поплавал в бассейне, чтобы скинуть напряжение и избавиться от мыслей о родинке на щеке и полных губах.

Всю следующую неделю они провели вместе. Ели в маленьких кафе, о которых обычно знают только местные, загорали, лежа на песке и читая каждый свою книгу. Они гуляли по пирсу, соревнуясь в том, кто придумает лучшее имя для яхты.

–– Если бы моя лодка каким-то чудесным образом превратилась однажды в яхту, – смеясь, начал Фабьен, – я бы назвал ее "Джованна Гассьон", в честь Эдит Пиаф.

–– Почему? – удивился Нейт, который развернулся спиной и шел перед Фабьеном, чтобы лучше видеть его лицо.

–– Ты хоть раз слышал ее голос, Натаниэль? – новый друг отказывался звать его иначе, чем полным именем.

–– Да, – согласился Нейт. Он остановился и положил ладони на плечи Фабьена.

–– Тогда почему ты спрашиваешь? – Фабьен провел большим пальцем по его губам и поцеловал. – Как бы ты назвал свою яхту? – спросил он, когда Нейт осторожно отстранился.