Брейкмич

– Говори за себя, – как заевшая пластинка повторила Бети, открывая дверь без домофонного ключа, оглянулась на меня,– я спасаю только тебя.

– Так что ж, тебе на мир что ли наплевать? – продолжал я, поднимаясь за женской задницей, обтянутой туго юбкой, по лестнице.

– По большому счету, наверное, да.

– Вот это поворот. А все в курсе о твоих нетрадиционных взглядах?

– А им наплевать на мои взгляды, – девушка остановилась, повернулась ко мне, – тебе ли не знать.

Я еле успел остановиться. Получилось так, что повернувшись, мы едва не столкнулись носами. Но никто из нас не отступил.

– Но ты же лучшая?

– Лучшая, – её дыхание, как майское утро.

– Верующая?

– До мозга костей, – наши губы в сантиметрах друг от друга.

– Надёжная. – Уже не вопрос, но все же у неё есть ответ.

– Не представляешь на сколько, – глаз блестят и не отступают. – Мы пришли. – Выдохнула в меня и сделала шаг назад, цоконьем туфель заглушая моё сердце. – После тебя, дорогой!

Я покачал головой, и зашёл в тёмную квартиру. Бети не пошла за мной. Она никогда не идёт вперёд. Только в крайней необходимости, выступает со мной. Я здесь один. Во мраке. Как всегда. Я выдохнул, ощущая как похмелье возвращается с новой силой после времени проведённого на морозе. Нащупал выключатель, пощелкал, и конечно электричества здесь нет. Просто классика!

Прошёл вглубь. В комнату просачивалось немного света от уличных фонарей сквозь шторы. Можно было различить тёмные силуэты мебели и прочей обстановки в комнате. Но мне не нужен свет, чтобы увидеть, что здесь случилось. Стальной запах тонкими пальцами залезает в ноздри, разъедает горло и нашептывает беззубым ртом, что в полумраке ночи пролилась кровь. Лёгкие забивает запах тлена, а пьяный разум как на холсте рисует картину случившегося. Я прохожу дальше. На низком столике едва тлеет огарок свечи, блеклым светом освещая изрисованные листы бумаги. Я наклоняюсь, чтобы рассмотреть знаки. Они мне знакомы. Замечаю тёмные следы какой-то мазни на крайнем листе. На нем нарисован огромный символ, а в центре – капли крови. Плата кровью. И все бы ничего и наверняка это сработало, если бы не ошибка в символе. Я даже в угаре понимаю, что здесь ошибка. И хоть выкачай всю свою кровь ничего не выйдет. Хотя кто-то и ответить с того света. Я беру в руки лист с символом, качая головой, что так бездарно отнеслись к ритуалу. Любители, чёрт их дери! Теперь вот собирай бедолаг по кусками! Не можешь сделать правильно, не в силах разобраться досконально, лучше не берись! Последствия могут быть плачевными. Иногда это плач на похоронах. Как в этом случае.

Я рассматриваю символ, сокрушаясь, а краем глаза замечаю движение. Оборачиваюсь, а вместе со мной и все моё похмелье, грозившее вырваться рвотой на паркет. Хотя здесь итак не пахнет розочками.

Никого нет.

Короткие тени пробежали молнией по стене. Стремительно, что кажутся игрой воображение. Но только с фантазией у меня туго. Длинные руки протянул тени от стены к моим ногам. Я топнул ногой. Они исчезли.

В комнате тишина и покой.

Я возвращаюсь к листу.

Мерзкий замогильный смех.

Дуновение, от которого чуть колышется штора.

Я не играю.

Уже давно.

Рывком достаю пистолет. Похмелья тормозит мой взгляд, но руки на автомате выпускают ряд пуль по направлению теней.

Доигрались, черти!

В прямом смысле.

Выстрелы наверняка разбудили половину дома, но я не в том состоянии, чтобы бегать в догонялки за чертями. Даже готов потратить дорогие патроны. Засунул пистолет на место. Подошёл к стонущим тварям в глубине комнаты. В трех местах тени намного гуще, они стонут и проклинают всё на свете.

– Ошиблись адресом, ублюдки. Проваливайте в ад!

Они шипят и извиваются, рассеивая тени в комнате. Почти все исчезли, подстреленные освященными пулями моего дорогого оружия. Последний гад успевает прошипеть:

– Он хочет тебя. Он уже идёт за тобой… Брейкмич…

И тень исчезла. Я задумался ровно на секунду, а потом на меня навалилось такая лень, что мне срочно захотелось домой. Я подобрал гильзы. И направился к двери. На пороге стояла, словно богиня в ореоле своих белых одеяний, Бети.

– Любители опять баловались вызовом. Все перепутали, глупцы, – я протянул ей листок к неверным символом, – и когда уже у них руки начнут расти откуда нужно?

Бетти приподняла одну бровь, лист не взяла. Я устало вздохнул.

– Там обожжённые тела. Приберешь, хорошо? Меня зовёт подушка. Чертей я убрал. Все чисто.

– Я слышала, и весь дома тоже, – невольно выхватила лист двумя пальцами, – иди, герой

Скрылась в комнате. Я поплелся на улицу. Оказавшись на морозе, плотнее укутался в пальто, закурил, размышляя о том, как дерьмово сейчас в желудке.

– Такси! – заорал я, пыхтя не хуже городской котельной.

Автомобиль остановился, дожидаясь меня. Усевшись на заднее сидение, оставил очередную ночь позади.

Жилой комплекс, где живу, дорогой и комфортабельный. В широком фойе неизменно встречает консьерж. В моем случае пожилая женщина. Милейшая дама, знающая такие словечки, что позавидует сапожник. Если кто-то начинает плохо себя вести в здании, женщина отчитывает его так, что у меня на лице растягивается широченная завистливая улыбка. Но сегодня её нет.

– Доброй ночи, Аделаида! Опять поменяешь бабушку? Мне начинать волноваться за даму моего сердца?

В небольшой коморке на мой голос поднимет голову девушка с татуировкой по всей шеи. Я не знаю что там нарисовано, но она отлично подходят к образу дерзкой девицы на месте консьержа.

– Я передам бабуле, что ты скучаешь по её ругательствам, – тут же отвечает она, поправляя очки с блёстками на носу.

Я смеюсь, и тут же захожусь кашлем, чуть не выплевывая ядовитое содержимое своего желудка.

– Ты, конечно, красавчик, Брейк, но я ещё не готова к того рода подарочкам в мою ночную смену. Иди к себе заблёвывай ковёр.

– Какая ты жестокая! – через кашель говорю я. – И такая красивая!

Аделаида закатывает карие глаза.

– Я не люблю бородатых мужиков, собирающим на свой член каждую второю женщину.

– Я очень разборчив в связях, – делаю вид, что обиделся.

Девушка отмахивается и возвращается к своей книге. Я, смеюсь, наконец, поборов кашель. На лифте поднимаюсь к себе на этаж. Захожу в огромную квартиру, и прям с башмаками падаю на диван в гостиной.

– Главное не проспать, – бормочу себе под нос, уже забываясь бессмысленным тупорылым сном, который бывает только после сильной попойки.

Я поспал.

– Твою же мать! – слетает с моих губ, с уголка которых тянется ниточка слюны на диван.

А вскочил, как резвый бычок, осознавая, что опоздал на свидание, которого так долго добивался. Запутался в ногах, и кулем полетел вниз с одной мыслей, что во внутреннем кармане пальто у меня пистолет. Грохот от моего падения и падения стеклянного столика, за который я по глупости зацепился рукой, сотряс, пожалуй, весь двенадцатый этаж. На удивление я не извергал проклятия при падении. Потому что думал обо одном.

– Ты цел, мой мальчик!

Лёжа в неудобно позе на полу под углом стола я победоносно вытянул руку вверх, торжественно держа блестящий пистолет. Будто он вообще мог сломаться. Аккуратно положил его на диван. Потом поднялся сам.

– Бог ты мой, да я и впрямь герой! так хорошо выглядеть после всей той дряни, что вчера выжрал, – говорю сам себе в ванной комнате, любуюсь в туалетное зеркало, размером во весь свой рост.

Одежду я скинул по дороге. Сейчас же стоял обнажённый и довольно осматривал накаченное тело. Множество темных линий татуировок испещряли мой торс и руки. Одна из них самая противная, уходила далеко вниз живота. Я присмотрелся.

– Надо бы сходить на эпиляцию, – пробормотал, недовольным зарослями, куда уходила татуировка. – А так конечно хорош!

Улыбнулся сам себе, напрягая бицепс. Любуюсь им в зеркале. Время нещадно жгло пятки. Вздохнул.