Страница 10 из 11
По бытовавшему мнению, Советских ребят, полученные порезы и ссадины, свидетельствуют о бесстрашии, пострадавшего мальчика. Который однажды, станет воином Красной армии, а потому заметная рана, всегда была предметом, тайной гордости её владельца. Правда, не в моём случае… Ведь поутру, я визжал на всю округу, словно девчонка! Отчаянно позабыв, что такое поведение, считается греховно трусливым.
Поэтому теперь, я не выставлял забинтованный палец на обозрение, опасаясь насмешек… Причём выстрел, мне не удалось обосновать! Ведь тогда, я просто не знал, о существовании в оружейной практике, особых инертно-агрегатных состояний, порошковых взрывчатых веществ, приводящих к отказам…
Поздней осенью, в нашем огороде собрались мужики, чтобы помочь разделать борова, выросшего за лето. Накануне вечером, отец зарядил патроны крупными жаканами, а поутру прицелившись, выстрелил тяжёлым дуплетом. Раненый боров визжа, ринулся наутёк, но после тройки шагов, упал замертво. Его тушу опалили соломой и начали разделывать. Немного понаблюдав, за действиями взрослых, я отправился прыгать, на подмёрзших лужах…
Ясное солнце, пригрело к обеду и дворовые лужи растаяли. Поэтому я, снял и повесил на плетень, жаркое пальто, а немного погодя, наигравшись вволю, зашёл в дом. Вот когда, наша вторая свинья, убедившись в том, что пальтишко, благополучно позабыто… мстительно похрюкивая, из-за убийства друга… сдёрнула его вниз и яростно разорвала! За проявленное ротозейство, мне попало от отца, поскольку с большой любовью и изысканным вкусом, его недавно выкроила и пошила, наша мама.
В пятилетнем возрасте, я научился кататься на коньках. Вид которых, по сей день в подробностях, восторженно хранит, моя память. Невзирая на то, что они были разноразмерными и неказистыми. Например правый конёк, как мы тогда называли, был «полной снегурочкой», тогда как левый «полуснегуркой». Поэтому мой отец, спилил напильником, а затем подправил абразивным бруском, штифты их подпятников, выровняв по высоте. После чего, из отрезов сыромятной кожи, он сделал ремешки креплений.
Наступили дни, удивительного состояния, похожего на полёт! Каждое утро, я спешил на замёрзший Июс и вместе с прочими ребятишками, радостно скользил, по речным изгибам. На третий день, по пути домой, выявились эксплуатационные недостатки. Мои коньки, ощутимо затупились и начали соскальзывать, с натоптанных тропинок в стороны, проваливаясь в снег.
Раздеваясь в комнате, я вновь посёк пол, что не понравилось маме. Поэтому мне, вменили в обязанность, расстегивать ремни коньков на улице и оставлять стальные лезвия, в холодных сенцах. Ранним утром, я доставал с печи, просохшие валенки и стремился пристегнуть, тупые лезвия обратно. Только силёнок, ещё не хватало! Приходилось теребить, занятого родителя: «Тять пристегни! Пап, наточи!». В такие мгновения, Николай Гурьевич переводил взгляд на меня и удивлённо восклицал: «Что, опять?!».
В посёлке жил парнишка, года на три, старше меня. Единственный обладатель, завидных коньков «обрубышей», которые напоминали «полуснегурки». Только их носки, были обрезаны и скруглены, как у легких, хоккейных коньков «дутышей». В тоже время, младшие ребята, катались на «колодках», изготовленных для плотного, уличного снега, но не для льда. Поскольку их делали, из усечённых на конус, деревянных брусков. В основание которых, забивались калёные скобы, изготовленные из сыромятной проволоки.
Наша бедность, проглядывала во всём. Я не помню того, чтобы в будние дни, мои родители носили пальто. Только телогрейки! Которые иначе назывались ватниками или фуфайками. В которых, разновозрастные Сибиряки, оценив по достоинству лёгкость, теплоту и дешевизну изделия, ходили зимой повсеместно, а молодёжь 1940-1950-х годов, незаметно выросла. Тем не менее, особым почётом, среди зрелых мужчин, пользовалась солдатская шинель. Поскольку офицерскую шинель, с длинными полами, могли себе позволить, только богатые и успешные, вернувшиеся домой фронтовики. Всех ребят зимой, родители одевали одинаково, в телогрейки, шапки-ушанки и катаные валенки. Шитые рукавицы и вязанные варежки.
Досадные проступки, случались со всеми детьми, и не единожды. После Тони, настал мой черёд… Во второй половине нашего дома, в гостях у соседей, родители справляли какой-то праздник. Валерка спал в своей кровати, а я тихо сидел рядом. Вскоре, по какой-то причине, мне потребовалось сходить к нашим соседям. Я вошёл в гостиную и в неярком свете керосиновой лампы, помимо человеческих силуэтов и теней на белесых стенах, увидел на обеденном столе, изумительный патефон! С завораживающим, отливающим жёлтой медью, хромированным звукоснимателем.
Голос певца, томно вещал о вечернем море, с которым нужно проститься, а когда он допел, послышалось знакомое шипение. Наш сосед оценил, с каким вожделением, я смотрю на патефон и вкрадчиво поинтересовался: «Хорош патефон, а, Анатолий?». Я восторженно ответил: «Ага!». Тогда он, дельно предложил: «Хочешь, заполучить его в собственность?». Конечно, мотнув головой, подумал я, а взрослый искуситель продолжил: «Могу отдать аппарат, правда недаром. Я тебе патефон, а ты мне…». Правда нечаянный кашель гостя, заглушил его вкрадчивый голос. Я не расслышал, конец заветной фразы, но моё сердце, часто заколотилось! Что может потребовать, взрослый дядя, за такое поющее диво?! Выдержав многозначительную паузу, среди притихших друзей, хозяин тихо повторил: «Забирай патефон, но отдай брата!».
Я посмотрел на родителей, но они молчали… Валерка, постоянно надоедал мне, со своими претензиями и нудно таскался следом. В тоже время, он забирал львиную долю, родительского внимания! Я ревновал… Правда больше всего, мне не нравилось то, что со слов мамы, его купили в магазине в золотой коробочке, а меня нашли в огороде, в капусте! Поэтому не колеблясь, я бессовестно выдал: «Согласен!». Родители продолжали молчать, а я побежал домой и растолкал, спящего брата. Затем привёл его к соседям и ещё сонного, подвёл к искусителю.
Вот когда, неподвижно сидевший отец, начал с матами подниматься, из-за стола и судорожно выдёргивать из брюк, застревающий в шлёвках, кожаный ремень… Я хорошо понимал, что значит подобное приготовление! Тем не менее, покорно замер возле нарядного стола, ожидая лупцовки. Только глазевшие взрослые, остановили отца, приводя разные доводы. В этот миг, воспользовавшись заминкой, я выскочил на улицу. Впрочем, не смея вернуться домой…
Побродив по округе, я нашёл прибежище в стоге сена, на задах нашего дома и зарывшись в солому, лежал неподвижно, пытаясь сообразить, как теперь быть. Прекрасно понимая, своим пятилетним умишком, что поступил постыдно! Меняя брата на патефон. Время от времени, я с отвращением вспоминаю, того искусителя. Эх, набить бы ему морду! Почему молчал отец, мать?! Хороши взрослые… Ведь даже теперь, по прошествии шести десятков лет, по моей спине, пожилого человека, пробегают мурашки негодования! Нечего сказать, «хороша» была шутка…
Не так давно, дочь Юля подралась с неугомонным Вовкой и сильно, на него разобиделась. После чего она, начала упрекать меня, вместе с женой Людмилой, именно за то, что мы купили в магазине, вредного брата! И в сердцах добавила: «Лучше бы, его у нас вообще не было, папа!». Мне было горько слышать, такое эгоистичное высказывание дочери, но вспоминая себя, я сдержал вспыхнувшее недовольство. Ведь тогда, за попытку мены брата на патефон, мне так и не влетело…
Однажды вечером, отец сказал маме, что утром поедет в соседнее отделение, нашего совхоза. Я стал просить его, взять меня с собой! Прежде отец отказывался, но подумав теперь, нежданно произнёс: «Хорошо, возьму… Только с уговором, затемно вставай сам! Будить не стану». Я был на седьмом небе, от счастья! Правда, когда подошло время ложиться спать, я призадумался… Понимая, что меня никто не разбудит! Поскольку в такую рань, все домашние будут крепко спать. Тем не менее, желая прокатиться в резвой упряжке отца, я решил не спать.