Дерзкая

Взгляд Андрея потяжелел, а губы сложились в упрямую линию. Он сунул мне в руки бутылку с колой и пластиковый контейнер со льдом.

— Надеюсь разберешься, что с этим делать, — процедил парень сквозь зубы, — насколько же ты лицемерна, Ален! Всего полтора года назад тебя не волновали мои успехи по предметам, потому что нужно было избавиться от навязчивого внимания одного ботана, припоминаешь?

«Бла-бла-бла!»

— Ты бы еще вспомнил, как мы подложили русичке в сумку дохлую мышь, — зло ответила я парню, зачем-то оправдываясь перед ним. — А ты бы не удивился?!

— Я встречался с тобой потому, что потерял голову, как только впервые тебя увидел, — произнес Андрей, горящим взглядом выжигая у меня на лбу слово «дура», — мне было плевать, кто твой отец и кто ты, потому что я не представлял ни дня без твоего общества. Я ловил каждое твое слово, я во сне тебя видел, я, блин, небо от земли отличить не мог несколько месяцев, готов был за тебя убить любого, а что ты, Ален?

Я молчала, а Андрей наклонился и прошептал прямо мне на ухо, обдавая жаром и рождая в груди странные желания.

— А ты тупо меня использовала! — и он вышел, оставляя на кухне звенящий от напряжений шлейф.

Глава пятая

Наваждение

(Андрей)

Тухнуть в компания себя самого стало привычкой, поэтому на веселье во дворе я смотрел с полным равнодушием. Девчонки плескались в бассейне, с визгом и приветственными криками встречая каждого, кто решал плюхнуться в воду с разбега, прохладительные напитки стояли на низком столике, спрятанном в тени огромной яблони, а на газоне развалились парни и жадно ловили каждое движение женской половины общества. Знакомая мне картина, которую я наблюдал в спортивном клубе, подрабатывая тренером в вечерней женской группе. Занятия мы проводили в смежном с парнями зале и те, тягая железо, прощупывали взглядом моих подопечных. Учитывая, что средний возраст женщин, которые занимались в моей группе, перевалил за тридцать, они продолжали притягивать к себе жадные взгляды мужиков, а тут юные красотки в купальниках с влажными и загорелыми телами. Я бы на месте парней тоже не отлипал от такого горячего вида. Мне бы самому не теряться и бежать к бассейну, развлекаясь в компании красивых однокурсниц, но Настя испоганила все желание появляться во дворе у Ромыча своим излишним вниманием. Не хотелось обжиматься с ней при всех, но девчонка с меня просто не слазила и при любом удобном случае лезла целоваться.

Последние два года я не вспоминал Настю, а ведь когда-то таскал ее тяжелый портфель до соседнего подъезда и с утра, как последний влюбленный идиот, дожидался, когда она появится из дверей, чтобы проводить девчонку в школу. Настя и в девятом считалась самой красивой девочкой в классе, а сейчас, спустя два года, ее без шуток можно было назвать эффектной и соблазнительной. Жаль, что ее отец — военный, увез девчонку и их мать в другой город, и мы снова встретились всего пару месяцев назад, кто знает, как развивались бы наши отношения, останься она здесь и не встреть я Алену.

В то утро я торчал у подъезда, поджидая лучшего друга с ночной смены, а к соседнему подрулил мощный внедорожник Савелича — отца Насти. Помню, как удивился и пошел навстречу, чтобы пожать руку нормальному мужику. В свое время он посоветовал отцу отдать меня в спорт и не прогадал, потому что тренажерный зал стал для меня вторым домом, тем местом, где я мог не думать о постоянных ссорах и склоках родителей, которые хотели для меня самого лучшего, но не могли себе этого позволить. Отец злился на мать за то, что она родила после меня еще троих детей, а мать плакала и обзывала отца негодяем и ничтожеством. Так и жили.

— Иван Степанович, как же я рад вас видеть, — с улыбкой от уха до уха встретил я широкоплечего приземистого соседа, который за эти два годы поседел и располнел, но выглядел здоровым и веселым, как прежде. За эту жизнерадостность и позитив я и любил Степаныча, он научил меня ко всем семейным неурядицам относится с холодной головой и с долей юмора.

«Ты никого не вини, Андрюша, не имеешь права, — говорил он по-военному строгим голосом, сжимая огромные кулаки. — Матери и отцу помогай по мере сил и возможностей, а сестёр балуй, на то они и младшие! И воспринимай бытовуху с юмором, парень, с улыбкой на лице, иначе так и свихнуться можно!»

В нашей тесной двушке, где пытались ужиться шестеро человек, свихнуться можно было запросто!

— Как жизнь, Андрюша? — пожал мне руку Савелич, — вижу, что возмужал, окреп, совсем взрослым стал. А что с планами на жизнь, а, парень? Куда дальше двигаться намерен?

Я рассказал, что друг из спортивного клуба посоветовал подать документы на финансы. С математикой и физикой у меня никогда особых проблем не возникало, кроме лени и огромного нежелания посещать тупые и скучные школьные предметы, на которых тетка предпенсионного возраста втирала мне, как следует жить. Да, пошла эта мымра, куда подальше, без нее разберусь! Живет в своем чистеньком накрахмаленном мирке и думает, что все должны следовать ее примеру.

— Ромыч обещал подтянуть до приличного уровня, — неловко поделился я с Савеличем.

— Так, это же отлично, Андрюш! Моя-то тоже на финансы подалась, вся в мать, — он горделиво выпятил грудь. — Ты с итоговыми тестированиями не подкачай, баллы там проходные получи, — он наморщил лоб, пытаясь припомнить, как называется экзамен в выпускном одиннадцатом, но махнул рукой и тихим голосом добавил. — Я поговорю с твоим отцом, расспрошу, какие у него виды на твое будущее, чтобы всячески тебя поддерживал. Знаю ведь, пустил все на самотек и ждет, когда ты освободишь жил площадь.

Савелич умел бить по больному, но говорил об этом так, что я не обижался.

— Настя о тебе постоянно спрашивает, — добавил Иван Степанович, — она ж у меня такой красоткой стала, глаз не отвести. Вся в мать! — повторил он и хлопнул меня по плечу. — Загляни вечером на ужин, отказов не принимаю.

Тогда-то и начались наши с Настей отношения, которые вышли какими-то однобокими. Она висла у меня на шее, радовалась каждой нашей встрече и старалась разнообразить их и придумать что-то, что заинтересует и развлечен нас обоих. Вот, только, я прекрасно понимал, что никакие совместные вылазки на природу, в клуб, в кино и катание на сапах не сделает из нас пару в ее понимании. Я не любил Настю, отвечая на ее поцелуи и вспоминая совсем другую девчонку.

Аленушка…

Имя, которое не подходило Алене совершенно. Добрая героиня советских мультиков и отчаянная хулиганка в рваных джинсах и кожанке, которая не гнушалась распускать кулаки, чтобы отстоять свои интересы, никак не укладывались у меня в единый образ. Но я оказался неправ. Алена всем и каждому пыталась доказать, какая она сильная и смелая, не давала себя в обиду, когда ее начали задирать местные девчонки, а однажды разбила губу Евстигнеевой за то, что та обозвала ее «папенькиной дочкой». Чудила весь десятый, пытаясь побороть каких-то своих внутренних демонов, и казалась такой колючей, что я боялся к ней подойти. А потом звонила сестра, и Алена из колючего ежика превращалась в дерзкую, но добрую Аленушку. Расцветала, преобразовывалась на глазах, сдувалась, и за маской хулиганки проглядывал нежный и ранимый облик настоящей Аленушки, которой не хватало любви и заботы.

Помню, как впервые увидел ее и захотелось разорвать в клочья тех моральных уродов, которые втроем пытались обобрать девчонку. Сначала решил, что она из шкурных девиц, которых в нашем районе числилось немало, но выглядела Алена необычно и дралась, как богиня. Я такой четкой постановки удара год добивался, а эта бьет прямо в цель, от плеча, с жестокостью бойца без правил.

Мне бы спасти девчонку и расстаться с ней раз и навсегда, чтобы больше никогда не вспоминать огромных зеленых глаз, в которых затаился испуг вперемежку с бешенством, но Алена пришла учиться в мою школу, мало того, мы попали в один класс. Там все и началось!

Вспоминая эти два года, я со всей силы ударил кулаком по подоконнику, вымещая на нем всю ярость и злость, копившиеся внутри долгое время.