Лекарство от боли

О да… Ее терпение казалось по истине безграничным. Она как-то умела усмирять беспричинную злость, вытаскивать его из глубокой апатии или развеивать совсем уж тяжелые мысли. Он долго не хотел понимать, что испытываемые чувства — не любовь, но болезненная влюбленность и зависимость, которая часто встречается у пробуждаемых в подростковом возрасте. Что происходящее — лишь откат и ломка, и что никак нельзя допустить, чтобы он узнал, где находится принцесса, или встретился с ней. Что нужно время. И познания в первую очередь себя.

Наверное, по-настоящему легче ему стало только через год. Самый длинный год в его жизни. Самый сложный. Непонятный. Полный сомнений и метаний. Эмоциональных качелей, заставляющих его вновь парить или падать на землю. Он все-таки научился управляться с эмоциями. Жить с ними. Понимать других. Прощать им черствость. Снова начал общаться с Икаром, которому запрещено было рассказывать ему о сестре, что и положило конец разговорам. Но непробужденный как будто и не заметил, что на него злились и обижались. Когда Байон решился вновь подойти и заговорить, Икар, как ни в чем не бывало, кивнул и ответил.

— Второй раз мы встретились на Играх, точнее я увидел ее выступление…

И снова почувствовал, как дыхание перехватывает, как сердце сбивается с ритма, как язык прирастает к гортани, неспособный издать ни звука. Он больше не был мальчишкой и давно лишился иллюзий и глупых мечтаний, но когда Икар пошел встретиться с сестрой, не смог остаться в стороне.

— Мне показалось, что она почти не изменилась. Такая же яркая, ослепительная, сильная, и в то же время… живая. Оказалось, что у нее отличное чувство юмора, что она любит мифы и сказки, что у нее есть свой ликос, что…

Горло перехватило, и он умолк. Если память о детстве казалась далекой и уже нереальной, то их второе знакомство состоялось будто вчера.

— Я помню ту встречу. Потом были еще. Но та… Тогда я понял, что она — не образ, а живая женщина, что за силой и ослепительностью есть много иного, что видно далеко не всем. Я хотел узнать ее. Любую. Грустную и уставшую, или смелую и непобедимую. Наверное, я чем-то тоже смог ее заинтересовать, раз она предложила встретиться снова. Вы спрашивали, что я помню? Ее волосы всегда пахли ирисами. И лавандой. Она любила свежеиспечённый хлеб. И гречишный мед. Чтобы немного горчил. Она макала в него клубнику и жмурилась от удовольствия. Она могла разбрасывать вещи, а когда работала, раскладывала вокруг документы только по одной ей известной схеме. Она могла часами разговаривать с послами, но в душе ненавидела дипломатию. Она любила босиком бегать по траве. И ночами плавать в озере. Обнаженной. А когда ее что-то не устраивало, она искала выход. И пока не находила, не могла успокоиться. Иногда она страдала от бессонницы, и мы шли гулять. Она просила поговорить с ней. Неважно о чем. И я рассказывал что-нибудь из новостей инженерии. Вестник Науки всегда лежал у меня на столе. Я так привык читать его, что машинально загибал страницы с интересными статьями, чтобы потом пересказать ей. Я не знаю, что вы хотите услышать, но я могу говорить о ней бесконечно. И я не представляю, как жить дальше… без нее.

Глава 28

…— Икар, рад тебя видеть.

Иазон-старший приветливо улыбнулся и даже протянул руку в знак особого расположения, на что коммандер ответил крепким пожатием.

— Мы не видели тебя уже почти полгода, — Дорея как всегда везде следовала за мужем и окинула его долгим, внимательным взглядом, — с самого отлета Иазона-младшего.

Она обернулась, отыскивая взглядом сына, расположившегося на балконе рядом с императрицей. И их беседа тете совсем не понравилась. Она нахмурилась, но сразу же поспешила улыбнуться и бросила на него быстрый взгляд, словно пытаясь понять, заметил ли он смену настроения.

— Полагаю, его экспедиция оказалась успешной, — вежливо ответил Искарис, выдерживая ровный тон.

Странно, раньше оставаться невозмутимым казалось куда проще. Но сегодня, да и в последние пару дней, в нем появилось непонятное раздражение. Хотелось перемен. Движения. Тяжело стало сидеть на одном месте. Даже ежедневная медитация не помогла.

— Вполне, — коротко отметил дядя и поджал губы. — Его успехи мы обсудим в следующий раз, сегодня у нас другой повод для встречи.

— Мы очень сожалеем о случившемся и выражаем искренние соболезнования, — добавила Дорея.

И голос ее, глубокий и обволакивающий, вдруг показался фальшивым. Икар не выдержал и поймал ее взгляд, впервые позволяя себе выйти за рамки привычных правил. И тетя, не ожидавшая столь пристального внимания, растерялась. Хлопнула длинными ресницами, заметно смутившись, и постаралась отступить за спину мужа.

— Не стоит ли нам выйти на воздух? Я помню, что с этого балкона открывается чудесный вид на город.

Она потянула главнокомандующего за собой, и тот привычно покорился. А принц остался, рассматривая удаляющуюся пару и ощущая… нечто неясное.

Высокая, подтянутая фигура мужчины в форме и мягкая, округлая и пышная фигурка женщины, едва достающей ему до плеча. Раньше он принимал их как должное. Всегда вместе, всегда рядом, как две половинки, дополняющие друг друга. Он знал, что у родителей все было именно так. Любовь, привязанность и взаимоуважение, гармония. Но так ли все у других? Сейчас вопрос стал неожиданно интересен.

Дверь гостиной открылась, и в нее проскользнул робот с несколькими блюдами с закусками. Трапеза начиналась, и ему стоило присоединиться к другим, чтобы не расстраивать мать.

При его появлении, она обернулась, не прерывая беседы с Иазоном-младшим, и показалось, что в глубине ее глаз мелькнуло облегчение. А еще на балконе его встретил неожиданный гость. Креон поднял взгляд от планшета, на котором наверняка читал очередную статью, и коротко кивнул. Икар ответил тем же.

Кажется, последний раз с братом они виделись едва ли не год назад. Или больше? Он никак не мог вспомнить и неожиданно понял, что отсутствие младшего никогда его не беспокоило. Он был… другим. Интересовался расчетами и наукой, инженерией, но не так, как Байон в прикладном назначении, а скорее теорией и новыми изысканиями, которые самого коммандера не привлекали. Пожалуй, с Талией у них было куда больше общего, чем с Креоном. И оттого еще удивительнее стало то, что он убрал планшет и подошел ближе. Остановился совсем рядом. Низковатый, тощий и немного нескладный. С белой кожей, сгорающей на солнце, длинными руками и едва заметной сутулостью от постоянного сидения.

— Ты рано приехал, — отметил Икар, не зная, что еще сказать.

Младший смотрел на него снизу-вверх. Он словно хотел что-то спросить и никак не мог подобрать слова. Только смотрел. И от взгляда становилось неуютно. Будто холод забрался под одежду.

— Она не мучилась?

Голос у Креона оказался резким, грубым, каркающим. Даже не сразу стало ясно, о чем речь. Но спустя несколько секунд коммандер понял.

— Корабль Талии разбился от удара о землю, предварительно приняв на себя огромные перегрузки. Скорее всего, она потеряла сознание еще в полете и не почувствовала столкновение.

По крайней мере, официальное заключение аналитиков, внесенное в отчет, звучало именно так.

— Хорошо, — Креон отрывисто кивнул и качнулся назад, будто хотел уйти, но остался стоять рядом. — Я не хотел, чтобы ей было больно.

В плане выражения мыслей младшему приходилось тяжелее, чем его сверстникам. Вспомнилось, как в детстве Талия заставляла их играть. Он всегда соглашался, готовый быть, кем угодно, чтобы только она смеялась. А брат… Ей приходилось его уговаривать, отвлекать от книг или конструктора, объяснять важность и необходимость игры. А Икар ждал. Ждал и не понимал, почему она с ним возится.

И вдруг что-то шевельнулось внутри. Это он проводил с Талией последние годы, он сопровождал ее в перелетах и имел возможность говорить, слушать и видеть мир ее глазами. А Креон, отгородившийся от семьи стенами исследовательской лаборатории, оставался на расстоянии. И что, если Талия поддерживала с ним связь? Что, если она продолжала тормошить его и уговаривать? Что, если он, несмотря на сложность собственной натуры, испытал такую же утрату? Ведь приехал. И раньше, чем думала императрица. И не от того ли, что по-своему переживал?