Файерфокс – Огненный лис

– Да, Миу-миу, расскажи сам! – поддакнула Мяу.

– Неужели это правда? – спросила мама, недоверчиво гладя мне в глаза. – Ты смог докричаться до своего великого отца? Неужели это правда, мой родной?

Я хитро посмотрел на маму и улыбнулся.

–Да, это так, – тихо ответил я. – Я пел отцу "песню отчаяния" и исполнял "танец смерти". Я не знал, что он услышит меня и поможет, но видимо я и вправду его сын. Он услышал мой крик и проснулся. Тогда я понял, что он помнит обо мне и любит. И тебя помнит, Ма! – добавил я тихо, заглянув в повлажневшие, большие и бездонные, как темное ночное небо, глаза матери. – Он тебя помнит и любит… – прошептал я еще тише, чтобы могла услышать только она.

Ма гордо запрокинула голову, сузила глаза и устремила немигающий мечтательный взор куда-то так далеко, что никому из живых не найти туда дорогу.

…Мы, согревшиеся едой, счастливые ее возвращением и ее удачной охотой, окрыленные произошедшими событиями, тихо уснули с верой в хорошее "завтра".

Мне снился мой отец, Огненный Кот, восседающий рядом с моей матерью на белоснежном облаке, которое гнал по небу резвый ветерок. Отец распушил свои сияющие усы и мотал хвостом, подгоняя летящее облако, а мама, серенькая незаметная мама, уткнулась носиком в его рыжую шерсть и громко мурчала "песню любви", старую, как мир и бесконечную, как вселенная…

Сказала: «Уже рассвет!"

Покинув меня, исчезла.

Не отыщешь следа.

Считанные мгновенья

Гостит на заре белый снег.

(Фудзивара-но Садаиэ)

ГЛАВА 8. ЗАЧЕМ ТАКАЯ КРАСОТА…

…Наступило время "белых мух забвения". Так мама называла то белое, похожее на пух летних желтых цветов, которые заполоняли лесные поляны, раскрывая свои яркие солнечные глаза на рассвете и закрывая их на закате. Через какое-то время их золотые шапки превращались в белые и пушистые, напоминающие крошечных облачных мышей, гонимых Солнечным котом по бескрайним голубым просторам. Эти легкие пуховые головки так же гнал по земле легкий ветерок, разрывая в клочья и сбивая из них невесомые перинки, в которые мы любили тыкаться носами, а потом чихать от пробившейся в ноздрю пушинки. Это было очень весело напрыгивать на скопления пуха и смотреть, как они разлетаются в разные стороны и оседают на нашей шерсти. Мы сами становились в итоге похожи на маленьких пушистых ангелов Радуги.

"Белые мухи забвения" только на вид напоминали летние теплые, напоенные горячим солнцем пушинки. Они не грели ни наши тела, ни носы, были холодными, пахли свежестью и оставляли мокрую каплю, растаяв на носу. Они тихо кружились, постепенно засыпая потемневшую траву и хвою, земля высветлялась и ночи становились не такими темными, как в предзимье. В мертвенном свете, изливаемом Лунной Кошкой, "белые мухи" , упавшие на землю, сияли и переливались, словно она специально расстелила для своего поклонника Огненного Кота мягкое драгоценное покрывало, приглашая его к любовным играм. На самом деле это был обман. Лунная Кошка оставалась холодной и безразличной к раскаленному, страстному поклоннику, и ее снежное покрывало было просто белым саваном смерти, под которым она заботливо прятала ушедших по "дороге предков" животных…

Мы жили в заброшенной лисьей норе. Она была достаточно просторной для нашего небольшого семейства. Единственное, что ужасно раздражало, это невыносимый запах псины, пропитавший подстилку из сухой травы и впитавшийся, казалось, в сами земляные стены жилища. Но выбора не было и мы терпели эту вонь. Собственно что нам оставалось? Либо жить в норе, либо замерзнуть насмерть на поверхности. Время "белых мух" пришло недавно, добыча, нагулявшая за лето и сытную осень жир, пока что регулярно попадалась. На белом покрывале, расстеленном Лунной Кошкой по утрам были видны следы различных животных, обитающих в нашем лесу. В снегопад их быстро скрывал новый слой "мух", а в хорошую погоду каждое наше утро начиналось с урока следопыта. Ма показывала нам очередной незнакомый след и рассказывала какое животное могло его оставить. Мы с Мау слушали очень внимательно, боясь пропустить хоть слово. Мяу же всегда была в мечтательном настроении и даже не пыталась вслушиваться. Ей эта тема была не интересна.

Мяу любила мечтать. Она часто застывала с широко раскрытыми глазами, глядя в никуда. Я подходил к ней и пытался смотреть в ту же точку, что и она, но ничего не видел особенного, кроме знакомого каждодневного пейзажа.

– Мяу, что ты видишь там? – спрашивая я, когда мои глаза начинали слезиться от долгого и напряжённого всматривания. – Я ничего не вижу там, кроме куста, покрытого "белыми мухами"!

– Ты наверное слеп, брат! – восклицала Мяу. – Посмотри внимательно! Ведь это не куст! Это заснувший вечным сном медведь!

Я присматривался и правда начинал различать контуры царя лесов – медведя. Куст, густо покрытый "белыми мухами" и в самом деле напоминал завалившегося на бок огромного медведя, сунувшего лапу в пасть. Он спал. Ничто не нарушало его сна, кроме тихо падавших, кружащихся в танце "вечного забвения" снежинок. Через некоторое время, куст переставал напоминать спящего медведя и становился похожим на огромный муравейник, который мы видели летом.

Так мы с Мяу проводили время, пытаясь угадать на кого или на что станет похож очередной куст, еловая заснеженная ветка или вывороченные припорошенные корни дерева.

Мау не поддерживал нас в этих тихих забавах. Он бегал и специально сшибал снежные шапки с веток, кустов и жухлой травы. Его это забавляло. Мау говорил, что мы занимаемся ерундой. И такое разглядывание совершенно бесполезно и никак не поможет нам выжить суровой зимой. Вот борьба с тяжелыми, накрытыми снегом еловыми лапами – совсем другое дело. В ней оттачиваются определённые умения, необходимые хорошему охотнику. Например способность быстро ретировАться подальше от желающей тебя накрыть вместе с ушами большой снежной шапки, внезапно съехавшей со скользкой хвои, или норовившей хлестнуть по глазам внезапно распрямившейся, освобожденной от тяжести еловой ветки.

Так мы и жили. День за днем. Мы не умели считать дни. Сколько их уже прошло и сколько еще должно пройти до наступления тепла, мы не знали. Мама говорила, что Огненный Кот гуляет сейчас очень далеко, поэтому он перестал подниматься высоко в небеса, а ходит низко и часто скрывается за полчищами серых облачных крыс, несущих в своих огромных зубастых пастях целые стаи "белых мух".

Как-то раз мы с Мяу снова развлекались рассматриванием снежных фигур и, перебивая друг друга пытались крикнуть первым кто и что увидел, пока падающий снег не смазывал контуры и не превращал объект в другую знакомую фигуру или вообще во что-то неопределенное.

Ма, как обычно, была на охоте. Она постоянно охотилась, чтобы прокормить нас. Мы быстро росли и еды требовалось все больше. Мы видели, как Ма бывает утомлена по вечерам, но что было делать? Зимняя охота – трудное дело для котят. Ма не разрешала нам прыгать по глубокому снегу слишком далеко от норы. Мы могли заблудиться и замерзнуть в сугробе, не найдя дороги домой. Все стало таким одинаково белым, исчезли все знакомые летом ориентиры, поздно светало и рано темнело. Лес был молчаливым и сонным. И лишь редкое карканье иногда доносилось откуда-то издалека, да цоканье белки. Даже ветер боялся громко гулять по верхушкам сосен и елей и только тихо шептал, иногда сбивая снежную шапку с верхушки. Она падала с тихим шлепком, а ветер, не замечая произведенного им беспорядка, продолжал свою игру с ветвями, тихо скрипящими ему в ответ.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.