Татищев

С точки зрения экономической Татищев считал важным сблизить русскую денежную систему с европейскими, создав, в частности, таблицы точных пересчетов, дабы русские купцы не оказались в убытке из-за простого неведения. Снова напоминает он и о целесообразности перехода на десятеричный счет. Ему представлялось, что в этом отношении Россия уже имеет некоторое преимущество по сравнению с европейскими странами, поскольку в России такой счет частично уже применялся, тогда как в Европе его нигде не было. Татищев надеялся, что, подав такой пример, Россия хотя бы в этом отношении станет в центре всеевропейского хозяйства.

Включил в свою записку Татищев и предложение об улучшении изготовления медалей. Он видел недостатки в том, что медали отливались без системы, от случая к случаю, без единого плана. Размеры их были различны и негармоничны. Многие важные события медалями не отмечались, другие медали имели невыразительные изображения. В производстве медалей Татищев видел средство прославления выдающихся событий и деятелей, распространения славы о них по всему миру. Как историк, Татищев сам собирал древние медали и надеялся, что новые медали послужат источником будущим историкам, которым доведется воссоздавать отображенное в них время.

Предложения комиссии не были осуществлены. У правительства не хватало для этого средств, а социальные верхи не хотели возлагать на себя сколько-нибудь значительную долю издержек. Но принцип вымена медных монет был утвержден, и постепенно он стал проводиться по разным категориям монет. Так, сразу были выменены полушки и другие монеты до копейки. Что касается пятикопеечников, то здесь пошли иным путем. Периодически изменялся их курс по отношению к другим видам монет, пока они не приравнялись к двум копейкам. Несколько позднее, в 1731 году, был начат вымен и серебряных монет низкой пробы, которые переплавлялись в 77-ю пробу. Татищев настаивал на более значительном повышении пробы или же увеличении веса новых монет. Сходные предложения выдвигала также комиссия о коммерции, куда стекались разные «мнения» о путях поощрения торговли. Но большинство членов комиссии о монетном деле ограничилось увеличением пробы до 77, и правительство остановилось на этом предложении.

Из Швеции Татищев вернулся с большим запасом новых идей в самых различных областях знания. Служба в Москве, как никогда ранее, способствовала их разработке и проверке в жизни. Правда, единомышленников у Татищева было не слишком много, но в собеседниках недостатка не было. Как дальний родственник, он сохраняет связи с Салтыковыми, один из которых — Семен Андреевич — сменил Плещеева на посту московского губернатора. Постоянно бывал он в доме Алексея Михайловича Черкасского, где собиралось самое разнообразное общество. Дочери князя, в частности, Татищев подарил найденные в Сибири «слоны серебреные два, на которых теремки». Бывает он также в доме камердинера графа Петра Григорьевича Чернышева, с супругой которого поддерживает приятельские отношения.

В 20-е годы Татищев получил возможность познакомиться с уникальной библиотекой Дмитрия Михайловича Голицына. У Голицына Татищев переписал рукопись летописи, которая наряду с полученной на Урале Раскольничьей летописью легла в основу его «Истории». Позднее Татищев отмечал, что «у сего весьма любопытного министра многое число таких древних книг собрано было, из которых при описи (в связи с арестом в 1737 году) разтащено, да и после я по описи многих не нашел, но ведал, что лучшие бывший герцог Курляндской и другие растащили». Очевидно, Татищев, завершая в конце 30-х годов «Историю», попытался кое-что уточнить по известным ему рукописям Голицына. Но они уже оказались для него недоступными.

В числе собеседников Татищева в это время были профессора из Академии наук, радетели наук и просвещения Антиох Кантемир и Феофан Прокопович (известный на Западе как Самуил Церейский). На совет к двум последним Татищев чаще всего выносил свои записки общественно-политического плана, а также разделы «Истории». И именно по настоянию Феофана Прокоповича он внес в нее целый ряд изменений, убирая сюжеты, «стропотные для простого народа».

Татищева позднейшие биографы постоянно упрекали в «трудном» характере, нетерпимости к коллегам. Выше приходилось касаться существа этой нетерпимости. И при организации Монетной конторы Волков заметил в письме кабинет-секретарю Макарову: «Сами ведаете о Татищеве, что ему под командою быть не захочетца». Но дело было не столько в характере, сколько в принципах. Традиция ставила на первое место чин и происхождение, а Татищев — знание дела. Многие внешние личные столкновения на самом деле носили глубоко общественный характер. Татищев всегда был нетерпим к религиозному мракобесию, и эта нетерпимость усилилась в связи с бракоразводным процессом 1728 года. Между тем восстановление некоторых традиций допетровской Руси, поощрявшееся верховниками, сопровождалось наступлением религиозных фанатиков. В 1726 году Маркелл Родышевский подал в Преображенскую канцелярию (тайный сыск) донос на Прокоповича, обвиняя его в ереси. Екатерина I поддержала Прокоповича. Но после ее смерти дело возобновилось. Родышевский распускал слухи и о религиозной неблагонадежности Татищева. Татищеву приходилось отступать от некоторых из своих принципов или же так или иначе скрывать их. Он, как правило, шел навстречу предложениям и пожеланиям Феофана Прокоповича и Антиоха Кантемира, хотя, как можно будет увидеть далее, по ряду вопросов расходился с ними довольно значительно. Все это необходимо учитывать, наблюдая известные противоречия в его записках: прежде чем отправить их «верхам», Татищев обычно обсуждал их в более или менее обширном кругу собеседников и вносил те или иные изменения хотя бы из вежливости: иначе зачем обсуждать?

А писал в московский период Татищев много. Помимо неустанных поисков материалов и непосредственной работы над «Историей», а также рассуждений по финансово-экономическим вопросам, он начал свой главный философский труд — «Разговор двух приятелей о пользе наук и училищ». Готовит он и новую редакцию сочинения о мамонте, рассчитывая опубликовать его в издании Академии наук. Опубликовать этот труд Татищеву, как уже говорилось, не удалось (он вышел в свет лишь в самое недавнее время). Не было напечатано и его разыскание о русских монетах 1664 года, предложенное академии в 1732 году (это сочинение не найдено до сих пор). Татищев, очевидно, догадывался, кто и почему молчаливо тормозит выход в свет его работ: в академии, как и в коллегиях, подвизались немцы. Но выбора у него не было. Он и впоследствии будет неизменно работать для академии, практически ничего не получая взамен.

Между тем в Москве неожиданно вспыхнули события, резко повысившие интерес к истории и ко всем общественно-политическим вопросам. Всех эти события застали врасплох. Никто не сумел сохранить ясности и последовательности в поведении. Налет растерянности лег даже на действия самых сильных и мудрых. Не избежал этого и Татищев, оказавшийся в гуще событий.