Страница 5 из 6
– Они в других местах, – сказал я.
– А ты, значит, здесь, – покачал головой старик.
– Здесь, – согласился я. – И тут нет ничего странного. Наши имена становятся короче с возрастом. Чем выше уникальность гражданина, тем короче его имя. Например,
нашего президента зовут господин «К», но никто его не путает. Трудно себе представить ситуацию, чтобы я обратился к кому-то и назвал его господин «К», но это не относилось к президенту.
– Да, – согласился старик. – Все-то у вас логично, но, как говорится, – без души. Вот я слышал, что вашим родителям доплачивают, если их дети хорошо учатся. Так ведь это?
Я согласно кивнул.
– Не совсем верно, потому что, если будут доплачивать, никто не станет работать. А вот налоговые вычеты за хорошую учебу – да, положены. За помощь друзьям, родителям, заботу о питомцах.
Я поискал глазами Джерри и подумал, что за дисциплину в этом месяце вычетов, скорее всего, не будет.
– Вот, – сказал старик. – Это значит, что ты за деньги помогаешь родителям. Не бескорыстно и не из-за любви. А у нас, сынок, любовь – это святое. Знаешь ли ты, что в Карантине платят не за рождение ребенка, а за сам факт любви отца к матери?
– И что, государству не важно, как ребенка воспитают?
Старик сделал решительный жест рукой:
– У нас свободная страна, что бы там ни говорили. Государство не лезет в частную жизнь, либертарианство в чистом виде и никаких ювенальных штучек.
Мне захотелось поспорить, но возражать старику было невежливо, и я промолчал.
– Вот я смотрю, ты очень молод, – продолжил старик, – и наверняка не знаешь, что было, когда пришли ходячие.
– Мы проходили по истории, – возразил я.
Старик захихикал, словно заскрипела несмазанная дверь.
– По истории, говоришь? Историю пишут люди. И иногда переписывают, в зависимости от своих потребностей. Что ваши историки написали про Карантин?
Я пожал плечами и выдал, словно «Википедия»:
– Карантин это территория, закрытая со всех сторон естественными физическими преградами. Сохранившая феодальный уклад, традиции и государственное устройство древнего мира.
– Надо же! – удивился старик. – Почти верно. Традиции у нас чтут, а вот насчет феодализма – это вы зря. Нет его давно, уже лет пятьдесят как демократия. И причем гораздо более развитая, нежели у вас.
– У вас до сих пор есть полиция, – заметил я.
– Ну и что? – не смутившись, ответил старик. – А вы уже сто лет выбираете одного и того же президента.
– Да. А вы вообще не выбираете. Да у вас и должности такой нет.
Старика моя реплика обидела, было видно, как он нахмурился.
– Это верно, сынок, – сказал он, понизив голос до шепота, – но у нас хотя бы есть национальный лидер, и заметьте – живой.
Я уже собирался позвать Джерри и отправиться домой, но последняя фраза меня огорошила.
Что себе позволяет этот старикашка? Выходец из тоталитарного Карантина, приехал, повредил моего зомби – и еще делает оскорбительные намеки.
– Это же смешно, – сказал я вслух, неожиданно для себя.
– Смешно, – согласился мужчина, – не будь это так грустно. Хотите, я расскажу вам, почему вы на самом деле переизбираете господина «К»? Но только при одном условии. Если выслушаете рассказ полностью и не станете меня перебивать.
Это было уже сверхнаглостью. Я согласился, только чтобы поймать старика на глупости, а затем жестоко высмеять.
– Знаешь, сколько мне лет? – наконец начал он, явно издалека.
– Это имеет отношение к выборам господина «К»?
Старик отрицательно покачал головой:
– Напрямую нет, но этого в двух словах не расскажешь. Видите ли, молодой человек, я, пожалуй, единственный пенсионер в Карантине. Будучи уже в преклонном возрасте, я пережил первое повышение пенсионного возраста, затем второе и третье. Возраст повышали каждые десять лет, как только я достигал границы. И, наконец, мне удалось победить в этой гонке. Я стал самым старым человеком в Карантине и одновременно самым молодым пенсионером, что сделало меня знаменитым. Собственно, поэтому я и спросил – не слышали ли вы обо мне?
Я прожил очень тяжелую, долгую жизнь и политической карьеры господина «К» тоже стал свидетелем. Да, я наблюдал за ней из Карантина, однако не нужно думать, что все мы там из ума выжили и не можем отличить белое от горячего.
Знаете ли вы, молодой человек, что такое пропаганда?
Это когда вам говорят неправду о вас самих и вы узнаете из сети, как хорошо и счастливо вы живете. Но бесконечно говорить об этом невозможно, потому что рано или поздно вы поймете, что медиа вам лгут. Поэтому вам рассказывают не только о том, как хорошо вам, но и то, как плохо вашим соседям, постоянно живущим в страхе быть съеденными ходячими мертвецами.
Понимаете, к чему я клоню?
– Нет, – ответил я решительно.
– Ну как же, – продолжил старик, – это значит, что все рассказы про вас – чистая правда. Все, что плохого смогли нарыть пропагандисты Карантина.
И про вашу любовь к ходячим, и про корыстные отношения в семьях, и, разумеется, страшную тайну о господине «К».
Согласитесь, ведь вы, молодой человек, никогда не видели господина «К» лично?
– Нет, – согласился, я. – Но разве это что-то значит?
Старик сделал вид, что не заметил моего вопроса, и продолжил:
– А видели вы его преимущественно в сети. И лишь знаете людей, которые видели людей, которые, в свою очередь, видели его лично. То есть, вы даже не знаете тех, кто здоровался с господином «К».
Хорошо.
А как, по-вашему, выглядит господин «К»? Это мужчина с большим лбом и залысинами, в темно-синем костюме и неизменном красном галстуке.
– Я понимаю, что вы меня оскорбить пытаетесь, – сказал я, – но все равно в толк не возьму, куда клоните.
Старик многозначительно смерил меня взглядом:
– Я, молодой человек, не претендую на истину и расскажу вам то, что для меня самого стало открытием, а верить в это или нет – решать вам.
Как утверждают в Карантине, у вашей страны уже давно нет руководства. А господин «К» благополучно почил. Произошло это событие в результате несчастного
случая или это были чьи-то сознательные действия, история умалчивает. Однако ваш господин «К» превратился в зомби, или, как принято говорить, стал гемолиз-независимым и по понятным причинам руководить страной перестал. Чтобы общество было готово принять его в этом обличии, окружение президента запустило Окно Овертона…
– Это такая технология, – вновь заскрипел старик, – которая позволяет принять то, что вам не очень нравится. Или совершенно не нравится, но принять нужно, как, например, жителя с другим цветом кожи, или иной сексуальной ориентацией, или другой системой кровообращения. Технология универсальная и работает везде.
На первом шаге все начинают ругать это явление, говорить о нем не переставая до тех пор, пока это не вызовет всеобщую усталость.
Тогда придумывают новое толерантное название, например не говорят «зомби», а «гемолиз-независимый гражданин». После чего находят в этом обновленном явлении нечто интересное. Например, выясняется, что воскреснуть мессия мог только благодаря «гемолиз-независимости» и что по большому счету не так уж плохо и совсем не страшно. Еще через какое-то время это явление начинают защищать, затем нападать на тех, кто с этим не согласен. И, наконец, объявляют гемолиз-независимых нормой.
Когда зомби окончательно уравняются в правах с обычными людьми, их объявят приоритетом. Будет уже недостаточно жить как все. Хочешь карьерный рост, красивую жену и льготные кредиты – становись гемолиз-независимым.
Старик замолчал, ожидая моей реакции, а я уже приготовился рассмеяться прямо ему в лицо. Но почему-то не смог этого сделать. Действительно, рассказ был бредовый, однако не смешной.
– Вы сами-то в это верите? – спросил я.
Старик утвердительно покачал головой.
– А я нет.
Я решительно поднялся и, взяв Джерри на поводок, направился в сторону дома. Уже на выходе из парка я обернулся и увидел сгорбленную фигуру старика. Он сидел на скамейке и меланхолично разглядывал носки своих ботинок. Недалеко топталась взятая напрокат особь, все еще в шапке-непрокусайке и одноразовых наручниках.