Страница 40 из 61
Оранжевой вспышкой ослепляет реальность, и по ушам бьет свист рассекающего пустоту меча. Мой противник замер прямо передо мной. По его замедленной реакции чувствуется, что он не понимает произошедшего. Мгновение, и он ощущает мое присутствие за своей спиной и начинает настороженно оборачиваться. Этот миг удивления и потери концентрации стоит ему жизни, ибо я тут не единственный его противник. Длиннорукий крепыш, как будто почувствовав момент, оставил на миг красавчика и, качнувшись в сторону, рубанул вслепую. Сверкнув в свете факелов, отточенный клинок прошелся по рыжей груди, разрубая ее до нутра. Брызнул кровавый фонтан, а убийца попытался повторить успех и следующим ударом достать уже меня. Меч снова взлетел вверх, целясь мне в голову, а я, не став рисковать, толкнул вперед все еще стоящую передо мной рыжую громаду. Безжизненное тело кулем повалилось на низкорослого крепыша, и тот, отпрянув, на краткий миг потерял общий контроль, чем тут же воспользовался его недавний противник. Выверенный удар красавчика с хрустом пробил широкую грудь, и прежде чем тело бывшего солдата упало на песок, его равнодушный взгляд наполнился по детски обиженным удивлением.
На бурой от крови арене нас осталось только двое. Он и я. Мы стоим друг напротив друга, и тяжелое дыхание вырывается из наших легких. Мы оба устали до предела и понимаем это. Любая, даже крохотная ошибка будет стоить кому-то из нас жизни. Если бы можно было выбирать, то я, не задумываясь, предложил бы ничью этому стоящему напротив меня молодому мужчине. На вид ему не больше тридцати, а он уже опытный боец, раз сумел выжить в сегодняшней резне. У меня, конечно, есть неоспоримое преимущество, о котором мой противник не знает, но чем дольше мы стоим и смотрим друг другу в глаза, тем труднее мне воспользоваться им. Наверное поэтому в моей голове неожиданно появляется совсем не нужная в такой момент мысль:
«Он еще такой молодой, у него вся жизнь впереди, и где-то, наверняка, его ждет невеста или жена. В праве ли я лишать этого парня того, что подарено ему самими бессмертными Хранителями?!»
Красавчик делает шаг вперед, и в его глазах стоит такая грусть и беззащитность, что я непроизвольно позволяю ему сделать еще один. В следующий же миг его лицо искажается гримасой ярости, а все тело вытягивается в атакующем выпаде.
Хвала богам, реакция заклинания намного превосходит человеческую, и острие меча замирает в моем животе, едва проткнув кожу. В серой неподвижности Сумрака мой щит сотрясается от ударов бронзового змея, а я стою в какой-то оторопелой заторможенности и смотрю на бегущий из раны кровавый ручеек. Мой разум все еще не в силах поверить в такое бесстыдное вероломство, и только издевательская насмешка Гора возвращает меня к действию.
Я, конечно, знал, что ты олух, но чтобы так опростоволоситься, это даже для тебя перебор. Запомни, ты не на сцене, не на арене, ты в Крысиной яме, и здесь нет ничего человеческого! Здесь либо ты, либо тебя! Никаких сантиментов, никаких сожалений и чувств, иначе даже Прим-Сияние Тьмы тебя не спасет.
Впервые нотация демона попала в самую точку, и я чувствую, как краска стыда заливает лицо: «Как я мог так ложануться! Чего я ожидал, что красавчик расплачется и бросится мне на грудь брататься. Господи, демон прав, я идиот!»
Злость на самого себя бросается в голову, и хочется выплеснуть наружу вспыхнувшую ярость. Делаю пол шага назад, ровно настолько, чтобы кончик меча вышел из моего живота. Вытянувшееся тело красавчика прямо передо мной и еле-еле движется вперед. Еще один удар змеи сотрясает мой щит, но я не обращаю внимания, против такого противника у меня большой запас. Я так зол, что, не думая, хватаю своего врага за руку и с силой дергаю на себя. Здесь в Сумраке я не вижу эффекта, но точно знаю, что будет потом. Выдохнув и выровняв дыхание, выхожу в реальность и слышу за спиной грохот удара и непередаваемый звук ломающихся костей.
Мне не надо видеть, я и так знаю, как там все выглядит. Для всех зрителей на трибунах, я увернулся от атаки красавчика, а тот так разогнался, что не удержался и, пролетев пару шагов, врезался головой в стену.
Поворачиваюсь и под рев толпы подхожу к поверженному противнику. Тело в таком неестественном положении, что с одного взгляда ясно – сломан позвоночник. Красавчик еще жив, но не состоянии даже моргнуть, и его широко раскрытые глаза умоляюще смотрят прямо на меня. Трибуны ревут, требуя крови, а моя злость вдруг куда-то испарилась. Острие моего меча упирается в грудь лежащего врага, а его взгляд вцепляется мне в лицо. Добей! Кричит он. Добей, не мучай!
Я медлю с ударом милосердия. Оказывается, это так страшно, воткнуть клинок в еще живое, беззащитное человеческое тело. Я не убийца и не палач, я не хочу этого делать, но трибуну орут – добей! Наполненные мукой глаза просят – добей! И, кажется, сама арена вокруг давит и требует – добей!
Хрустнула пробитая кость, яркие карие глаза заволокло мертвенной пеленой. Я ставлю ногу на лежащее тело и с трудом вырываю застрявший в груди меч. Хвала Хранителям, этот день закончился!
Глава 19
Свет луны из зарешеченного окошка падает на пол серебряным пятном, оставляя остальную часть камеры в полной темноте. Тишина и покой – это то, что мне сейчас нужно. За моей спиной только что захлопнулась дверь, а рев трибун все еще надрывно звучит в ушах. Бросаю на пол меч и прислоняюсь спиной к холодной стене. Прикрываю глаза и пытаюсь утихомирить рвущееся из груди сердце. – «Все закончилось, на сегодня все закончилось!»
Дыхание выровнялось, сердце перестало колотится перепуганным птенцом. Я почти добился желаемого покоя, но какой-то тревожный шум врывается в мой успокоившийся мир. Резко открываю глаза и понимаю, это шаги подкованных армейских сандалий. Тут же звякает в замке ключ, и в распахнувшейся двери появляется фигура Парса.
– Выходи, мы уезжаем!
Честно говоря, я не задумывался о том, где я буду ждать следующего боя, и если Парс говорит, что уезжаем, то возразить мне особо нечего.
Глава охраны дома Ашшуров расценил мою задержку по-своему и добавил:
— Это приказ молодого господина! Нечего тебе здесь торчать. Финальный бой будет только через два дня, а тут слишком много лишних глаз и ушей!
Пожав плечами, мол как скажешь, выхожу в коридор, и тут Парс меня искренне удивляет. Его здоровенный кулачище легонько тыкает меня в грудь, и я не верю своим ушам.
– А ты молодец, доходяга! Не ожидал! – На лице Парса появляется некое подобие улыбки, а в голосе даже звучит нотка уважения.
Понятия не имею, что надо отвечать в таких случаях, но от меня, к счастью, никаких слов и не требуется. Грозный глава охраны, решив, что он и так позволил себе лишнего, резко развернулся и, бросив «за мной», зашагал к выходу.
Два его бойца, беря пример с командира, тоже потыкали меня в бока и, пробурчав, «Здорово! Молодчага!», подтолкнули вслед за Парсом.
Немного ошарашенный столь неожиданной поддержкой, шагаю по коридору и все еще не могу поверить в случившееся. Давненько меня никто не хвалил, и надо сказать, ощущения чертовски приятные.
На выходе, почти у самых дверей, нас уже ждет знакомый мне тарантас и три оседланные лошади. Я запрыгиваю вовнутрь, где Кабур тут же обрушивает на меня целый поток своих восторгов. Его восторженного словоблудия не остановил даже топот застучавших по брусчатке копыт. Не прекращая болтовни, он хлестнул поводьями, и лошади, послушно тронувшись, покатили повозку вслед за всадниками.
***
Квадратный дворик того дома, где мы остановились, с трех сторон окружает высокий каменный забор, а четвертую замыкает глухая стена самого строения, чья плоская крыша, в случае чего, может служить отличной площадкой для стрелков. Наверное поэтому, первая мысль, что появилась у меня, едва мы проехали под аркой ворот, была о том, что при желании эту домушку можно легко превратить в неприступную крепость.
Мне отвели отдельную комнату, больше похожую на чулан, где в отличие от предыдущей камеры нет даже окна. На этом, правда, минусы заканчиваются, а из плюсов, здесь стоят кровать и стол, на котором кроме хлеба, я вижу тарелку с куском курицы и какие-то фрукты.