Страница 11 из 23
Откуда-то сбоку выскочила Татьяна и буквально повисла на брате.
– Колька! Немедленно прекрати! Сейчас же отпусти Мишу! Ишь, чего удумал!
Я невольно расплылся в улыбке. Мишу. Это из уст Татьяны прозвучало так тепло и по-домашнему. А как она храбро бросилась защищать меня от родного брата! В этот момент в себя пришел Федор и бросился между нами, оттесняя красного от бешенства Ни колая.
– Цыц, Колька! Он-то тут при чем?!
Ему все же удалось разжать стальную хватку племянника. Николай как-то даже сдулся и плюхнулся на стул.
– Как же так? Как же так? – бормотал он, глядя в пустоту.
– Подслушивала? – Федор строго посмотрел на Татьяну.
– Не хотела, да пришлось, – она даже взгляда не отвела, – вы же громко говорите. Тут не захочешь, так услышишь.
– Все, что слышала, забудь! – буквально печатая каждое слово, приказал Федор. – И чтоб ни одна живая душа даже намеком не узнала. Поняла? – Татьяна часто закивала головой. – Ну а ты говори дальше, раз уж начал, – кивнул он мне.
– Таня, может, не надо тебе это все знать? – Я искренне посмотрел на девушку. – Пойми, это такие знания, с которыми можно легко очутиться в самом глубоком подвале. Обладать ими опасно для жизни. Они, – я кивнул на Федора и Николая, – свой выбор сделали. Я бы не хотел, чтобы с тобой случилось что-либо плохое.
– Я понимаю, какая это ответственность и опасность! – Татьяна расправила плечи. – От меня никто ничего не узнает. Пусть хоть пытают, я никому ничего не скажу.
Николай едва заметно хмыкнул. Уж он-то, может, и не знал лично, но точно догадывался, как можно заставить человека говорить. Я вздохнул. Ну что ж, каждый сделал свой выбор.
И я рассказал о Победе в 1945 году, о том, как новый руководитель государства, пришедший после Сталина, обвинил предшественника во всех мыслимых и немыслимых грехах, о последующих взлетах и падениях, о перестройке, разрушившей всю экономику, о 1991 годе, когда несколько предателей, наплевав на волеизъявление народа, буквально разорвали Союз на части, о снятом с флагштока Кремля красном знамени и поднятом триколоре, о лихих 90-х, когда страной правили фактически бандиты, о том, что в 2020-м на момент моего ухода все наиболее значимые отрасли и предприятия находились в той или иной степени под контролем иностранцев.
К концу моего монолога мужчины сидели со сжатыми кулаками, а Татьяна платочком утирала слезы.
– Твою мать! – Федор едва не сплюнул на пол. – И бутылку убрал уже. Танька, подай-ка, там, за печкой.
Вкуса крепчайшего самогона, по-моему, ни Федор, ни Николай не почувствовали. Таким было потрясение от услышанного.
– И что теперь, все зазря? – Николай добела сжал кулаки.
– Ну почему зазря? Это история того, другого мира. Все, о чем я рассказывал, еще не произошло, и в наших силах многое изменить. Как поется в нашем пролетарском гимне, «мы наш, мы новый мир построим…». Вот мы и будем его строить! – как можно увереннее сказал я. Хотя, если честно, я даже не представляю, как повернуть эту махину под названием история на другие рельсы. И куда эти рельсы, в случае, если получится, приведут нас всех.
– Хороши строители, ничего не скажешь, – усмехнулся Федор. – Ну вы двое еще куда ни шло, я – увечный, да девчонка. Много мы такой артелью понастроим.
– Главное – начать, а там увидим.
Такой вот разговор состоялся у нас накануне. Засиделись допоздна. Моим собеседникам было интересно услышать о будущей жизни, о технике. Татьяна спросила, знаю ли я, сколько они все проживут.
– Знаю, но не скажу. Тем более что про Федора мне ничего не известно. Я даже не знал о его существовании.
– Но почему? Ведь мы бы точно знали, что успеем сделать в жизни, а что нет.
– Ну вот представь себе, что тебе сказали, что ты проживешь сотню лет. Ты, уверовав в это, теряешь всякую осторожность, лезешь в самое пекло и в итоге вскоре погибаешь. Или, наоборот, тебе сказали, что ты через месяц умрешь. Ты запираешься дома, никуда не выходишь, ни с кем не общаешься и не совершаешь какой-то поступок, совершить который было тебе предначертано. И где-то кто-то, допустим, гибнет, у него не рождается ребенок, который должен был совершить великое открытие, спасшее все человечество. В этом вопросе все очень сложно, так что пусть все идет так, как должно, тем более что мир теперь будет меняться.
Поняла ли меня Татьяна? Надеюсь, что да. Во всяком случае больше таких вопросов не задавала. А с утра что-то вкусное кашеварит на кухне. Пора и мне прекращать изображать из себя приложение к матрасу и вставать навстречу новому дню и новой жизни.
– Ой, Михаил, доброе утро! – Улыбка Татьяны осветила кухню не менее ярко, чем утренний солнечный свет. – А я вот картохи свежей подкопнула и драников решила нажарить. Меня их готовить соседка баба Настя научила. Вкусные получаются.
– Доброе утро, хозяюшка, – я невольно улыбнулся в ответ. – Что-то заспался я. Все уже по делам разбежались?
– Колька спозаранку на службу убежал, а дядя Федя в огороде картошку копать начал, пока погода стоит хорошая.
Федор действительно нашелся в огороде, где, опираясь на лопату как на костыль, довольно проворно подкапывал густые кусты картофеля.
– Бог в помощь!
– Ага, помогает. Без дела сидеть не дает. – Федор с прищуром посмотрел в мою сторону. – Отоспался чуток?
– Есть такое дело. Сам не ожидал, что столько просплю. Обычно привык рано вставать, а тут вот… – Я развел руками как бы извиняясь.
– Ну так оно и понятно. После нар выспаться – это первое дело, да еще в баньке попариться. Ты, Миша, как насчет баньки-то?
– Всегда за. Правда там, – я мотнул неопределенно головой, – в последнее время особо не парился, сердечко пошаливать начало, а вот раньше, что называется, от парилки за уши не оттянешь.
– Так сейчас у тебя с сердечком все в порядке, вон какой молодой лось, так что сегодня к вечеру попаримся. Сейчас Танька выйдет, мы с ней картоху, сколь успеем, подкопнем, днем на свою бывшую работу съезжу – и истоплю. А то и сами тут займитесь баней. Где и что находится, тебе Танька объяснит.
– А я на что? Неужто в стороне останусь? Так что давай, определяй мне фронт работ. Тебе самому-то как, копать или собирать удобнее?
– Мне удобнее на завалинке сидеть да на молодых покрикивать, – Федор засмеялся, – но лучше я копать буду, а вы вдвоем собирайте. Да где ее черти-то носят? – Он слегка прикрикнул, чтоб в доме слыхать было.
– Она драники затеяла пожарить. Говорит, вкусные будут… – Я невольно сглотнул слюну, вспомнив аппетитный запах на кухне.
– Нет, ну ты погляди! – усмехнулся Федор. – Эка она для тебя-то расстаралась.
– Это почему для меня? – не понял я, но Федор лишь хмыкнул и махнул рукой.
Картошку копать начали вдвоем. Где-то через полчаса нас позвали в дом завтракать. Драники были чудо как хороши. Федор ел, нахваливал и бросал насмешливые взгляды то на меня, то на племянницу, от которых она краснела. Только успели поесть и выпить по кружке чая, как под окнами остановилась телега, в которую была запряжена лошадка меланхоличного вида.
– Дядя Федя! – С телеги спрыгнул парнишка лет пятнадцати и заорал на всю улицу.
– Чего тебе, оглашенный? Я же велел в обед приехать. – Федор высунулся по пояс в открытое окно.
– Мне батя велел после обеда в леспромхоз ехать за срезками, так что давай сейчас тебя отвезу, а то потом никак не смогу.
– Эх, ладно, иду. – Федор подхватил костыль и кряхтя встал с лавки. – А вы, молодежь, тут уж сами хозяйствуйте. Я до вечера задержусь. Картоху копайте, да про баню не забудьте.
После ухода Федора Татьяна быстро помыла посуду, и мы вдвоем вышли в огород. За шутками и рассказами Татьяны о жизни в городе время летело незаметно и работа спорилась. Примерно часа через полтора от изгороди раздался довольно красивый певучий голос:
– Ой, Танька, а кто это у вас тут? Никак постоялец какой, али еще кто?
У забора стояла красивая статная девица с внушительным бюстом, который всячески старалась подчеркнуть, и с глазами, как говорят, с блядинкой.