Властелин рек

— Видать, он и есть, государь, — замявшись, ответил Черкас, разводя руками.

«Неужели узнал?» — продолжал думать Архип, но Иоанн больше не взглянул на него — он слушал переговоры бояр с казаками. Думцы расспрашивали их о пути в Сибирь, о силе Кучума, а Черкас с упоением рассказывал им о пленении Ермаком царевича Маметкула:

— Маметкул, сыновец Кучума, молвил, что его предали соратники хана. Многие завидовали его силе и славе при дворе Кучума. Они, почитай, и сдали его Ермаку, думая, видимо, что атаман убьет Маметкула. Но он — почетный пленник, атаман с должным уважением обращается с Маметкулом, как с дорогим гостем!

— Передайте атаманам своим, дабы Маметкула доставили в Москву в целости, — приказал тут же Иоанн.

— Еще, государь, дозволь передать тебе просьбу атаманов наших, — продолжал Черкас. — В боях потеряли мы многих товарищей, мало осталось той силы, что возможет победить до конца сибирского хана. Исстрадались мы от холодов минувшей зимой, корма не всегда хватает, голодаем порой… Прислал бы ты, нам, государь, войска твоего, мы бы Кучума тотчас разбили! А вместе с ними прислал бы ты, государь, корма какого да одежи теплой.

— Ты сказал только что, мол, зимнего пути в Сибирь нет, верно? — вопросил Иоанн, сложив руки на толстом брюхе своем. — Стало быть, весною отправим людей с кормом и одеждою, о том прикажу сегодня же. А еще велю каждого из вас наградить на память золотыми монетами, а атаманам вашим доблестным жалую прощение свое во всех их грехах, в коих повинны они предо мною и державою — в остальном Господь их судить будет. Также жалую им шубы с царского плеча за верную службу.

Казаки гурьбой повалились на колени, благодаря Иоанна, поклонился и Архип, но лишь для того, чтобы опустить голову и не видеть на себе вновь пристального цепкого взгляда государя. А когда все же поднял глаза на мгновение, показалось Архипу (или нет?!), что государь, взглянув на него мельком, едва заметно ему кивнул. Архип тут же опустил лицо…

Как покидали казаки дворец, унося с собою подарки и награды, Архип и не помнил. Лишь потом, выйдя на свежий воздух, тряхнул головой, прогоняя видения прошлого. А казаки разочарованно обсуждали, что им тотчас не дали ни корма, ни людей.

— С чем же вы вернемся к атаману? Что скажем ему? — вопрошали мужики.

— То и скажем — сидеть нам до весны, ждать подмогу, — ответил Черкас и сплюнул себе под ноги. Архип стоял позади него, опустив голову. Ныне все для него поменялось — ежели нет подкрепления, и казаки на всю зиму останутся с малыми силами, то об отъезде Архипа не может быть и речи! Сейчас там каждый человек на счету, и покинуть отряд было бы непростительным предательством. Раздумал он уходить. Стало быть, для него сейчас была лишь одна дорога — в Сибирь, в стан Ермака Тимофеевича.

Без перезвона колоколов и всенародного ликования завоеватели Сибири вновь покидали Москву, так же тихо и незаметно для всех, как и появились здесь…

А тем временем начались переговоры с английским послом Боусом — сейчас это было для государя важнее, чем занятая малым казачьим отрядом Сибирь, за которую еще долго придется сражаться…

Никита Романович Захарьин, возглавлявший переговоры, сразу понял, что англичанин тянет время, уклоняясь от прямых высказываний насчет военного союза — он настаивал, дабы Иоанн и Баторий с помощью переговоров разрешили свою вражду. «Ждет полномочий от королевы, видать» — подумал боярин. Когда Иоанну пересказывали подробности переговоров, государь ярился:

— Снова меня она обвести пытается! Лишь на словах хочет быть в союзе с нами, а на деле — шиш! Жмите его! Уступит!

Что касается брака с Марией Гастингс, Боус говорил, разводя руками:

— К великому сожалению, незадолго до моего отъезда из Англии принцесса впала в сильнейшее расстройство здоровья и телесных сил, да такое, что надежд на выздоровление совсем нет.

«Отказала королева государю в сватовстве! Отказала!» — возникла мысль в голове Никиты Романовича.

Время шло, переговоры по-прежнему не приносили никаких плодов. Только с наступлением зимы Боус озвучил условия военного союза Англии с Россией — лишь английским купцам дозволено будет торговать во всех русских портах на севере; другим европейским купцам доступ к ним будет закрыт.

— Ежели кроме английских торговых людей на Руси никого не будет, они станут дорожить свой товар и втридорога его продавать. Цену сами ставить начнут… Мы ведаем, какой великий ущерб нанесем не токмо себе, но и другим странам, что издавна торгуют с нами, — возразил Никита Романович, холодно глядя на Боуса. Но посол лишь улыбнулся и вновь развел руками:

— Таковы условия королевы. Ежели вы согласитесь, то ее величество поможет вам в войне с Баторием не только припасами, но и кораблями, и людьми. Кроме того, ее величество просит государя вашего, своего брата, дабы он указал торговым людям ее путь в реки Печору и Обь…

Тем же вечером об этом Захарьин, Вельский и Щелкалов доложили Иоанну, Уже несколько дней государю нездоровилось. он лежал на перине, укрытый по грудь меховым покровом, руки его, уже покрытые коричневыми старческими пятнами, безвольно покоились вдоль тела. Иоанн понимал, что англичане хотят получить доступ к бесценной пушнине, коей кишели сибирские и пермские леса. Этого он допустить не мог.

— Передайте ему, что Печора и Обь очень далеки от тех мест, где пристают английские гости, да и пристанищ для их кораблей там не сыскать, — отвечал царь, слабо ворочая языком.

— А что ответить о северных портах наших, государь? Дозволить торговать там лишь англичанам означает разорить наших купцов, — вопросил Щелкалов.

— В том мы можем уступить послу, соглашайтесь! — велел Иоанн.

— Государь! Торговые люди и так натерпелись в годы войны! А сейчас на голодную смерть обречем их, ежели согласимся. И казне нашей будет убыток большой, — возразил Никита Романович.

По глазам Иоанна, воспылавшим от гнева, было видно, как он взбешен этими словами. На кону был военный союз против Батория, и царь был согласен на любые условия, лишь бы разгромить поляков и отобрать захваченные им земли! На любые! Но ответить что-либо своим советникам у него уже не хватало сил. Когда они ушли, Иоанн вновь призвал Богдашку Вельского.

Вельский робко вступил в покои государя, приблизился к его ложу. Обернув к нему утонувшую в подушках голову, Иоанн проговорил с усилием:

— Тебе ныне самому говори ть с послом. Вопроси, согласятся ли англичане на военный союз, ежели я дозволю только их людям торговать в северных портах?

— Да, — твердо отвечал на следующий день Боус, сидя напротив Вельского. Ни Щелкалова, ни Захарьина, коих государь отстранил от переговоров, не было в той просторной палате.

— Да, — повторил Боус, кивая, — за это ее величество встанет с государем вашим заодно против польского и шведского королей!

Вопрос был уже решен, и над Восточной Европой вновь возник кровавый призрак скорой войны, которая начнется, вероятно, едва союз Англии и России будет подписан. Осталось лишь скрепить его браком — Вельский настаивал, дабы королева сообщила, есть ли у нее другие родственницы, и ежели да, то пусть пришлет их портреты.

— Государь нас желает самолично приехать в гости к своей сестре, королеве английской, и там жениться на одной из принцесс, — заверял Боуса Вельский.

— Но я слышал, что ваш государь серьезно болен, — лукаво прищурился Боус, — посильным ли окажется для него этот путь?

— Государь наш здоров, — настаивал Вельский, исподлобья глядя на посла, — осталось лишь слово за королевой…

В Новоспасский монастырь Никита Романович прибыл тайно, когда обитель еще была укрыта тьмой предрассветного зимнего утра. Величественный, в распахнутой шубе, он, сняв шапку, перекрестился перед собором Преображения и, велев страже остаться снаружи, медленно спустился в подклет собора. Монах, что встретил его, спешил отворить перед боярином двери и зажечь на его пути свет…

В подклете царили полумрак и необыкновенная тишина, словно весь внешний мир со своим вездесущим гомоном и шумом куда-то исчез. В темноте под низкими сводчатыми потолками виднелись массивные надгробные плиты — здесь Захарьины хоронили членов своей семьи. Медленно шагая меж белокаменных надгробий, Никита Романович придерживает широкие полы своей шубы. Могилы отца, дядьев, деда, прадеда… В дальнем углу виднелись очертания надгробных плит братьев, Данилы Романовича и Василия Михайловича — они покоились рядом. И близко от них еще две могилы — двух жен Никиты Романовича, Варвары Ивановны, урожденной Ховриной, и Евдокии Александровны, урожденной Горбатой-Шуйской. Варвара была женой Никиты Романовича меньше года и умерла совсем еще юной девочкой, Никита Романович до сих пор помнил ее улыбку, копну светлых волос, лучистые глаза… Но судьбой его жизни стала Евдокия, прожившая с ним большую часть его жизни и родившая боярину детей. Никита Романович, наклонившись, бережно огладил надгробный камень, ощущая пальцем выбитую на нем надпись с именем умершей и днем ее смерти. Меж плитами Евдокии и Варвары осталось небольшое пространство для будущей могилы — Никита Романович велел похоронить себя здесь…