Властелин рек

«Охочие люди какие захотят идти в Аникеевы слободы в Чусовую, Сылву и Яйву, на Аникеевичей наем, те б люди в Аникеевы слободы шли».

Иными словами, Иоанн промышленникам в военной помощи отказал и дозволил лишь собирать ополчение с их земель. Впрочем, они уже и так наняли слишком много — едва оставалось людей для хозяйственной работы, но и этого было не достаточно — ратных набралось лишь несколько сотен.

Дорожная усталость, переживания, вино и тепло после жуткого мороза сделали свое дело — Семен Аникеевич почувствовал, что валится с ног. Он даже не стал допивать налитую ему чарку, поднялся, держась за стол, и его повело, словно пьяного.

— Все, спать надобно. Завтра будем решать, что содеять, — и, повесив голову, тяжело зашагал в уготованную ему горницу, где его ждала долгожданная мягкая, теплая постель. Братья Никита и Максим молча проводили его глазами и налили еще себе меду.

— Мысля одна у меня появилась, — сказал тихо Никита Григорьевич. — Прибыл ко мне на службу недавно мужик. Говорит, с казаками атамана Ермака воевал против ляхов, ныне в кузнецы ко мне напросился.

Максим Яковлевич, сдвинув брови, напряженно слушал брата, еще не понимая, к чему он клонит.

— Слухачи мои донесли, что казацкие отряды на Яик[15]пришли зимовать. Ермак атаман у них иль нет — мне неведомо. Надо бы послать туда людей, токмо вооружить надобно, как следует…

— Казаков для войны с Кучумом наймем? — угадал мысль брата Максим Яковлевич.

— Ты, братец, наймешь. А мы уж тебе подсобим как-нибудь! — ткнул его Никита Григорьевич в плечо и отхлебнул из своей чарки, мед каплями заструился по его черной бороде. Максим Яковлевич уже обсуждал эту мысль с дядей, но точно пока не решился на это, но теперь, когда настаивает сам Никита, да еще и перед глазами стояли до сих пор сожженные на Яике селения. Видать, следовало рискнуть! Да еще ежели мужик, что на службу к Никите нанялся, знает кого из казаков, так оно и проще договориться будет!

— Созови завтра этого кузнеца к нам, вместе и решим это дело, — согласился Максим, и в глазах его впервые за весь вечер засияло что-то похожее на радость. — Как мужика-то этого звать?

— Архипом, — бросил без значения Никита, отправляя в рот кусок копченой рыбины. Максим кивнул и, отпив из чарки, спросил строго:

— Зима затянулась в этом году. Все одно надобно ждать, когда снега сойдут.

— Чай, уже апрель. К концу месяца должна весна прийти…

— А ежели казаки не признают его или убьют, с меня потом не взыщешь, что работника твоего загубил?

— Бог с тобой! — махнул рукой Никита, запивая рыбину холодным квасом. — На то мы и братья, помогать друг другу должны. Давай за это и выпьем, за будущее большое дело.

— Чай, отстоим земли наши? — вопросил с надеждой Максим, подняв свою чарку.

— Даст Бог — отстоим. Ну, твое здоровье!

Зимняя победа Хворостинина над одним из полков Делагарди под Лялицами взбудоражила не только Шведское королевство, оставшееся ныне один на один в борьбе с Москвой, но и Польшу — в Кракове уже шумел сейм, на котором знать, поддерживая Батория, говорила о том, что московитам ни в коем случае не должна достаться Нарва. Если шведы продолжат так же плохо воевать, то вскоре Иоанн вновь завладеет этим ценным приморским городом. Начали было браниться и спорить, но сам Баторий поспешил вмешаться — он настаивал на отправке посольства к Делагарди и к самому королю Юхану. Баторий требовал одного — дабы Швеция отдала Польше Нарву и Северную Эстляндию. За это Польша обязалась помочь Швеции в борьбе с московитами серебром и боеприпасами. В противном случае Речь Посполитая могла расценить Швецию как будущего противника в грядущей борьбе за Нарву.

На собрании этом присутствовал и князь Андрей Курбский, уже безнадежно больной и слабый. Он до сих пор не оправился от своей хвори, из-за коей не смог участвовать в походе на Псков. Дабы его не сочли предателем, он отправил туда свое ополчение. Добрая половина из них не вернулась из этого проклятого похода.

Молодая жена и рождение дочери Марии, а затем и сына Дмитрия не придали старому князю сил. Он чувствовал и знал — жить ему осталось недолго. И потому мучительно было для него осознавать, что Иоанн не проиграл свою борьбу за Ливонию, нет! Он выстоял, не позволив себя окончательно разгромить, и отступил, дабы Россия вновь рано или поздно смогла бороться за выход к Балтийскому морю. Как никто знал он это и также понимал, что война со Швецией погубит Польшу. Сквозь века он будто видел, как обе эти державы, пережив свой расцвет и могущество, проиграли в борьбе с поднимающей голову Россией. И он, дряхлый, больной старик, изможленный старыми ранами и всеобщей ненавистью к себе, уже не мог этому помешать. Да и должен ли был? Иоанн разрешил их долгий спор в свою пользу. Равно как и Россия однажды окончит это противостояние за ливонские земли.

Но князь Курбский не боролся и не возражал — в числе прочих он согласился с предложением короля, отрешенно наблюдая это всеобщее ликование.

— Ежели московиты вступят в Нарву — быть войне! Мы тут же разорвем мирное соглашение! — вопили самоуверенные польские паны.

«Глупцы», — с жалостью думал о них Курбский.

Решено было отправить посольство в Москву — этим и окончился сейм.

Шведский король Юхан так и не ответил на послание Батория. При его дворе давно уже ходят слухи о смертельной болезни государя, о том, что Русское царство после смерти Иоанна вновь распадется на части, ежели к власти придет его слабоумный сын. И, конечно, Юхан не собирался ничего отдавать Польше. Более того, он намеревался отхватить от ослабленной Московии свой кусок.

Тогда же Делагарди, стоявший с войсками в Эстляндии, получил приказ от короля — срочно идти в поход на Новгород. Шведский полководец прекрасно был осведомлен о планах короля — Юхан желал после захвата Новгорода атаковать Псков и Ладогу, дабы отсечь от Русского государства богатые и обширные северо-западные земли — отбросить московита, истерзать, да так, чтобы и не смог сунуться более к Балтийскому морю из своих диких лесов!

В апреле в присутствии Боярской думы Иоанн принял польских послов. Их приезд совпал с тревожным событием — ногайские беи совершили набеги на Новосиль, а хан Урус, как творят, помог восставшим на Поволжье черемисам войсками.

Иоанн, твердо глядя на королевских послов, выслушал требование Батория, но не удостоил их ответом. Афанасий Нагой, любезно улыбаясь, обещал послам дать ответ в ближайшие дни, и после они были приглашены на торжественный обед. Вскоре бояре уже без государя встретились с послами, и Никита Романович, возглавлявший переговоры, молвил:

— Государь наш не желает ссориться со своим братом, королем Стефаном. Пущай и он не нарушает заключенного доднесь мира. Ныне началась новая война с татарами, и со шведами в полную силу мы биться не сможем. Потому в Нарву мы не войдем.

Не получив от шведской стороны никакого ответа, Баторий принимает решение изготовиться к боевым действиям против войск Делагарди, но понимает, что страна его истощена так же, как и держава Иоанна, и потому медлит. Летом он вновь отправляет посольство в Москву, намереваясь предложить Иоанну военный союз против шведов.

И снова шумит Боярская дума, обсуждают послание Батория. Но ни Иоанн, ни бояре не хотят ввязывать страну в новую кровопролитную войну — для чего надобно было мириться с поляками? Чтобы им опосля помогать шведов бить? Впрочем, находились и те среди бояр, что выступали за союз с Баторием, мол, шведов надо вместе гнать прочь, отбивать занятые ими новгородские земли, Ивангород, Нарву. В ответ им с возмущением отвечали, что, ежели русские войска приблизятся к Нарве, быть войне с поляками.

Иоанн молчит. Ему не важно, к чему придут бояре на этом заседании — он уже все решил. Никакой помощи Баторию он оказывать не будет. Проливать кровь русскую за интересы этого венгерского выскочки он не станет. Пусть вчерашние союзники, что сообща били под Венденом его войска четыре года назад, поцапаются теперь друг с другом! Там посмотрим, чья возьмет. А мы поглядим. Выждем время!

15

Ныне река Урал.