Страница 16 из 68
«Все одно тебе не доверяю, лиса латинская» — подумал с желчью Шеврыгин, уже засыпая. Вспоминал, с каким радушием и блеском встречали их в Смоленске и Орше, со стен даже били пушки, как раболепно говорили с ними архиепископы и местные воеводы, чуть ли не кланяясь в пояс, и как холодно и высокомерно взирали на это папские легаты. «Государь, неужто и ты так станешь унижаться пред ними? Неужто нет иного пути?»
В то мгновение, когда Шеврыгин уже спал, Поссевино при свете одной свечи сидел за столом и торопливо скрипел пером по бумаге.
«Великий князь Московский, узнав от своих послов, приехавших в Вильну по делам мира, о том, что я прибыл к польскому королю от вашего святейшества, написал королю через Христофора Дзержка, что Московия со времени Флорентийского собора объединена с католической церковью одной религией и что он разрешает католикам в Московии совершать богослужение по их обрядам. Однако оказалось, что он совершенно об этом не думал. Напротив, после покорения большей части Ливонии он изгнал оттуда всех католиков до единого силой оружия, насадил повсюду русскую веру и строжайшим образом утвердил ее (следуя примеру деда и отца, сделавших то же самое в Новгороде)…»
Так Поссевино продолжал работать над отчетным письмом для папы, которое он намеревался доработать после встречи с государем и послать в Рим, чем быстрее, тем лучше. Он докладывал о ходе переговоров с Баторием, записывал услышанные в дороге рассказы о государе, о религии, противопоставлял католичество и православие, осмысливал на основе полученных сведений способы обращения московитов в католичество. Устало потерев глаза, Поссевино помахал листом бумаги перед лицом, дабы чернила быстрее высохли, спрятал ее и письменные принадлежности в дорожную сумку, потушил свечу.
— Уже завтра мы предстанем перед великим князем, — дождавшись, когда Поссевино закончит писать, произнес Кампани. — Он действительно так ужасен, как о нем говорят?
— Есть слух, что в Новгороде он приказал подать себе на ужин зажаренных детей своих врагов, — рассмеявшись, ответил Поссевино и добавил уже серьезно: — Каким бы он ни был, он будет смирен польским оружием и железной волей папы…
— Этот недоучка, брат Модест, все донимал меня вопросами, для чего вы, отправившийся помогать великому князю восстанавливать мир, в Вильно призывали Батория скорее начать боевые действия, — хохотнул Кампани.
— Он еще слишком молод, — с небрежностью ответил Поссевино, — и плохо знаком с положением дел. Когда-нибудь и он узнает, что чем слабее будет великий князь, тем охотнее он согласится на наши условия…
— Разве это будет невыполнимо для вас? Ведь несколько лет назад с Божьей помощью вам удалось вернуть Швецию в лоно католичества…
— О! Мне пришлось хорошенько поработать в Швеции! Король Юхан не так умен, как я думал. Сколько проповедей и бесед провел я с ним — и каждый раз он глядел на меня тупо и недоверчиво, словно не все понимал, о чем я говорю. К счастью, он во всем слушается свою любимую жену Екатерину, она его главный советник. Екатерина умна и прелестна, — улыбнулся Поссевино, задумчиво глядя в мутное темное окно. — Она взирала на меня так жадно, с таким огнем в глазах! Клянусь, это было искушение! Но это ничто по сравнению с тем, насколько ревностно она исповедует католичество! Кстати, ходил такой слух, будто великий князь желал заполучить ее, но брат Екатерины, покойный польский король Сигизмунд Август, выдал ее замуж за Юхана, и теперь Иоанн и Юхан заклятые враги!
В ответ раздался сдавленный смешок Кампани.
— Так выполнена была мной одна из важнейших миссий папы Григория — обратить в католичество север Европы. Что касается Швеции, я оставил там несколько доверенных мне лиц, дабы продолжали они миссионерскую деятельность среди горожан и селян, взращивали посаженное мной семя. — Поссевино высокомерно усмехнулся и сузил свои черные глаза. — Если король Юхан не до конца разделяет наши взгляды, то его сын, юный принц Сигизмунд[7], будет воспитан истинным католиком. Иезуиты, коих я оставил подле него, о том позаботятся, я лично прослежу за тем!
Поссевино улегся на приготовленный для него лежак, перевернулся на спину, вытянулся, недовольно засопел — видать, ложе было не слишком удобным.
— При нынешнем папе многое изменилось, и я рад этим переменам, — продолжал он. — Столетиями Церковь боролась с еретиками в Европе, и лишь папа Григорий обратил свой взор на восток. Греческая вера не меньшая ересь, чем лютеранство, тем более даже сами греки полтора столетия назад на Флорентийском соборе признали правильность содержания вероучений римской церкви.
— Я слышал, что московиты очень преданны своей вере. Меня поразило обилие храмов, увиденных нами по дороге!
— Преданны! — раздраженно ответил Поссевино. — Они слепо следуют канонам, установленным греками. Потому одной из главных наших работ, брат Кампани, будет поведать московитам об их заблуждениях и направить на истинный духовный путь!
Помолчав, Поссевино добавил уже шепотом:
— Они так благочестивы, как и раболепны. Я уже успел заметить, что великий князь для них наподобие Бога, как бы это ни звучало. Потому стоит лишь убедить царя в необходимости принять католичество, и все его подданные слепо последуют за ним. Именно в этом, брат Кампани, и заключается моя миссия…
Пышно разодетый в парчу и атлас, встретил государев двор папских посланников. На улицах Старицы слышны гомон собравшейся толпы и праздничный колокольный перезвон. Бархатная дорожка тянулась от городских ворот к крыльцу государева терема, и по обеим сторонам ее стражами стояли вытянутые по струнке стрельцы с вычищенными пищалями и одеждами, с приведенными в порядок бородами и обувью.
В черных мантиях и широких четырехугольных шляпах иезуиты вышли из возков и тут же оказались перед Андреем Щелкаловым, Борисом Годуновым и Богданом Вельским. Все трое были верхом в сопровождении многочисленной конной стражи. Любезно поклонившись гостям, они объявили, что скоро посланники предстанут перед государем, и всем пятерым подвели великолепных коней с богатыми седлами и драгоценной сбруей. Поссевино же доложили, что поданный ему великолепный черный конь есть подарок ему от их государя. Смутившись и умело скрыв свое неудовольствие столь неуместным подарком, иезуит, кряхтя, влез в седло.
Небо было серым, с Волги, сурово завывая, дул ветер, и послам приходилось удерживать шляпы руками. Поссевино, щурясь, вел коня, оглядывал каменные стены города, его мощные башни, вездесущих стражников и безликих ратников. С неудовольствием глядел на высившие над городом маковки Успенского монастыря, увенчанные православными крестами.
Наконец, послы спешились у крыльца бывшего дворца старицких князей, где их ждали бояре, и, минуя переходы, проходя мимо бесчисленной стражи, послы появились в просторной многолюдной палате. Иван Мстиславский, войдя в палату впереди послов, доложил громко:
— Великий государь, Антоний Поссевин и его спутники бьют тебе челом!
Одетый в Большой наряд Иоанн восседал на троне, по правую руку от него в высоком резном кресле сидел царевич Иван. Пораженные великолепием и роскошью одежд государя, наследников и придворных, иезуиты поклонились, приветствуя Иоанна и его сына.
— Как здоровье папы Григория? — следуя обычаю, спросил Иоанн.
— Так же, как Бог хранит твою светлость! Святейший господин наш, папа Григорий Тринадцатый, пастырь вселенской церкви, наместник Христа на земле, преемник апостола Петра, господин многих земель и областей, раб рабов Божьих, приветствует твою светлость и молит Господа дать тебе свое благословение! — твердо отвечал Поссевино. При упоминании имени папы Иоанн и его сын поднялись с мест, дабы выказать свое почтение и уважение, после чего вновь уселись на свои места.
— Благополучно ли ты прибыл, Антоний? — осведомился с улыбкой государь.
— По милости Иисуса Христа благополучно, дабы верно служить тебе, — с такой же льстивой улыбкой отвечал Поссевино.
7
Будущий король Сигизмунд III.