Курортное пугало

Любе срочно надо было с кем-то посоветоваться, но Наде она звонить не хотела. Была уверена, что та начнет отговаривать ее. И не только из-за беспокойства за жизнь и честь подруги. Скорее даже не столько из-за волнения за Любину судьбу, сколько из-за зависти. Да, Люба знала, что подруга ей завидует, даже когда оказывается в более выгодном положении. Даже когда Любу сократили, в Надиных словах-утешениях сквозила зависть к тому, что подруга обрела свободу, выбравшись из цепкого сплетения библиотечной сети, где каждый должен был жертвовать личным ради общего дела. Но Люба не обижалась на Надю, понимая, что зла подруга ей все-таки не желает. Ей даже казалось, что Надя и сама не понимает, что завидует Любе, и очень удивилась бы, попеняй ей кто-нибудь на это.

Прислушавшись к себе, Люба поняла: она боится спрашивать совета у Нади потому, что знает: та будет против этой высокооплачиваемой авантюры. Значит, в глубине души Люба очень не хотела, чтобы кто-то ее отговаривал. Выходит, ей хотелось согласиться. И этому неразумному порыву можно было найти разумное объяснение.

Жизнь в Любином городке была тихой, пыльной и вообще скучной. Она задыхалась здесь, чувствуя себя белой вороной. Однако искусно скрывала и свою непохожесть на других, и интеллект, который у нее имелся, но, как показал опыт, не способствовал обретению друзей.

Сей печальный опыт Люба получила в детстве. Когда она пошла в школу, они с мамой жили в другом районе их городка, в однокомнатной квартире. Люба была способной девочкой и быстро обогнала одноклассников в учебе. Несмотря на то что она не вела себя по отношению к ним высокомерно и не считала себя лучшей, ее невзлюбили, прозвав зазнайкой. Стать изгоем в 8-9 лет – это тяжелое испытание. И Любе было очень не просто делать вид, что ее это не задевает. Она старалась не обижаться на сверстников, и каким-то чудесным образом ей это удавалось.

Когда Любина мама вышла замуж, они продали свою маленькую квартирку, а ее новый супруг продал свою. Вместе они приобрели трешку, а через полгода развелись и снова разменяли жилье. Любиной маме досталась двухкомнатная хрущевка, а ее бывшему мужу – маленькая квартирка гостиничного типа. Как маме повезло так хитро обстряпать дельце, Любе понять так и не удалось. Но для нее это стало переломным моментом в жизни, так как ее перевели в другую школу.

Учтя уроки прошлого, Люба на новом месте учебы не стремилась продемонстрировать логику и эрудицию, надев на себя маску неунывающей простушки. Даже школу из-за этого закончила с двумя тройками, хотя могла бы претендовать на отличный аттестат. Зато все одноклассники относились к ней дружелюбно, так что о том, что ради этого пришлось пожертвовать медалью, Люба не жалела. Тем более что набранных на ЕГЭ баллов ей все же хватило для поступления в местный вуз, где она и обучилась библиотекарскому делу.

Постепенно маска простушки-веселушки настолько хорошо приросла к Любиному лицу, что она и сама стала считать ее своим лицом. Она уже не претворялась легкой и поверхностной – она постепенно стала такой.

Маскировала Люба не только интеллект, но и свою тягу к творчеству, хотя тянуло ее, по счастью, не к музыке или живописи, а всего лишь к рукоделию. Причем главным ее увлечением было изготовление бижутерии. О камнях и минералах она, наверное, знала все, и это была единственная область знаний, хорошее знакомство с которой она скрывать не умела. Однако Любе стыдно было признаться, что у нее есть хобби, к тому же такое немодное. Поэтому она всем говорила, что занимается им из практичных соображений. Благодаря этой небольшой лжи, ни одноклассники, ни коллеги над Любой не смеялись, даже иногда ее похваливали за хозяйственность.

Спрятаться под маску Люба сумела, и это сделало ее жизнь более легкой. Но веселее и интереснее жить от этого не стало. В глубине души Люба мечтала вырваться на свободу, покинуть этот затхлый городок. И вот у нее появилась возможность побывать в другом мире, окунуться в другую жизнь, пусть и ненадолго, всего на три недели. И мало того что она почувствует вкус свободы, так еще и денег за это получит целую кучу!

Расшифровав свои истинные желания, Люба решила, что завтра скажет незнакомцу «да». Сердце продолжала сжиматься от волнения, но теперь оно было связано не с предчувствием опасности, а с предвкушением праздника для души.

Люба твердо решила не звонить Наде до тех пор, пока передумывать не станет поздно. Однако подруга сама позвонила ей, как будто чего-то почувствовала.

– Ну, позвонил твой извращенец или не понравилась ты ему? – просила Надежда без предисловия.

– Перезвонил, – призналась Люба, – сказал, что не понравилась.

– Слава богу! А то я уж стала бояться, что понравишься, он тебе позвонит, скажет, что предложение в силе, а ты и согласишься.

– Так он и сказал, что предложение в силе, потому что я ему не понравилась. Если б понравилась, стал бы искать другую.

– Ничего не понимаю, ерунда какая-то выходит.

– Я ему подхожу для фиктивного брака, потому что не в его вкусе и ему не захочется ко мне приставать, – пояснила Люба.

– Ты сказала «для фиктивного брака»? Он что, хочет, чтобы ты по документам его женой три недели была, а не только роль играла?

– Да.

– Не ввязывайся в это! Это опасно! При разводе полквартиры у тебя оттяпает.

– У меня нет квартиры, она мамина. И у нас будет брачный договор.

– Не надо так рисковать, умоляю тебя! – эмоционально выпалила Надя. – Это опасно, он темнит! А о ребенке ты подумала?

– Я его с мамой оставлю.

– Навечно?

– Почему навечно? На три недели.

– А если тебя убьют и закапают за эти три недели? Или в рабство продадут? Или еще что-нибудь сделают?

– Это маловероятно – у нас правовое государство.

– Это ты юным читателям в День Конституции рассказывай, а не мне. Какое правовое государство, когда тебя, мать-одиночку, сократили?

Юридически матерью-одиночкой Люба не считалась, так как при оформлении свидетельства о рождении сына, сказала, что у ребенка есть отец, чтобы сын не остался без отчества. Этим самым она лишила себя права на какие-то льготы, но о своем поступке не сожалела.

– Сократили меня законно, – констатировала Люба. – И не убьют меня. Зачем им это?

– Ты хотя бы его профиль в соцсетях посмотрела? Поискала про него информацию?

– Да я даже не знаю, как его зовут! – призналась Люба.

– Ты собираешься замуж за мужчину, даже имя которого не знаешь? Ну, ты, подруга, совсем с катушек съехала. Тебе лечиться надо, а не замуж выходить!

– Я не сумасшедшая. Нам не о чем говорить, если ты считаешь меня дурой! – обиделась Люба.

– Да не считаю я тебя дурой! Но поступаешь ты по-идиотски. Умоляю: перезвони и откажись. Скажи, что ребенка оставить не с кем.

– Я еще не соглашалась, взяла время на обдумывание.

– Вот и не соглашайся. О Гаврике подумай!

– Без тебя решу, соглашаться мне или нет. Потому что как раз о Гаврике и думаю. На какие шиши мне его в школу собирать?

– Ну, как знаешь, подруга, – окончательно обиделась Надя. – Но потом пеняй на себя, я тебе предупредила.

На этом неприятный разговор, которого Люба хотела избежать, закончился. Но сомнения всколыхнули душу с новой силой. Из всех щелей разума повылезали мелкие зубастые страхи: «Людей, бывает, и на органы похищают. А если тут какой-то криминал? Или мошенничество? Может ли он на меня кредит повесить? А если он наврал, что я не в его вкусе, а на самом деле извращенец, который как раз и любит таких, как я? Что, если он запрет меня в подвале и будет насиловать?».

Размышлять на эту тему Люба продолжила по дороге за Гавриком – он отдыхал в школьном лагере дневного пребывания. Но к какому-либо финальному решению подобраться никак не удавалось. Подтолкнул ее к нему вид сына, вышедшего к ней в порванных джинсах и запачканной футболке. Учительница сказала, что он подрался. Люба обещала поговорить с сыном дома, но беспокоило ее не столько его поведение, сколько испорченная одежда, которая была куплена буквально накануне. Одежда на Гаврике буквально горела, да и обувь тоже. На обновление мальчишеского гардероба к школе требовались деньги. И если она откажется от удачно подвернувшейся возможности подработать, не факт, что сможет собрать сына в школу.