Отступник

— Хм. Оружие хорошее. Но как бы вам сказать. Это обычный штуцер. Такими с некоторых пор князья стали вооружать дружинников, вроде как должны поступить на вооружение царской армии, — осмотрев штуцер, вынес свой вердикт лавочник.

— Понимаю. И сколько? — полюбопытствовал я.

— Пятьдесят рублей. С ним не очень хорошо обращались и вид у него прямо скажу, не товарный.

— Устраивает, — согласился я.

Вот уж чего не собирался делать, так это торговаться за каждый рубль, или пуще того, копейку. Цена вполне адекватная, учитывая, что новый он стоил бы порядка восьмидесяти рублей.

Тем временем я навёлся на заинтересовавший меня дробовик. Не переделка из берданки. Хотя были и такие образцы. Меня заинтересовал помповый дробовик. Не думал, что тут такие уже производят. Однако, вот он, подмигивает мне с выставочного стенда.

— Покажите мне пожалуйста это ружьё, — попросил я, указав на заинтересовавшую меня модель.

— Прошу, — без лишних разговоров, передал он мне оружие, и тут же начал нахваливать. — Новейшая модель американской оружейной компании Винчестер. Исключительная сталь, рассчитана на использование бурого пороха.

Я передёрнул цевье, нажимая на спусковой крючок, и едва цевье заняло своё крайнее переднее положение, как курок сорвался с шептала сухо щёлкнув по бойку. Довольно похож на знакомую мне «траншейную метлу» Мозеса Браунинга, но в то же время хватает отличий.

Знаменитый оружейник создал свой первый в мире помповик в тысяча восемьсот девяносто седьмом году. А сейчас идет только семьдесят первый. В этом мире история развития оружия чуть отличается. Ввиду широкого распространения амулетов, слишком рано возникла нужда в многозарядном стрелковом оружии. Вот и опередили гения. Это если он вообще народился на свет. Впрочем, шансы довольно велики, Гатлинг, Бердан, Кольт, и другие оружейники очень даже присутствуют и неплохо себя чувствуют.

— Какова цена? — поинтересовался я, передавая ружье обратно лавочнику.

— Шестьдесят рублей.

— А сколько таких ружей у вас имеется?

— Три.

То что мамка прописала. Конечно третьего члена экипажа пока нет, но он непременно появится. Штурман нужен не только для выполнения прямых обязанностей, но и для обеспечения обороноспособности. Должен же кто-то стрелять из картечниц. «Альбатрос» слишком неповоротлив, для того, чтобы использовать курсовое оружие.

— Замечательно. Я заберу все. И ещё мне понадобится пятьсот картечных патронов, столько же латунных гильз, по тысяче капсюлей и войлочных пыжей, десять фунтов бурого пороха.

— Всё имеется в наличии, — кивнув, ответил лавочник.

— Я надеюсь вы можете организовать доставку.

— Напишите адрес, и все будет сделано в лучшем виде.

— И сколько с меня?

— Двести пятьдесят рублей.

— Прошу, — извлекая из бумажника две софийки, и пару четвертаков, я передал их хозяину.

После оружейного посетил две механические мастерские. В одной заказал основы стреловидных пуль, с острым концом и пропилами в основании под оперение. В другой матрицу, чтобы вырубать из кровельного железа это самое оперение.

Прикупил и латунную трубку, соответствующего диаметра. Чтобы вовнутрь определить трехкаратный «Пробой». У него форма напоминает пулю, как раз поместится. Остальное пространство зальётся свинцом. Эдак можно без труда вынести десятикаратный амулет. Не такая уж и редкость, среди офицерского состава, сплошь состоящего из дворян. Так что, не лишено смысла.

Под занавес наведался в столярную мастерскую и заказал пять сотен катушек для ниток, потребовав, чтобы выполнили всё с тщанием, и строго по указанным мною размерам. Владелец конечно удивился столь минимальным допускам, но при незначительной доплате, согласился выполнить всё в лучшем виде.

— Здравия, Гаврила, — уже ближе к вечеру, я наконец добрался до порта, где у причала покачивалась моя летающая лодка.

Ну или скорее все же баркас. Уж больно здоровый этот аэроплан. Девятнадцать с половиной метров в длину, высота, если на шасси, шесть, размах крыльев почти тридцать восемь. Хвост разнесённый двухкилевой, что в немалой степени облегчает работу стрелка. Грузоподъёмность три тонны, или как тут принято, сто восемьдесят семь пудов. Монстр!

— И вам, поздорову, Фёдор Максимович.

— Как наша птица?

— Бьёт крылом, да всё в пустую, — многозначительно посмотрев на меня, произнёс борт-мех.

— Два, максимум три дня, и полетим.

— Штурмана искать не будем?

— А есть кто на примете?

— Свободных штурманцов хватает.

— Абы какого не хочу.

— Ну, хотя бы временного кого. Тут гирокомпас стоит. Выставить высоту и направление, а там и по курсу сориентироваться, можете конечно и сами. Только без второго стрелка может быть кисло.

— Тогда присмотри. Ты местных лучше знаешь. А я, проэкзаменую. Только гляди, чтобы случись, был готов драться.

— Добро.

— Гаврила, я чего сказать-то хотел. Валюхе своей ума вставь. Хвостом вертеть начала передо мной.

— А чем тебе девка не глянется? Она у меня справная, — пожал тот плечами, явно не возражая против такого зятя.

— Я Антонине твоей сказал, и тебе повторю. Я ведь не железный. Только жениться не собираюсь. И уж точно не на ней. А мне не хотелось бы, чтобы меж нами кошка пробежала.

— Я тебя понял, Фёдор Максимович. Вправлю мозги, не сомневайся, — явно разочарованно произнёс Лужин.

Глава 26

— Ну что, Гаврила, пора и честь знать. Ты домой идёшь?

— Фёдор Максимович, может по кружечке пропустим? — предложил Лужин.

— Уж не в «Пропеллере-ли»?

— Там.

— И зачем тебе это?

— Ну, разговоры разные ходят, мол я за ногу и возможность летать продался.

— А разве это не так? — я и не подумал щадить его чувства.

— Не за ногу, и не за небо, а за то, что поверил в меня. И не продался, а готов служить верой и правдой, — боднув меня хмурым взглядом, возразил мужик.

— Я не благородный, чего мне служить, — как ни старался выглядеть циничным, всё же слегка стушевался я.

— А это мне решать, Фёдор Максимович.

Я через многое прошёл. И правил, и служили мне. Всё это было. Но всякий раз, когда сталкивался вот с такой беззаветной искренностью, я неизменно терялся. Лужин говорит сейчас не для красного словца. Я изначально не врал ему, сказал, что своим подходом желаю заполучить его максимальную лояльность. И он это понял. Понял, и принял решение.

— Гаврила, вот какое тебе дело до того, что о тебе говорят в трактире.

— Мне есть дело. Потому как семья у меня. Дочка на выданье, да мальчишки подрастают. И каково будет им услышать, что их батя был настоящим вольником, а нынче хвостиком виляет перед хозяином.

— Ну и какой смысл в нашем совместном походе в трактир?

— Сидим за одним столом, значит команда аэроплана, а не слуга и господин.

— Гаврила, а ничего, что я за столом сижу со всем твоим семейством. Посадил вас на шею так, что твоя дочка мне уже прохода не даёт, а жена видит во мне зятя?

— То дома.

— И?

— Того никто не видит.

— И что будет, если я не пойду? Уйдёшь?

— Нет, — пожал плечами Гаврила.

— Значит обидишься, — резюмировал я.

— Не за что мне на тебя обижаться, Фёдор Максимович, — покачал он головой.

Причём я видел, что он совершенно искренен. Действительно не обидится. Вернее, обидится конечно, но ни намёком, ни вздохом, ни взглядом этого не покажет.

— Ладно. Пошли в «Пропеллер», — наконец принял я решение. — Только у меня были планы на вечер.

— Так мы по кружечке пива выпьем, только чтобы утолить жажду, и пойдём домой. Вишь, протез поскрипывать начал. Надо бы обслужить, а на «Альбатросе» нужного инструмента нет.

В третий раз тут, а обстановка всё та же. Разве только лица опять другие. А нет, вон парочка, как видно один экипаж, или как тут говорят, одна команда. Эти ещё с первого моего посещения. Во второе их не было. Ну и в дальнем углу Василиса с Марией.