Страница 8 из 19
– Алекс, я хочу тебе помочь.
Саша поправила занавеску, села на диван, закинула ногу на ногу.
– Я знаю. Спасибо.
Барочная полицейская смотрела хмуро, с явным недоверием, и пришлось объяснить:
– Я на портовый кран смотрела. Спорю, вид с него обалденный.
– Он в плохом состоянии.
Саша чуть дернула бровью, но ничего не сказала. Полицейская продолжала смотреть на нее, и тянулась невыносимая, напряженная пауза.
#9. КОНСТАНТИН МИХАЙЛОВИЧ
Столовая называлась – кто бы мог подумать? – «Столовая» и находилась в одноэтажном черепичном здании, бок о бок с аптекой. Окна скрывала бирюзовая решетка, внутрь вели две ступеньки и две створки дверей. За ними толпились металлические стулья «хрен-поднимешь» и деревянные столы, крытые пахучей клеенкой. Одну стену украшала картина с видом на тропический остров, явно не имеющий ничего общего с Крымом, другую – раковина, чтобы помыть руки после туалета.
Меню, как и во всех подобных заведениях, писали от руки – на блестящих табличках, заламинированных отпечатками пальцев. Суп с пельменями здесь стоил 100 рублей. Салат «огурец-помидор» – 45. Пирожки 30-50 руб.
Как говорится, дёшево и сердито.
И в общем-то вкусно.
Константин Михайлович заезжал сюда на обед, иногда и на ужин – с тех пор, как Слава жил отдельно. Пришел Константин Михайлович и сегодня – с сыном, и теперь их чёрные портфели, похожие, как близнецы, лежали друг напротив друга на клеенке с бежевыми цветами. Тут же стояли две тарелки: суп с пельменями и эспрессо для Константина Михайловича, окрошка и зелёный чай – для сына.
Выслушав новости о «дяде Кеше», Слава так и застыл – не донес белого хлеба до рта и только помаргивал.
– С условно-досрочным? – повторил сын. – И где он?
Константин Михайлович опустил вилку зубьями вниз и клацнул по тарелке.
– В смысле?.. – не понял Слава. – Ты че, его в СИЗО запендюрил?
Константин Михайлович выловил из супа раскалённый пельмень, оглядел, пожевал, дыша открытым ртом, когда пельмень особенно обжигал небо. На языке остался солоноватый, лавровый вкус мясного бульона; между зубами – нежующийся хрящ.
– Бать, – Слава наконец положил несчастный хлеб и нарочито отодвинулся к спинке стула, – тебе погоны не жмут?
– Ты сначала проживи, сколько батька прожил. И прослужи…
– Зачем ему ехать в Ростов?
Константин Михайлович вытащил хрящ изо рта и положил на салфетку. Вытер пальцы.
– Ты хочешь, чтобы этот человек рядом с Аней жил?
– А учет?
– Я все переоформил.
– Сколько законов ты при этом нарушил? – спросил Слава, потом вздернул бровь. – Так-так, я-то тебе зачем?
– Отвезёшь его на вокзал и проследишь, чтобы он уехал в Ростов. Там уже не выпустят. – Константин Михайлович закинул в рот последний пельмень. – Сам понимаешь, нашим остолопам я такое не доверю.
Слава смотрел с недоумением.
– Бать, ты в своем уме?
– Ты с отцом-то повежливее.
– Дай ему спокойно встретиться с дочерью!
Константин Михайлович допил бульон из тарелки, вытер рот салфеткой и полез в портфель. На клеёнку с бежевыми цветами легли две старых фотографии: лужа крови на полу и труп мужчины.
– Это, – Константин Михайлович постучал пальцем по луже, – что он сделал с ее матерью.
– Бать…
– Это – с сокамерником, – палец постучал по трупу мужчины. Я еще не говорю про все штуки с контрабандой.
– Ты сестер вчерашних видел?
– То есть, ты его спокойно с Аней оставишь. Никаких проблем.
Слава шумно выдохнул носом. Взял фотографии, тут же швырнул на их стол и отвернулся к окну. Константин Михайлович проследил за его взглядом, но ничего интересного не увидел. За занавеской рекой тек туман: клубился, изгибался и норовил залезть в столовую. Эти туманы всегда приходили неожиданно – падали на город сырым, холодным облаком тревоги и держали в молочных тисках по несколько дней.
– Сделаешь? – уточнил Константин Михайлович.
– Носимся с их семьей, как с писаной торбой…
– Я не ради себя прошу.
Слава встал, вытащил двести рублей и, несмотря на протесты отца, бросил на стол. Во взгляде сына мелькало что-то ядовитое, сердитое.
– Бать, а ты никогда не думал, что это ТЕБЕ не плевать на нее? А для меня она – чужой человек. Не родня, не сестра… какая-то дочь какого-то ТВОЕГО дружка.
– Ширинку застегни?
Слава открыл-закрыл рот, схватил несчастный кусок хлеба и будто хотел швырнуть о стол, но в последней момент остановился. Хлеб шлепнулся в недоеденную окрошку, взвизгнула ширинка, хлопнула дверь.
Константин Михайлович взял чашку и стал пить подостывший эспрессо. Кофе чересчур горчил, на душе было тревожно.
В окно затекал белёсый туман.
#10. СТАНИСЛАВ
Когда Станислав вошёл к себе, Галактионова уже сидела на его стуле, за его столом, за его компьютером и прокручивала записи с шоссе. Сёстры вновь и вновь перебегали дорогу, вертелся вновь и вновь тупой ДПС-ник, тормозил грузовик. Галактионова кликала мышкой и покачивалась на стуле влево-вправо.
СКРИП-СКРИП.
СКРИП-СКРИП.
– Где тебя носило? – раздраженно спросил Станислав и грохнул дверью.
Галактионова вздрогнула и оглянулась.
– Я… что?.. Я дома… домой заехала.
– «Домой»… – повторил зло Станислав. – У тебя отгул? Отпуск? Больничный?
– Я же приехала. Чего ты?
– Через три часа? Я говорил тебе «Галактионова, приезжай ко мне, продрыхнув часа три на своем чертовом катамаране»?
– Какая муха тебя укусила?
Станислав хрустнул шеей и открыл сейф, стал перебирать вещи.
– Такая.
– Что ты ищешь?
– Галактионова, у тебя дел нет?
Она обеими руками показала на монитор, где сёстры и полицейский застыли за мгновения до трагедии.
Как маленькая девочка, подумал Станислав, и отцовским тоном бросил:
– Версии?
– Мм… теория.
Он оставил в покое сейф и посмотрел на неё в упор.
– Галактионова…
– Теория описывает большое число наблюдений. – Галактионова крутанулась на офисном стуле, и тот опять жалобно заскрипел. – Но одно несоответствие говорит о том, что теория неверна.
– Чего-чего? – не понял Станислав и стал открывать ящики стола.
– Скажем, теория притяжения Ньютона работает для видимых объектов, но ломается для планетарных… При этом она удобна в сравнении с теорией относительности, и мы ее используем там, где она не ошибается – на нашей планете. И все же она… ну, неверна.
– Галактионова, если мне понадобится лекция по физике, я включу Discovery.
– Я не могу ничем этого доказать, но у меня четкое ощущение, что Александра кого-то боится. И боится сказать.
– Етить! – Станислав с победным видом вытащил из ящика наручники, положил в карман пиджака и посмотрел на Галактионову. – Вот тебе новая «теория»: ты с ней без меня говорила.
Она медленно отвела взгляд.
– Нет?..
– Что она сказала?
Галактионова молчала. Станислав вопросительно наклонил голову, прищурил левый глаз.
– Да ну… ничего такого. Ты пойми, не в словах дело… она все время в каком-то напряжении, кого-то высматривает… – Галактионова указала пальцем на наручники, свисающие из кармана Станислава. – У тебя свидание с продолжением?
Он подумал, что неплохо бы сказать ей об отце, но подумал вскользь, вполсилы, и вместо правды съязвил:
– У меня они хотя бы бывают.
Карие глаза расширились, губы бантиком вздрогнули.
Перебор, подумал Станислав. Конечно, он не особо интересовался ее жизнью, но того ухажёра, который оставил ей трещину в скуле и едва не сломал руку, помнил отлично.
Сколько уже прошло? Год? Нет, полтора.
Забыла она этого урода?
Нашла нового?
Сердясь на Галактионову, на себя и больных ушлепков, Станислав стал печатать документы на Ростов.
– Аа… – Она крутанулась на офисном кресле. – Я немного восстановила их путь.